Юрий Екишев - Россия в неволе

• Название: Россия в неволе
• Автор: Юрий Екишев
• Издательство: Издательство "Русское Имперское Движение"
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 5-98404-006-6

О чем эта книга? Детский вопрос… Но иногда звучащий в далеко недетских ситуациях. Эту книгу искали у меня повсюду. Пока сидел в тюрьме – удалось кое-что переслать на волю, что тут же было фрагментами опубликовано. В лагере из-за этого возникли проблемы – слишком пристальное внимание, "красная полоса" по звонку "сверху", как особо опасному преступнику, и так далее… Тщательные обыски, периодическое изымание оперотделом всего – вещей, книг, рукописей, писем… Чтоб знать – что он там пишет особо опасное…

Заведующий оперотделом, капитан каких-то там войск Давид Сергеевич (всем бы писателям таких читателей – рвущих свеженькое, прямо из рук…) грыз с упорством, как карандаш, один постоянный вопрос – о чем ты там пишешь?

– О рыбалке, Давид Сергеевич, о рыбалке…

Он не верил. Приходил, изымал (не зная, что изымает уже совсем другую книгу, написанную на лагере, а ищет-то по чьей-то наводке эту, первую). Все выходные тратил на бесконечные неудобные для него местные топонимы, этнографические экскурсы в прошлое моей земли, воспоминания детства, сложное кружево родственных отношений, – и не найдя ничего, вынужден был возвращать обратно, со вздохом: – Признайся… Ведь опять написал что-то… Такое… Ну объясни, почему же мне звонят и говорят, чтоб я контролировал все "от и до"... Что ты там такое натворил?

– Я? Давид Сергеевич… Ничего. Сами знаете. Дело мое почитайте… Ну что, отдаем рукописи…

– Да бери! – машет опер рукой, шепча вослед. – Враг государства, блин…

Так о чем книга? Чтоб ее пересказать, нужна ровно такая же – вот в чем необъяснимый фокус этого детского вопроса. Но для чего она? В двух словах – чтоб не боялись. И там люди сидят, наши, русские. Вернее, больше бойтесь быть несвободными в ситуации, когда казалось бы никто не стесняет вашей свободы. Свободны ли мы в своей стране? Думаю, пока нет. Оттого и такое название – "Россия в неволе", и далее движение – "Пара Беллум". Россия в неволе. Готовься к войне. Какие будут следующие слова зависит не от правителей, а от вас.

###

Обложка. Это ноябрь 2006 года, за три недели до тюрьмы. "Русский марш" в Сыктывкаре. Меня, врага государства арестовали - это понятно. Похватали ночью по домам соратников с семьями, кого отвезли за три-девять земель за город, кого блокировали... - тоже можно объяснить. Трусостью, недальновидностью, слабостью, страхом. Кого не взяли ночью - стали хватать прямо там, лунатично улыбаясь при исполнении "приказа" - это уже сон разума, порождающий чудовищ и зомби. Схватили священника и упекли на несколько суток на нары (напомню, марш был разрешен официально), изваляли пожилую монахиню, мою маму - в осенней грязи. Истерика? Безумие? И наконец, сами видите - арестовали икону Божией Матери. Слов дальше нет, простых, которые можно сюда впечатать.

Юрий Екишев

---

– Ваша честь! Я что-то не пойму. Я дал пощечину. По щеке рукой.

– Ну что было в руке? И куда, напомню, вы ударили?! – распаляется судья. Подсудимый, высокий, несколько нескладный человек лет под пятьдесят, в обычной арестантской одежде: олимпийка, спортивные брюки, поправляет очки с толстыми линзами, словно пытается убедиться в том, что происходящее не сон, а реальность. Он, как и положено, разговаривая с судом, стоит. Стоит в клетке и улыбается. Улыбается спокойно, не нагло, как человек в полном равновесии духа, просматривающий сатирический фильм, производственную комедию на тему трудной судьбы простого человека в непростой ситуации, современного солдата Швейка перед трибуналом в лице неуравновешенной неудовлетворенной непонятной судьи-судьбы.

– Ваша честь… Ну, может я так школе плохо выучен, но считаю, что пощечина – удар вскользь открытой ладонью по щеке с целью ответить за оскорбление. А удар по уху – это оплеуха, по затылку – подзатыльник! На худой случай, затрещина! И ломом этого сделать нельзя.

