Евгений Титаренко - Изобрети нежность

• Название: Изобрети нежность
• Автор: Евгений Титаренко
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1977

Повесть Е. Титаренко «Изобрети нежность» – психологический детектив, в котором интрига служит выявлению душевной стойкости главного героя – тринадцатилетнего Павлика. Основная мысль повести состоит в том, что человек начинается с нежности, с заботы о другой человеке, с осознания долга перед обществом. Автор умело строит занимательный сюжет, но фабульная интрига нигде не превращается в самоцель, все сюжетные сплетения подчинены идейно-художественным задачам.

---

Баптист не ответил. И Павлик хотел пройти мимо.

– Я до девяти погуляю…

Тот удержал его, снова положив руку на плечо.

– Погоди… Вон видишь – сберкасса… – Он развернул Павлика на сто восемьдесят градусов.

– Вижу… – Павлик сглотнул.

– Ну, так вот… Мне нельзя, понимаешь: рабочее время, по личным вопросам… А ты зайди. Там сразу налево – кабинет. Так и написано: заведующий. Зайди, скажи ему: «Вас Андрей Петрович просит на минуту». Я буду здесь, у кафе. Только чтобы никто другой не слышал. Лучше подожди, – предупредил он. – Понимаешь?! Нельзя в рабочее время – по личному. А я буду здесь, подойдешь потом, скажешь.

От волнения Павлик забыл даже спросить, как зовут заведующего: поспешил к сберкассе. Но это получилось у него очень естественно: просьба взрослого человека – все равно что приказ, надо бежать и выполнять без лишних вопросов.

Он замер уже у самого порога, когда услышал разговор из-за приоткрытой двери кабинета заведующего…

Сотрудники сберкассы еще разбирали какие-то бумаги на своих рабочих местах, щелкали замками сейфов, и единственная старушка посетительница скучала у окошка контролера, которого еще не было.

Разговор в кабинете между мужчиной и женщиной шел на высоких тонах.

Мужской, начальственный голос:

– Следовало вчера посмотреть! Работа у нас не останавливается из-за домашних неурядиц!

Женский голос, виноватый:

– Ну, я сегодня сделаю, останусь и сделаю…

Опять мужской, начальственный:

– А может, инспектор уже сегодня нагрянет к нам! Ведь предупреждал? Завтра к утру должен быть проверен каждый расчет!

Женский голос:

– Хорошо…

Дверь была приоткрыта как бы специально для того, чтобы слышали все сотрудники.

Но смысл разговора дошел до Павлика не сразу. У него перехватило дыхание и будто отнялись ноги, когда он вошел и услышал начальственный голос мужчины. Это был голос неизвестного: глуховатый, властный, не терпящий, чтобы ему перечили. Павлик узнал бы этот голос и через десять лет.

Он готовился к неожиданностям, ждал их, и все-таки оказался захваченным врасплох.

Уже автоматически, чтобы только не остановиться у двери, сделал несколько шагов по направлению к кабинету… И хорошо, что никто из сотрудников не смотрел на него в эту минуту, потому что, бледный – белее снега зимой, он отпрянул назад от двери, и все тело его трясло, как в лихорадке.

У выхода из кабинета с пачкой бумаг в руке стояла, неожиданно виноватая, робкая, жена сторожа Кузьмича Фаина, а за столом, напротив нее, сидел Николай Романович…

Позже Павлик будет гадать, почему он раньше не мог догадаться, что это он… Ведь подозревал! Но в другой обстановке, в других отношениях человеческий голос, оказывается, очень меняется. И дома, на Буерачной, никто бы не подумал, например, что жена Кузьмича с таким певучим грудным голосом, такая самоуверенная, способна на робкое, даже подобострастное: «Хорошо…»

У Павлика были всего секунды, чтобы овладеть собой и скрыться, пока его не увидели.

Многое становилось на свои места, нужны были немедленные действия. И, засунув руки в карманы пальто, чтобы остановить дрожь, и отступая к выходу, Павлик лихорадочно обдумывал положение. Как будто в голове его заработали сразу тысячи умных механизмов. И в бешеном ритме их была какая-то железная четкость. Баптист не пошел к нему навстречу. Это дало Павлику возможность выгадать еще несколько секунд, пока он шагал до пельменной.

– Ну?.. – В глазах Викиного постояльца таилось нетерпение, хотя хрипловатый голос был спокойным.

– А это Николай Романович, я знаю! – сказал Павлик.

– Откуда?..

– А он двоюродный брат Ильки с нашей улицы, он вчера катал нас! На машине, – сообщил Павлик.

– Ты сказал? – не выдержал баптист.

– Да! Но он не может! – ответил Павлик. – У него там инспектор! Проверяет! И надо, чтоб все бумажки были правильны. Он сказал, чтоб вы подождали его дома. Сказал: как освободится – сразу приедет. На машине! – добавил Павлик. И большущие глаза его смотрели честно.

Баптист помедлил.

– При всех говорил ему? И при этом… инспекторе?

– Не-ет! – заверил Павлик. – Тот отошел, там еще с нашей улицы работает одна, так он к ней! И я сказал. А потом тот снова подошел… И я ушел…

Внешне Павлик тоже был почти спокоен, а в груди все клокотало: вдруг Илькин двоюродный задумает выглянуть на улицу?..

