Александр Поповский - Пути, которые мы избираем

• Название: Пути, которые мы избираем
• Автор: Александр Поповский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В книге «Пути, которые мы избираем» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-физиологов, биологов, хирургов и паразитологов. Перед читателем проходит история рождения и развития научных идей великого Павлова, его ближайшего помощника К. Быкова и других ученых.

---

— «Беззаботность, — цитировал он кого-то из философов, — есть прямая отрава для всякого размышления и свободного исследования».

Никаких оправданий, никаких! Надо управляться. Объяснения излишни, совершенно ни к чему. И что за странная манера находить оправдание во что бы то ни стало!

— Вы слишком торопитесь, мой друг. Говорите отчетливей. Спешить надо не со словом, а с делом. Действуйте!

Рогов сдержанно выслушивал укоры, спокойно сносил обиды и одинаково молча радовался или грустил. Он по-прежнему напряженно подыскивал помощников и терпел в этих поисках неудачу. Легко сказать «действуйте». Какими средствами? Где взять людей? Кому покажется лестным играть роль экспериментального кролика? Попробовал бы кто другой на его месте ставить опыты без нужных физиологических аппаратов и в таком неудобном помещении. Ведь тут все приспособлено для педагогики, для нужд учителей… Молодой человек упрашивал друзей, совестил одних, ублажал других, сулил научить их методике дела и даже уплатить им из собственных средств.

Воспитаннику земской учительской школы, мечтавшему о скромном призвании учителя, познание физиологии давалось нелегко.

В неудачах Рогова бывала порой и доля его собственной вины. В безудержном рвении все переделать на свой лад он задумал улучшить плетисмограф, приспособить его к обстановке лаборатории. План был прост и многообещающ. Зачем, например, циркулирующей холодной и теплой воде, сообщающейся со змеевиком по системе резиновых трубок, изливаться в подставленное ведро, когда она может уходить в водопроводную раковину? Разве это не проще и удобнее?

Изобретение Рогова не отличалось совершенством. Система трубок отказывалась служить и попеременно выходила из строя. Вода заливала пол, просачивалась под деревянную перегородку, уходила в соседнюю комнату и вызывала недовольство сотрудников. В суматохе и волнении Рогов среди опыта забывал о регистрирующем приборе и о помощнике, чья рука лежала в замкнутом сосуде. Вопреки советам Быкова держать испытуемых подальше от планов экспериментатора, им становилось известно то, что не следовало знать.

Надо было отказаться от бесполезной затеи, вернуть аппарату его прежний вид, а упрямец не сдавался. Ничего, ничего, все станет на место, вода будет изливаться в водопроводную раковину. Аппарат не бог весть какой мудреной системы, ему встречались механизмы посложней…

Так длилось до тех пор, пока не вмешался Быков. Он внимательно обследовал установку, отпустил по адресу студента нелестное замечание и спросил:

— Зачем вы мудрите? К чему эта механика? Какой в ней толк?

Дай ему волю, он такое напутает, что не развяжешь потом.

— Я хочу сделать как можно лучше, — последовал спокойный ответ. — Не беспокойтесь, я добьюсь своего.

Заверения прошли мимо ушей физиолога. Он иронически улыбнулся и возразил фразой, смысл которой оставил Рогова спокойным. Студент догадался, что сказанное служит не в его пользу, и покорно опустил глаза.

На следующий день Быков застал ту же картину: система трубок обильно орошала стены и пол, измученный Рогов одной рукой сжимал протекающие трубки, другой что-то исправлял в записывающем приборе, бросая между делом тревожные взгляды на громко тикающие часы. Все это выглядело так забавно, что ученый не удержался от смеха.

— Упрямец вы, упрямец, каких свет не видел! — внутренне довольный настойчивостью помощника, сказал Быков. — Не будем тратить время, поставим наш плетисмограф так, как ему стоять положено.

Он засучил рукава, и с этой минуты Рогову стало ясно, что ему придется от своей затеи отказаться…

Опыт с охлаждением руки, некогда проведенный в лаборатории Павлова, повторили. Наблюдая за приготовлениями, Быков не был спокоен, но с испытуемым, как обычно, держался любезно.

— Спокойствие, спокойствие, молодой человек, — подбадривал он его. — Просуньте руку вот так… Будьте решительны и смелы. Помните, что вы служите науке.

В лаборатории зазвучал метроном, и тотчас пустили холодную воду. Рука испытуемого лежала в аппарате, скованная стужей. В суженных просветах сосудов движение крови замедлялось. Записывающий прибор показал, что объем руки стал значительно меньше.