Все тома дела в нервных руках судьи подлетают и с силой шваркаются об стол! Указательный палец в сторону секретаря. – Запишите замечание! Еще будут пререкания и отказ отвечать – будет удален из зала! Понятно?!

– Как не понять, да-а…

– Продолжим. Что. Вы. Сделали. – раздельно произносит суровая женщина в судейской мантии.

– Дал пощечину.

– Ну, чем вы ее дали? По какому месту?

– Десницею. По ланитам. Нежно! …

– Секретарь! – тома дела подпрыгивают, и – трах! – об стол. – Запишите последнее замечание. За неуважение к суду!

Судят Колю "Слепого". История его очень проста. Он ее рассказывает в боксике, в перерыве этого трагического фарса под названием "правосудие в демократическом обществе". Я сижу на скамейке. Место еще есть, но он, видимо, уже по привычке, складывается на корточки, достает мундштук, неторопливо продувает, закуривает, начинает рассказывать.

Он "игровой". То есть, когда есть желание – живет игрой. Правда, давно уже не играл – устроился на очень хорошую работу, исправно работает – обстоятельства, о которых чуть ниже. А раньше поигрывал, давно, и на воле, и в зоне, когда судьба вдруг вспомнит о нем, увидев какую-нибудь его глупость. Не нужно переполнять ее, судьбы, чашу терпения, и полагаться на вероятность, что счастливчикам всегда везет – она не мухлюет, не берет чужого, но оттягивая момент расплаты, берет свое разом, выигрывая все равно. Иногда в этой бесконечной партии с ней (ставка – жизнь) такие складываются в комбинации – что только диву даешься! Как один к одному пристыковываются паззлы головоломки-головомойки. И вот он – шлеп! – последний штрих. И вся картина становится ясной и простой.

Кусочки нынешней Колиной головоломки – горьки и вечны: что человек не сделает ради ребенка? Женат он уже двадцать два года. Всю жизнь, с уже упомянутыми перерывами, прожил он с женой в маленьком поселке, считающимся самым убогоньким пригородом, расположенным от города за рекой. Раньше поселок рос, строился, в расчете на лесников и сплавщиков. Сегодня лесопромышленный комплекс сплав прекратил, прибрал к рукам вывозку леса. А все остальное по поселкам побросали или разрушили – и пилорамы, и катера, и столярки… Может, чтоб лес не шел на сторону? Сегодня поселок жив только пенсионерами с их скудными подачками и дарами природы: грибами, ягодами… Да еще городские власти стали выселять сюда тех, кто не мог расплатиться за квартплату. Короче – безнадежные трущобы. Задворки.

Отношения за десятилетия между соседями сложились простые, почти семейные, однохлебные, и даже, можно сказать, бесцеремонные: двери практически не закрываются, полупьяные соседи могут запросто зайти к тебе на кухню, взять соль, лаврушки, и даже не отметившись, не кивнув, отправиться восвояси – варить пельмени или запаривать и приправлять пресные мочалки – "бичики".

Первый ребенок Галины и Коли, мальчишка, Ромик, погиб в пожаре. Галина отходила от этого года два. Однажды ночью "Слепой" вскочил от того, что не обнаружил жену рядом. Галина оделась, выбежала, мелькнув в двери, стремительно пошла по ночным деревянным скользким тротуарам к берегу, шепча: "Рома! Рома, сейчас, сейчас…" Коля, впопыхах накинув на майку первый попавший в коридоре ватник (мокрый, соседский) догнал ее уже почти над рекой.

– Ромик зовет. Здесь он, слышишь?

Слепой взял жену за плечи, осторожно уговорил пойти домой, утихомириться, почудилось ей. Несколько раз еще срывалась Галина не только на речку, ходила и просто по лесу, по бесконечным, гулким, молчащим борам вокруг поселка.

