Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь

• Название: Осажденный Севастополь
• Автор: Михаил Филиппов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман "Осажденный Севастополь", написанный известным ученым и прогрессивным общественным деятелем М. М. Филипповым был издан в Петербурге в 1889 г. и вошел в историю русской литературы как первое крупное художественное произведение о героической обороне Севастополя в 1853–1855 гг. Он получил высокую оценку Л. Н. Толстого. Главным героем романа является руксский народ — солдаты и матросы, в которых жестокая крепостническая эпоха не смогла растоптать благородство души, любовь к Родине, готовность к подвигу. Ярко нарисованы образы выдающихся военачальников Нахимова, Корнилова и их соратников. Исторически достоверно показана обстановка в русской армии и в лагере противника.

---

— Где ближе пройти к князю Меншикову? — крикнул Зоркий.

— Ступай сюда, — ответил татарин, направляя свою лошадь на стоявший в отдалении неприятельский конный взвод.

Зоркий вскипятился и, пустив марш-маршем своего коня вслед за татарином, влепил ему несколько нагаек.

Между тем генерал-майор Куртьянов, увидя близко неприятеля, велел своему кучеру ехать в Тарханлар рысью. Солдаты встревожились. Несмотря на страшную усталость, они взяли ружья наперевес и, не слушая команды, беглым шагом пустились за своим полковым командиром. Будь англичане более решительны, два-три эскадрона их кавалерии могли бы в это время уничтожить весь Московский полк. Солдаты перестали бежать только тогда, когда адъютант 3-го батальона, заскакавший вперед всех и узнавший от наших аванпостов, где брод через реку, указал солдатам, куда идти. Вспотевшие, запыленные солдаты бросились в воду беспорядочной толпой, стараясь на ходу зачерпнуть воды хоть ладонью. Иные припали к воде и подвинулись вперед, лишь получив изрядное количество толчков от товарищей. Настроение духа вдруг изменилось: московцы увидели своих. Направо от них виднелся Бурлюкский мост, а за ним курился синий дымок. В глубокой низине стояли здесь наши батальоны. Кашевары готовили пищу. Перед мостом виднелась на самом неудобном месте большая свежая насыпь, носившая громкое название "эполемента"[68]. Это и была батарея, воздвигнутая Меншиковым и князем Петром Горчаковым. Далее видны были пни только что срубленных деревьев; они не скрывали ни одного из наших солдат.

К девяти часам утра в неприятельских рядах обнаружилось явное движение: правый фланг, состоявший из французов, начал спускаться со своей позиции. Французские колонны шли по волнистой местности, то совершенно скрываясь от глаз, то снова показываясь.

Незадолго до этого к Меншикову прискакал офицер Минского полка от подполковника Раковича, занимавшего нашу крайнюю левую позицию почти у самого моря, с известием, что еще с шести часов утра замечено движение французских войск, по-видимому намеревавшихся взобраться на высоты, которые считались неприступными.

Меншиков был крайне раздосадован этим известием.

— Передайте подполковнику, — сказал он приехавшему офицеру, — что пора ему научиться различать фальшивую атаку от настоящей. Пусть успокоится: это сущий вздор.

Тем не менее тотчас по отъезде офицера Меншиков послал своего ординарца Стеценко к генералу Кирьякову, чтобы предупредить его — быть осторожным.

XIV

Еще седьмого числа, когда совсем стемнело, французский главнокомандующий Сент-Арно, чувствовавший себя вполне бодрым и здоровым, прискакал в сопровождении своей свиты к маленькому домику, где была прежде почтовая станция и где теперь лорд Раглан устроил свою главную квартиру. Сент-Арно приехал с целью совещаться с лордом Рагланом насчет плана сражения. Резкую противоположность представляли оба главнокомандующие, сидевшие теперь за столом над большой картой Крыма. Сент-Арно постоянно вскакивал, делал жесты, говорил то по-английски, то по-французски и чертил на листе бумаги расположение войск, с жаром доказывая, что союзники должны, пользуясь своим очевидным численным превосходством, обойти армию Меншикова с обоих флангов. Когда это будет сделано, говорил Сент-Арно, атака центра станет "решительной, непреодолимой, неотразимой". Лорд Раглан сидел все время спокойно, слушал с добродушной улыбкой, не спорил, но в то же время мысленно решил действовать по своему собственному плану.

— Вы знаете, милорд, — говорил Сент-Арно, — наша рекогносцировка убедила нас, что западный утес близ морского берега совсем не занят неприятелем. Мой план поэтому таков. Вот взгляните: эта линия изображает Алму. Дивизия Боске под прикрытием флота, который будет двигаться вдоль берега, пойдет прямо к этому утесу. Вот положение русских: вы видите, их левый фланг удален от моря на две английские мили. Стало быть, мы обойдем их. Вы, милорд, в то же время обойдете их правый фланг через брод на реке Алме — вы знаете, что вот здесь есть брод. Тогда начинается движение моей первой и третьей дивизий, которые сокрушат неприятельский центр.