Опыты продолжали, и после двадцати сочетании звучания метронома и охлаждения руки у испытуемого образовалась временная связь. В змеевике не было ни капли холодной воды, а в руке замедлялось кровообращение, словно русло его сковывал жестокий мороз. Звуки метронома обрели власть над кровеносной системой.

— У меня от стука маятника, — нередко признавались некоторые из студентов, — мороз по спине пробегал.

И так велика была эта власть, что предвестник охлаждения — стук маятника — действовал вернее и дольше самой ледяной воды.

Тяжелое бремя возложил Быков на плечи помощника.

После первых же опытов испытуемые студенты нередко исчезали и больше не появлялись. «Служение делу науки» не вдохновляло их, и Рогову приходилось искать новых друзей или убеждениями и посулами воспламенять сердца прежних помощников.

Быков в утешение говорил студенту:

— Не огорчайтесь, Александр Алексеевич. Много людей остаются на всю жизнь с непрорезанными зубами мудрости, и заметьте, для них это не представляет ни малейшего неудобства…

И, как бы в подтверждение того, что он, профессор Быков, понимает и сочувствует Рогову, он все чаще приходил ставить опыты, читал и сравнивал кривые, записанные помощником, чинил плетисмограф или приносил для аппарата новую трубку.

Нет ничего легче, как подвергнуть сомнению результаты, добытые в физиологическом опыте. Наука знает немало примеров, когда удача, достигнутая тяжким трудом, оказывалась низвергнутой случайным экспериментом. Не избег этого испытания и Рогов. Все его успехи оказались вдруг лишенными научной достоверности. Неожиданно выяснилось, что власть метронома над кровообращением преувеличена и в значительной мере условна. В прежнюю работу, вероятно, закралась серьезная ошибка.

Вот что предшествовало этому.

В одном из опытов, прежде чем пустить в змеевик холодную воду, Рогоз нажал кнопку электрического звонка. Трудно сказать, зачем это понадобилось ему, но результаты были более чем неожиданны. Сосуды руки ответили на это резким сужением просветов. И со вторым и с третьим испытуемым повторилось то же самое. Затикает ли в тиши метроном или вспыхнет вдруг электрическая лампа — кровообращение в руке резко меняется. Самые разнообразные причины оказывали на сосуды такое же действие, как холод, и достигалось это первым же сигналом, прежде, чем могла возникнуть временная связь. Кровеносная система оказалась игрушкой посторонних влияний.

Рогов некоторое время еще пытался найти происшедшему объяснение, затем махнул рукой и засел за свою любимую педагогику. Тут все было просто и ясно до очевидности. Хороши мысли философа Сковороды — изобличителя дворянско-помещичьей системы воспитания, вдохновенны идеи Новикова и революционного демократа Белинского. С восторгом и любовью повторял молодой человек суровые речи Герцена: «Не истины науки трудны, а расчистка человеческого сознания от всего наследственного хлама, от всего осевшего ила, от принимания неестественного за естественное, непонятного за понятное».

Как это все справедливо! Кто поручится за то, что, бессильный отличить естественное от неестественного, он, Рогов, в своих опытах не напутал?

Еще долго его мысли оставались в плену идеи далекого и недавнего прошлого, нелегко было будущему педагогу расстаться с любимыми книгами.

Чего же искал он у этих дорогих его сердцу мыслителей? Неужели помощи в своих затруднениях?

Нет. Уверенный в том, что вдохновенное чувство способно опрокинуть все тупики, разрушить все преграды на свете, он искал в них одного лишь — вдохновения.

Студент поведал профессору о своих неудачах. Он ничего, кажется, не жалел для дела, старался и не щадил усилий. Увы, все оказалось напрасным.

— Присядьте, пожалуйста, и успокойтесь, — сказал ему учитель. — Вы плохо усвоили то, чему учились, и не все поняли в книгах до конца.

То обстоятельство, что ученый спокойно выслушал рассказ и словно не придал ему серьезного значения, сразу же ободрило студента. Он опустился на стул и, не сводя настороженного взгляда с Быкова, мысленно прикидывал, что его ждет.

— Надо вам знать, Александр Алексеевич, — продолжал Быков, — что у нормальных людей давление крови устойчиво и держится на сравнительно постоянной высоте. Только душевные волнения и напряжения мышц нарушают это постоянство. С исчезновением причин, поколебавших душевное равновесие, кровообращение выравнивается. Обо всем этом я не раз уже вам говорил.

— Я хорошо это помню, — попытался вставить слово студент.