Много пережито, много пролито слез, передумано, много свечей зажжено в церкви, в "красной" церкви, которая деньги за свечки с Коли взяла, а мучения и стремление понять – в чем воля Божья? за что? к чему? – оставила без внимания, холодно отрезав: смиряйтесь и послушайтесь. Слепой не привык оставлять возмущающие душу вопросы просто так, отмахиваясь. Ну, не в его правилах плыть по течению, вверх брюхом, дохлой рыбой или почерневшей корягой – топляком. В стенах Московской патриархии Слепой (а для кого и Николай Николаевич) наткнулся на родимые пятна "красного православия", на странности совдепии (которую никогда на дух не принимал): судимым нельзя в монахи, не то что уж в священники… А как же разбойник благоразумный, первым шагнувший в рай со Христом? Как же Опта, основавший поныне знаменитую пустынь? Как же даже полумифический Соловей, ставший по некоторым летописям иноком, как и его победитель грозный Илья? Нет ответа у "красной церкви", которой, судя по ценникам при входе, нужны не заблудшие нищие, а "праведные" спонсоры...

В конце концов, Господь смилостивился – на двадцать первом году брака у Слепого с Галиной появилась Злата. Маленькое существо, требующее немного – ласки, любви, тепла, молока – а оказалось, жизни, тяжелейших решений.

Девочке, долгожданной и вымоленной – несколько месяцев, полгода. А что-то все неладно, не так. Намыкавшись, добрались до Москвы, где поставили тяжелейший диагноз: билирубиновый цирроз. Проще сказать – нет у этого улыбающегося золотистого существа каких-то канатиков-путей из печенки к остальному крохотному организму. Едва родившись, Злата уже умирает. Не так, как все мы умрем. А раньше – чрез неделю, через месяц-два с ней может произойти необратимое.

Нужен донор. Нужны деньги (сколько мы встречаем таких объявлений в газетах?..) Очередь на пересадку, на операцию в Москве, в детском центре – строжайшая. Доноров нет, очередь проходит. Вернее, после всех анализов оказалось, что донор, практически единственный, совсем рядом – сам отец Златы, сам Николай. Отщипнуть у него кусочек и сшить дочери недостающий канатик – какой отец не пойдет на это? Осталось одно – деньги.

Чтобы достать их, Николай пригласил друга поговорить. Тот добрался до поселка, нашел его неказистый (впрочем, как и все) дом-барак, выслушал. Часть денег – треть необходимого – была с собой.

Помочь другу – святое, кроме того, давно не виделись – понятное дело: коньячок, закуска. Завтра будут остальные деньги – и можно срочно вылетать в Москву.

Заходит соседка, просто так. По соседской привычке – вместе выпили, закусили. Ушла. Николай берет деньги, кладет на виду, в сервант – вот она, пачка. Завтра еще вдвое по столько, а отдавать в срок ему не привыкать – тютелька в тютельку, этому сидевших учить не надо. Благо – и работа с зарплатой позволяют не напрягаться.

Жена звонит, волнуется. Он ей:

– Все готово. Можно выехать.

Решили пораньше лечь спать, чтоб заутра встать, поехать за остальными деньгами. Проснулись, однако, не утром, а гораздо раньше. Друг тряс Слепого:

– Слушай, Коль, где деньги?

– В серванте…

– Да не эти. В кошельке у меня было сто восемьдесят рублей… Да и хрен с ними, на бензин оставлял. Там карта была…

Деньги в серванте – лежат на месте. Соседка – сообразил Николай. Пошел к ней, отругал – и точно. У нее. Неловко признаваться, но отдала, вынула из грязного кармана в халате.

Вновь положили кошелек в брюки, легли спать уже молча, с осадком на душе. Только заснули, через четверть часа Николай на нервяках подскочил – решил проверить кошелек. При этом естественно мысль мелькает, внушая страх: украдет эта дура стольник несчастный – и плакали его деньги на операцию. Кто же даст в такой ситуации денег? Просто от обиды. Точно – кошелька на месте нет.

Пошел к соседке. На полпути на всякий случай глянул в коляску в коридоре – как дернуло! (удобное место) – точно! Туда спрятала, мышь. Зашел к ней – она делает невинный взгляд – дескать, телевизор смотрю, не знаю ничего…

И так в общей сложности пять раз. Как назло, после работы, ужина – рубит, невозможно. Только заснешь – тихонько открывается дверь, не запираемая (раньше был замок, да все равно знали, где ключ) – и нет кошелька! Всего-то – сто восемьдесят несчастных рублей! По сравнению с теми, что на виду, в серванете - пустяк, ноль.