— Я позволю себе предложить вопрос, — сказал присутствовавший на совещании полковник Трошю, приставленный Наполеоном III к Сент-Арно с нароч-ной целью: умерять пыл главнокомандующего. — Я хотел бы знать ваше решение, маршал, по вопросу чисто практическому: когда и где наши солдаты могут сложить свой мелкий багаж?

— Подобные вопросы изумляют меня, полковник! — гневно вскричал маршал. — Вопрос о солдатском багаже — это такая пустячная подробность, что говорить о ней, когда речь идет о плане сражения, просто смешно. — Маршал продолжал развивать свой план, лорд Раглан по-прежнему слушал с приятной, ласковой улыбкой, но результатом совещания было лишь то, что Раглан не препятствовал маршалу двинуть дивизию Боске, когда ему вздумается.

На следующее утро, ровно в половине шестого, генерал Боске действительно двинулся вдоль берега со, всей 2-й французской дивизией, имея сзади себя турецкие батальоны.

Между тем английская армия и не думала двигаться. Лорд Раглан заботился о своих уставших людях и, сверх того, боялся оставить свой обоз без прикрытия. Французы стали терять терпение. Сент-Арно отправил к лорду Раглану адъютанта спросить: что означает такое замедление? Лорд Раглан ответил, что часть его войска прибыла поздно и требует отдыха. Сент-Арно был вынужден послать Боске новое приказание: остановиться. К девяти часам французская армия остановилась; солдаты расположились, как на бивуаке, и стали варить в котлах кофе, браня англичан за их медлительность.

Утро было тихое, ясное, жаркое. В наших полках служили молебны. Наскоро пообедали и стали приводить в порядок оружие и амуницию. Солдаты надевали чистое белье. Все это делалось без шума и без обычной солдатской суеты. Особых военных приготовлений у нас не было: казалось, что готовятся встречать праздник, да и день, кстати, был праздничный. Солдаты молились; многие из офицеров становились на колени.

Даже у ставки главнокомандующего, подле которой собиралась блестящая петербургская молодежь, не было слышно ни смеха, ни шуток. Всеми овладело такое же торжественное настроение, какое овладевает даже неверующим, когда он входит в храм и видит громадную, коленопреклоненную, молящуюся толпу народа.

Но когда дивизия Боске вдруг остановилась и стала пить кофе, у нас обнаружилось недоумение, смешанное не то с досадой, не то с чувством облегчения от какой-то тяжести. Многие, и в том числе сам главнокомандующий, стали думать, что в этот день опять ничего не будет.

Ординарец Стеценко прискакал назад от Кирьякова к главнокомандующему.

— Ну что? Видел он там французов? Ты сказал, что мы видели их движение? — спросил Меншиков.

— Точно так, ваша светлость, но генерал возразил мне: вижу, но не боюсь их.

— Это что значит? — спросил Меншиков, услыша с правой стороны звуки бубнов и пение. Оказалось, что истомленные московцы, торжествуя свой переход через Алму в виду неприятеля, шли теперь мимо других полков с бубнами, песнями и плясуном, оглашая этими звуками эполемент князя Горчакова. Московцы шли к маяку, на левый фланг, так как принадлежали к составу дивизии генерала Кирьякова. Уже по одному этому князь Меншиков ненавидел этот полк. Он приказал песенникам замолчать, а полку стать на свое место. В то же время князь послал своего адъютанта Панаева к Кирьякову с приказанием такого рода: "Ежели до ночи не будет дела, то на горе развести к ночи костры и придать ей вид нового бивуака, дабы отклонить неприятеля от флангового движения, которое при нашей растянутости едва ли можно отразить".

Панаев застал Кирьякова за сытным завтраком.

Услышав новое приказание князя, Кирьяков не на шутку рассердился.

— Вы уже не первый посланный от светлейшего, — сказал он, — и все об этом левом фланге! Что он беспокоится! Слезайте-ка лучше с коня да закусите, а мы французов угостим: как кур перестреляем. Кто на подъем вышел, тот тут и лег. Да не пойдут, бестии! Они только делают отвод. У меня там Рако-вич, командир второго батальона Минского полка он все подкреплений просит. Куда ему? Там и батальону делать нечего. Я сейчас послал светлейшему сказать о том, что мне Ракович доносит. Неприятель, видите ли, притащил к берегу моря какой-то огромный ящик, к самой Алме, положил его против подъема, а сам ушел. Я думаю, в ящике чумные. Они нас поддеть хотят: думают, вот так мы и побежцм рассматривать. Вот возьмите трубу: этот каторжный ящик виден отсюда… Что же, не хотите закусить?

Панаев наотрез отказался и поскакал назад к князю.

Князь Меншиков так убедился в том, что бой не состоится, что послал сказать в штабной обоз, находившийся на горе, верстах в двух от его ставки, чтобы там ему разбили палатку и варили обед.