Газета День Литературы - Газета День Литературы # 120 (2006 8)

• Название: Газета День Литературы # 120 (2006 8)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

– Из березового вичья хорошие получаются розги для дураков, – холодно осек Губин, внешне не выказывая досады – …И вот идешь по кладбищу, как по историческому мемориалу. Стоит крест, и на табличке: "Гардемарин Иванов Владимир Иванович"… Другая эпоха. Ну, что-то слыхали краем уха о белом движении… И чужие люди вроде бы нам, на той стороне воевали, а ведь родные, вот в чем штука… Помню, мы час истратили на поиски могилы Георгия Иванова. Жил, оказывается, такой замечательный поэт. Было темно и уже закрыли кладбище. Человек, который водил меня, попросил вспомнить какое-нибудь стихотворение, и я прочитал: "За столько лет такого маянья По городам чужой земли"… та-та, – Губин замялся, забормотал, смутившись. Наверное ждал подковырки от нас: – Подзабыл ведь… Помогите… "И мы в отчаяние пришли. Отчаянья в приют последний, как будто мы пришли зимой С вечерни в церковке соседней по снегу русскому домой". А ведь здорово, правда? Это было написано перед смертью, там во Франции. В пятьдесят восьмом… И кому был нужен такой поэт?.. От этой тоски, что никому ты не нужен на чужбине, и родина недоступна, волком можно завыть, братцы… Я прочитал, сопровождавший меня слезу пустил. Говорю: еще кое-что у него есть. И еще прочитал… Иванов тогда уже был при смерти, Одоевцевой диктовал: "Нас осуждать вы станете… с какой-то стати. Я за то: что мне не повезло. Уже давно пора забыть понятье: добро и зло. Меня вы не спасли. По-своему вы правы: какой-то там поэт! Ведь для поэзии, для вечной русской славы вам дела нет". Камень простой, написано: "Иванов Георгий Владимирович… 94-58". Цветочница, крестик выбит и над могилой береза… Потом пошли на могилу Шмелева. Красивая могила, висела лампада. И шел снег. И опять выпили. Растрогались. Народу не было, поляк, как тень за нами, пожилой такой охранник… Потом подошли к могиле Гиппиус-Мережковских, потом к могиле Сергея Булгакова, философа, протоиерея, потом Добужинского, художника, навестили, потом прошли к Алексею Михайловичу Ремизову, потом к могилам моряков русских… Скоро сами увидите… И ведь все наши люди, все свои. И отрезанный ломоть. Огромный ломоть в два миллиона человек. Целый слой русского общества списали. Вот подумаешь и, конечно, так грустно станет… И ведь ничем не объяснишь. Жуть! Побродили, намерзлись, сели в автобус, подъехали в городок, зашли в ресторан, я говорю: угощаю всех!.. Ну и надрались соответственно.

– Трагедия? – спросил он риторически, ни к кому не обращаясь. – Кому-то захотелось поиграть в революции, сорвать свой гешефт. И в результате?.. Ну для чего же поссорились русские до дикой кровищи? Итог-то, братишки, какой? – Губин снова добыл фляжечку и пригубил.

– Вот здесь ты, старичок, прав, – назидательно проскрипел Дорошенко. – Суетиться не надо и не треба жадничать, когда хлебаешь из общей миски. Скажет батько, таскай мяса, тогда и лови свой кусок… Вот сморкались против ветра, торопились к республике, Бога забыли, даже великие князья Николая предали, красные банты на грудь понавесили, вот теперь и лежат в чужой земле. И разве некого тут винить? Да себя винить. – И поспешил добавить, видно почувствовал суровость приговора: – И все-таки пожалеть их надо… Это будет по-русски.

– А кто батько? Ты что ли? – Губин скривился.

– Народ... – с пафосом отрубил Дорошенко.

Татьяна Смертина ДВА ПЛАМЕННЫХ КРЫЛА...

Иногда в ночном небе вспышки – взгляд Марины. Молния летит, всю себя ломая и всех ослепляя – строка Марины. Ломится в окно рябиновая гроздь, бьется-расшибается – будет ночной гость: Марина во сне явится. А и пойдет у нас сражение-любовь: Она мне – змейку Клеопатры. А я змей заговариваю! Я ей – бритвенную розу. А ей шипы – милее лепестков!.. Вы в каждом цветке, Цветаева! Вы в каждом мареве, Марина!

Когда чело склоняете печально, сжимает мгла огонь – до острия! А он шипами, розово, пронзает – громаду мглы и ветер Бытия… И как здесь крылья не сломать о бездны? И георгин закатом не назвать? И белой занавеской от кровавых – не скрыть себя на кухне бытовой? Она же загорится, занавеска! Крыло волочится – огонь за ним…

"Пытка!" – "Терпи!" "Скошенный луг – Глотка!" – "Хрипи: Тоже ведь – звук!" (М.Ц.)

