Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Альтернативная история

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Точнее — первая его часть. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

Опомнился я за кустами, где меня стошнило — в несколько приёмов, пока я не начал давиться жгучей кислятиной лезущей из опустевшего желудка желчи. Судя по звукам, Сергей блевал вместе со мной, только чуть в стороне…

54.

…К этим трупам мы не вернулись, но выиграли немного. Разве что сумели удер-жать девчонок — и то хорошо. А так — уже через полкилометра (когда стал отчётливым запах дыма, да и очевидно тянуло его с другого берега ручья, к которому мы вышли) пря-мо в воде мы нашли груду изрубленных тел, у которых даже пол опознать не представля-лось возможным — ручей вымывал кровь и тёк дальше розовым… Поодаль на берегу гор-кой лежали отрубленные головы. Кто-то — до сих пор не знаю, кто — нашёл в себе силы их посчитать и сказал: семь голов, пять мальчишек и две девчонки в возрасте 12–16 лет.

Оба берега ручья были чёрными от крови. Мы буквально насильно заставили девчо-нок идти стороной, а сами двинулись напрямик. У меня по-прежнему жутко выкручивало желудок и шумело в ушах, то морозило, то швыряло в горячечный жар, а перед глазами со свистом летели — обрывками киноплёнки — кусочки увиденного только что…

…Тут, на высоком берегу ручья, было поселение — пять полуземлянок с крышами из хвороста и дранки, окружённых невысоким частоколом. Всё это было развалено, обгоре-ло или даже ещё чадило. Тут тоже всё напрочь оказалось забрызгано кровью. Странно — меня больше не рвало.

Наверное, просто было нечем…

…Валялась обгоревшая щепа, какие-то перья, изломанное оружие… Девчонка с ар-кебузой — как у наших — смотрит левым глазом в небо, вся остальная голова снесена чудо-вищным ударом топора, мозг стынет в пыли подтёками, из ладони выпали две пули… Что-то, похожее на ворох чёрных сучьев (не сучья, но не хочешь думать — что) — у входа в одну из полуземлянок… Мальчишка года на два младше меня, привязанный лицом вниз к грубой крестовине из брёвен — лицо залито пеной, которая засохла серой коркой, дерево у губ изгрызено и окровавлено, кровью залиты ноги, земля между них, зад, а в спину с равно-душной точностью вбито короткое копьё с широким наконечником — ассегай… (Кажет-ся, я спросил, что с ним и не понял Саниного ответа, что его изнасиловали) Ещё совсем не остывший костёр, разбросанные кости с ошмётками жареного мяса, а над этим — при-битая к покосившемуся бревну частокола голова девушки — опять ножом через обе ще-ки…

Кто-то из нас, кажется, плакал — я не мог понять — кто. Мне плакать не хотелось. Я ощущал чудовищное изумление увиденным — именно изумление, которое не проходило, пока Вадим не затряс меня за плечо, что-то шепча и тыча рукой в сторону ручья.

Сквозь листву я увидел негров.

Это было вполне закономерно — я даже не удивился. Несправедливо было бы, если бы они ушли отсюда. Это было бы нарушением каких-то законов… ну, высшей справед-ливости, что ли?

Негров было около десяти, и они появились по ручью — по течению. До сих пор не знаю, были ли это те же, что сожгли селение. Да и не важно это. Они шли — вооружён-ные, но беспечные — по воде и перекликались скрежетом и скрипом.

"Переговаривались" — не подходило. Переговариваются люди. А тут… вот Прош-лым летом мы стреляли крыс в развалинах собора недалеко от кинотеатра. Когда они стрекотали, перебегали с места на место и, поблёскивая глазками, смотрели на нас — я и испытывал нечто похожее: отвращение и азарт, смешанные с лёгким опасением — вдруг бросятся?

Нет. Опять немного не так. Если бы те крысы правда начали бросаться на людей — я бы испытал нечто подобное чувству, которое посетило меня, когда я наблюдал за иду-щей по ручью группкой негров.

Отвращение. Страх.

И — доминирующее — желание уничтожить опасных тварей.

У Сергея слева от меня были белые губы. Вадим — справа — резко покраснел, даже побурел.

— Ребзя, — Олег Крыгин говорил спокойно-спокойно, только почему-то употребил это сло-

55.

вечко, которым мы не пользовались уже года два, — знаете, их надо убить.

Помню, что я взвёл курок и выстрелил. Ещё — что рядом ахнула вертикалка Кольки, взвизгнула дробь, и я ещё отметил: чудом не влетел под залп. А дальше я оказался внизу, и передо мной, визжа и поливая берег ручья мочой и кровью, пятился высоченный негр — он бросил оружие и с вибрирующим визгом хватался за мой палаш, до половины вошедший ему в живот.