А Викин постоялец все медлил, блуждая глазами по его лицу.

– Как он тебе… сказал это? Ну, может, еще что сказал?..

– Нет! – ответил Павлик. – Просто сказал: пусть ждет дома, я заеду! И про инспектора…

Баптист пошевелил бровями. Потом нервно потянул за козырек, надвигая еще глубже на глаза кепку. Рядом с Павликом он выглядел великаном и смотрел, опустив голову подбородком на грудь.

– Ладно… Дома дождусь. Иди гуляй, раз надо тебе… – И, снова дернув кепку за козырек, он пошагал через дорогу, на противоположный тротуар. Двинулся домой, в сторону Буерачной.

Костя выслушал Павлика, нетерпеливо поглядывая через плечо, чтобы не упустить Викиного недруга.

– Вот они, Павка, откуда облигации берут! Воруют! И жена Кузьмича твоего с ними! Кто-то выигрывает, сдает, а они потом перепродают! Я слышал про такое! Понял?!

– Понял, – сказал Павлик. – Но это он, двоюродный Илькин, был в гараже! И потом – у баптиста!

– Я это тоже понял, Павка! И нам надо теперь за обоими следить! Смотри: он, кажется, на автобус! Правильно мы мешок вчера… Он на этого подумал!

– Беги! – прервал его Павлик. – Я тут!

– Смотри, Павка! Будь осторожен! – напомнил Костя уже через плечо, перебегая дорогу.

А Павлик остался. И сначала долго невидящими глазами смотрел на дверь сберкассы… Ждать скорого появления Николашки, как называли его старухи, у Павлика не было оснований да и смысла – тоже. Он по глупости остался торчать здесь, мешая прохожим и выслушивая нелестные замечания в свой адрес. Но мысли его продолжали работать в прежнем направлении, и впечатления последних трех суток, расплывчатые, сумбурные недавно, мало-помалу укладывались воедино: определенные, четкие. И, за исключением отдельных деталей, прорисовывалась вся нехитрая схема событий на Буерачной. Кое-где не хватало доказательств. Но и добыть их во многом было выше его сил. А главное, в этой схеме не хватало самого Гурзика!

Мысленно пересмотрев заново все, что он узнал и услышал, начиная с того злосчастного вечера, когда они пошли «выручать» Вику, Павлик уже улавливал кое-какие связи между событиями… Ему следовало ехать вместе с Костей на Буерачную!

Он пришел к этому выводу, уже направляясь к автобусной остановке. Возле сберкассы ему пока делать было нечего.

Ни баптиста, ни Кости не увидел, когда слез на конечной. Да и не хотел пока видеть ни того, ни другого. Его температурило. И он боялся что, если его сейчас остановить ненадолго, он упадет и больше не двинется с места.

Из окошка мансарды Жужлицы не было видно. Что сейчас вполне устраивало Павлика.

Шагая к реке, он еще не думал, о чем будет говорить с бабкой Васильевной, когда зайдет… Что-нибудь да скажет. Вроде за молоком… А бидончик забыл. Или прохудился бидончик….

Увидев Ильку на берегу, у сосняка, подумал сначала, что тот будет ему помехой, но потом решил, что как-нибудь отвяжется.

– Здорово!

– Здорово, – сказал Павлик.

– Куда ты?

– Да вот к бабушке Васильевне. – ответил Павлик, не подумав, что идет с противоположной от своего дома стороны.

Но Илька этого не заметил. Румянец у него, как и прежде, полыхал в обе щеки. А глаза были тоскливые-тоскливые…

Эта незапланированная встреча неожиданно оказалась для Павлика важнее разговора с Васильевной. А главное, не потребовала никаких ухищрений с его стороны. Он случайно брякнул, чтобы сказать что-нибудь:

– Я твоего двоюродного брата видел, Николая Романовича. – Он не хотел обижать Ильку, Илька был ни в чем не виноват. Просто заведующий сберкассой не шел у него из головы.

А Илька, пользуясь моментом, высказался:

– А! Я злой на него! Он тоже виноват, что братку убили! Пять шагов этого гада не дотащил! Ночь, говорит, поздно! Подумаешь, застеснялся! А что болтают про него с этой… Мало ли… Работают вместе – вот и все! – Павлик догадался, что речь идет о жене Кузьмича. – С Матвеичем небось возился! А тут…

– С каким Матвеичем? – осторожно перебил Павлик.

– Да с таким – с каким! – ответил Илька. – Васильевны Матвеич, к кому ты идешь!

– А он дома?..

– Какой дома?! – Илька распалился еще больше. – На днях, говорят, выпустят! Я ж тебе объясняю: Никола запихивал его на скорую помощь, когда его тут – два дня, что ли, – скорючило! – Илька хмыкнул. – Не дома он, а в дурдоме!

– Какой дур?.. – не понял Павлик.

– Ну, психбольница! Не знаешь, что ли?! – Павлик был там однажды с Татьяной Владимировной – ходили за снотворным. – Матвеич-то, – продолжал Илька, – уже сто раз там! Как переложит, – Илька щелкнул себя по горлу, – так у него шарики и набекрень. Мышонком испугать можно!