Двояко можно читать ее стихи: населять своими чувствами – населяются! Воскрешать ее чувства (её дух воскрешать) – живая является! Вторым способом – сложнее и опаснее. Но и – огненней, возвышенней. Тут и поймешь – ее стих легкочитаем: и полубред, полунамек, звуко-лепет, недоговоренный шепот, выкрикивание одного слова вместо фразы ( фразу сам додумай! ) – точно воспроизводят душевное состояние, овладевавшее ею (тогда!), и поэтому завладевшее тобою (сейчас!).

Вхожу в Поэзию Марины Цветаевой именно так. Иногда появляется чувство страха – чую зависшего над ее головой демона. И каково же ему – когда он замечает у нее крылья!

“Даже богиней тысячерукой – В гнёзд, в звёзд черноте – Как ни кружи вас, как ни баюкай – Ах! – бодрствуете…“? (М.Ц.)

Цветаеву упрекают в излишней сложности стихов, у нее своя расстановка знаков препинания, у нее (как стрелы!) сквозь стих летит ливень тире. Но за этой сложностью и несоблюдением общепринятых правил изъяснения – всегда сверкает мысль, и главное – сияет сильнейшее биополе чувств, неподвластное даже мысли.

Сейчас в литературе масса серая стиховой "зауми" – в основном это синтаксические и фонетические мертвые конструкции, за ними – пустота. Даже не конструкции, словесный хаос, на подобие зигзагов на протекающем потолке: вдруг, кому чего почудится. Кому – женская фигура, кому персты Будды. Но ведь это "почудится" – творение не автора, а читателя.

Некоторые – идут по канату, лежащему на земле, а Цветаева – над бездной. Обидно, что ахают им и ей – одинаково! Этого она и боялась больше, чем бездны. Таких, как она, мало, такой – Велимир Хлебников!

Могу пойти лишь своим путем вдоль цветаевской строки: скользнуть по морфонологии, бросить туда щепоть ноктамбулизма и сделать неожиданный вывод, что порой стихосложение схоже с праксиологией… Да сейчас нет желания вспоминать свои отроческие записи.

“Остров есть. Толчком подземным Выхвачен у Нереид. Девственник. Еще никем не Выслежен и не открыт.” (М.Ц.)

Упрекали Цветаеву в критических статьях: безыдейна, уход в себя, непонимание революционных событий и прочее. Поучительной идейностью придавить строку – что курицу посадить на ветку сирени. Проповедую чистое искусство? Нет, оно, как все литературные течения, тоже привязывает Пегаса к забору. Поэзия живет иными полуземными законами, полусон-полуявь, и – не выскажешь чего… Цветаева рано поняла.

Такое понимание мучает одиночеством. Но именно потому, что оказалась верна высшим силам Поэзии – ее стихи обладают сильнейшим, живым биополем, духовным магнетизмом. То, что в Поэзии это властное биополе ЕСТЬ – всякий чувствовал. Вот, к примеру: наверняка вы замечали, что у гениев даже неудачные (с людской точки зрения) стихи – привлекают, манят. Почему? Несут заряд энергии – ауры Поэта. А у серости и хорошенькие "удачи" – пусты и скучны...

Поэзия – пророчество. И оно устремлено не только в будущее, но и в прошедшее. Не только в явь, но и в интуицию. Не только в непостоянную мысль, но и в глубину чувства. Более того: Поэзия самым необычайным сплавом слов способна сжать все эти ипостаси в одну строку, вечную.

Нелепо обвинять Цветаеву и за "неучастие" в событиях страны, полное нежелание быть борцом. "Все окна флагами кипят. Одно – занавешено" . Это не уход в себя – а мучительное, гениальное умение видеть нынешний день сверху (через время). Ведь ясно же: талантливый, отрешенный стих – может выразить (даже политически!) больше, чем тонна газетных статей. Этот стих и улетит ласточкой в Будущее, а тонны "умного, идейного" – осядут илом в небытие. Так было, так и будет. Интриги-распри великих политиков и двоих на кухне – для Господа равны.

Кто-то снова начнет делить поэзию на мужскую и женскую. В спор вступать бесполезно, но, как бы выразиться понятнее для спорящих? Quod non licet feminis, aeque non licet viris (лат).

Ну и добавлю, если поймете – то многое поймете. И я не латынь имею ввиду. Да и еще – у всякого смысла есть изнанка.

Цветаева родилась в Москве. Первая книга: "Вечерний альбом" (1910), потом – "Волшебный фонарь", "Версты", "Лебединый стан", "После России"... Известна и прекрасная проза Цветаевой. В 1922 году она покинула Россию, не приняв революцию. В 1939 году вернулась, чтобы погибнуть в Елабуге. Арест мужа (Сергея Эфрона) и дочери Ариадны. Нищета, унижающая и убивающая еще до кончины. Поэта буквально загоняли в петлю…