Что же ты так визжишь, мерзкая ты тварь? Кажется, тебе больно? Похоже, тебе не хочется умирать? Жаль, жа-аль — тем, кого вы убили, тоже не хотелось…

Подыхай, гадина!!!

Никогда в жизни я не ощущал такого всплеска ненависти. Кого мне было ненави-деть, за что? Все мои прежние чувства выглядели бледными тенями в сравнении с этим — я ничего не видел по сторонам, оглох и был бы наверняка убит, так как даже не заметил взлетевшего над моей головой топора. Но Андрюшка Соколов ахнул негра по затылку сво-им мечом-бастардом, занеся его обеими руками — меч попал плашмя, вот только сила удара размозжила негру череп…

Больше я никого не убил, хотя ещё с минуту искал, отталкивая и не узнавая своих же. Кто-то матерился; кого-то била дрожь так, что он уронил оружие и сам сел там, где стоял; кто-то наоборот — рассматривал свой клинок с интересом и удовольствием; кто-то — так же, как я — искал, кого бы ещё приколоть… Негры лежали в ручье и по бе-регам, как мешки с красной краской, каждый из которых подтёк сразу в нескольких мес-тах.

А ещё потом мы увидели девчонок. Они стояли на берегу — подальше — и даже от-сюда было видно, какой у них в глазах ужас.

* * *

Тяжёлый был вечер. Нет, девчонки нас ни в чём не упрекали. Но само собой получи-лось так, что мы расселись двумя полукружьями по разные стороны костра, и говорить было не о чем. Никто не шути, не пел, вообще все молчали.

Словно между нами выросла стенка из трупов. Аккуратная такая.

Подтекающая кровью.

Молчание становилось невыносимым. В результате я оказался на ногах, что инте-ресно — без единой мысли, вообще не понимая, о чём собираюсь говорить, коли уж встал. А на меня смотрели все. Внимательно и выжидающе.

Грешен — считаю импровизацию вершиной ораторского искусства. Даже в школе я никогда не готовился к выступлениям, считая, что вдохновение важнее гор перелопачен-ной литературы. Но тут — честное слово! — я не знал, о чём говорить. Знал только, что в нашу команду вогнали мощный клин…

— Девчонки нас боятся, — сказал я. — Наши девчонки… — я нагнулся и обеими руками под-нял палаш, на треть выдернув его из ножен. — Вот. Этим клинком я убил одного негра. А до этого ещё одного застрелил… И ещё одного — до этого, когда спасал себя и Танюшку. Я никогда никого не убивал. Только на охоте, вы же все знаете. И ещё — ни на одной охо-те я не видел того, что видели мы сегодня. Мне бы очень не хотелось увидеть такое ещё хоть раз. И делать то, что я делал — не хотелось бы тоже. Но, боюсь, мы попали в такой мир, где всё это — часть повседневности. Нам и дальше придётся убивать… и, возмож-но, умереть той смертью, которую мы видели. Мне не хочется этого говорить, мне да-же и думать об этом не хочется. Я, как и вы, о таком только в книжках читал и в кино смотрел. Но я хочу жить. И для этого я буду жить так, как получается здесь. Я не дам за здорово живёшь отрезать себе голову. И сделаю всё, от меня зависящее, чтобы ни еди-ного волоска не упало с голов наших девчонок. Даже если, — я смерил их спокойным долгим взглядом, — даже если они и дальше будут на меня так смотреть, — я аккуратно вдвинул палаш в ножны и, сев, негромко попросил: — Тань, дай соль, пожалуйста. Грибы что-то недосоленные.

56.

Грибы были посолены в меру. Я ел пересоленные и безмятежно улыбался.

* * *

В эту ночь мы четверо — Вадим, Сергей, Андрей Альхимович и я — не спали долго. Сидели у костра, понемногу поддерживали его и разговаривали.

Разговоры были печальными и деловыми. Начались они, естественно, с обычных ре-флексий на тему, как всё это было ужасно — в общем, "я его колю — а он мягкий…" Но до-вольно быстро перешли на вопрос, как нам тут дальше жить. Пятнадцать мальчишек, двенадцать девчонок, постоянная оппозиция в лице Сани. Тяжёлая, если можно так вы-разиться, внешнеполитическая ситуация. Напряг с едой…

На "напряге с едой" Вадим проурчал нечто пессимистическое животом и слегка разрядил обстановку, если не считать, что в следующие десять минут разговор вертелся вокруг кафе "Север", домашней кухни и прочего. Пришлось приложить усилия, чтобы с этой темы съехать.

— Нам бы ням-ням бы, буль-буль бы нам бы, — задумчиво произнёс я в заключение фразо-чку из "Музыкальной хроники". А Вадим вдруг негромко, но очень прочувствованно затя-нул:

— Степь да степь кругом —

Путь далёк лежит…

Там, в степи глухой,

Замерзал ямщик.

И среди пурги

Чуя смертный час,

Он товарищу

Выбил левый глаз…