Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

• Название: Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Альтернативная история

Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг — каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает — переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами — вполне самостоятельный роман. Точнее — первая его часть. Откройте его. Может быть, он вам понравится.

---

Верещагин Олег Николаевич Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Мы будем помнить

Путь в архипелаге…

В. П. Крапивин

АВТОРСКОЕ ПРИЗНАНИЕ

Эту рукопись читало уже немало людей. Удивительна была их реакция на неё — столь же разнообразная, как и сами читавшие.

"Опять ты расизм пропагандируешь…" — кривились одни.

"Ну ты молодец, это прямо сага!" — трясли мне руку другие.

"Ну и зачем ты это написал?" — удивлялись третьи.

"Что, нравится описывать, как малолетки трахаются?" — подмигивали четвё-ртые.

"Учебник по фехтованию и выживанию," — пожимали плечами пятые.

"Неплохой сборник бардовской песни," — сухо замечали шестые.

"Спасибо, это о нашем детстве," — довольно сентиментально благодарили седь-мые.

"Сплошной плагиат," — даже определили некоторые.

В ответ на все эти реплики я только морщился. Иногда открыто, чаще — "про себя". Не было ничего удивительного в том, что каждый читавший книгу нашёл в ней что-то своё. Просто я — Я, автор — не писал роман ни об одной из этих вещей.

А собственно, о чём я его писал?

Ближе всех к истине были "седьмые". Я просто писал о друзьях своего детства, о наших играх, надеждах, снах, фантазиях, ссорах и мечтах, о нашей дружбе и о том, как больно рвалась она временами…

И всё-таки книга выходила не только об этом.

Это был, конечно, Барри с его "островом Никогда-Никогда" и Потерянными Ма-льчиками. И, конечно, Толкиен — "отдых в пути миновал, пройден последний привал… путь бесконечен и прост — вдаль, на сияние звёзд!" И несомненно Лукьяненко со всеми Сорока Островами. И разом все авторы "географических романов", которые я так любил в детстве. И Крапивин — тут я ничего и объяснять не стану. И ещё сотни про-читанных мной книг — вплоть до михалковского "Праздника непослушания" — да-да! Так что это наверняка плагиат. Или пастиш.

Или?..

Я не собирался — и не собираюсь — получать за эту рукопись какие-то дивиденды. Её не напечатают по множеству причин. Но я всё-таки прошу прощения у авторов тех многочисленных стихов, которые я навставлял в текст, не указывая, кто их сло-жил, а то и впрямую приписывая другим людям — реально существующим или выду-манным.

Может быть, кто-то в книге узнает себя. Свои мысли и желания. Свои надеж-ды и свою веру. Я же только могу сказать, что, когда мне плохо или мне хочется от-ступить перед чем-то — в душу мне каждый раз заглядывают глаза того мальчишки, которым я был. Он выступает из какой-то мглы, похлопывая по штанине длинным прутиком и смотрит, а следом выходят другие. Молча. Они не осуждают меня. Они просто смотрят. И я нахожу в себе силы жить дальше…

…Если вы дочитаете книгу до конца, то поймёте, что я писал её ради последней сцены.

И это правда. Или, по крайней мере, её основная часть.

Счастливого пути. Hoott vejkki. Счастливого пути.

Отдых в пути миновал.

Пройден последний привал.

Кончены долгие споры.

Путь бесконечен и прост:

Вдаль — на сияние звёзд!

Вдаль — через реки и горы!

Вы же, кого я любил,

Знайте: я вас не забыл,

Вашими жив именами!

Пусть не оставлю следа —

Истинна наша звезда —

Та, что сияет над нами!

Дж. Р. Р. Толкиен

Я посвящаю эту книгу моим друзьям —

тем, кто своей жизнью опроверг слова

"Игра важнее тех, кто в неё играет",

доказав, что все игры на свете делаются

ЛЮДЬМИ

Только эхо в горах

Как прежде, поёт

Голосами друзей-мальчишек…

Голоса их всё тише…

Время не ждёт.

ЧайФ

РАССКАЗ 1

ЧУЖАЯ ЗЕМЛЯ

Это было, это было

в той стране,

О которой не загрезишь

и во сне…

Н.Гумилёв

1.

* * *

… - Продавец и спрашивает: "Мужик, а кто там у тебя сидит-то?!" "Не знаю я. Но сыр любит — офигеть!"

Танька рассмеялась, но тут же ойкнула и запрыгала на одной ноге:

— Ой, я, кажется, на что-то наступила…

— Не на бутылку? — забеспокоился я. — Погоди, сейчас… вот сюда давай.

Я подставил ей руку и помог допрыгать до пенька, бросив в траву свои туфли и её кроссовки. Танюшка прыгала и жалобным повизгиваньем обозначала свои невыносимые страдания, но я всерьёз беспокоился — мало ли, что валяется тут в траве? С тех пор, как нашу речку почистили, на её берегу повадились устраивать пикники — в меру своего пони-мания, то есть: бухали, закусывали и били бутылки о деревья, а иногда — друг другу о го-ловы.

Если Танюшка распорола себе ногу, то в следующий раз колоть головы об их бутыл-ки буду я. Можно и наоборот. Бутылки о головы.

Я усадил её на пенёк и взял в руки левую ступню девчонки — холодную и мокрую от росы. Танюшка сопела мне куда-то в район правого виска, это было щекотно и невероят-но здорово. Я задержал ногу девчонки, хотя уже отчётливо видел, что на нежной коже ничего нет — скорее всего, просто наступила на сучок. Сердце у меня постукивало где-то в горле, и я уже почти решился её поцеловать (не ногу, а саму Таньку). А то что же это такое, мы знакомы уже год и ещё…

— А ты, Олег, фетишист, — сообщила Танька мне в ухо. — Ногу-то отпусти, раз там ни-чего нет.

— Да ну тебя, — сердито отстранился я. — Я думал, ты правда порезалась или ногу проко-лола.

— Я тоже думала… Кроссовки дай. И носки.

Я нашарил в чёрной траве нашу обувку, передал Таньке кроссовки и присел рядом на пенёк. Но обуваться мы не стали — просто сидели и смотрели на редкие огни за булькую-щей и шипящей на плотине рекой. На этой плотине хорошо стоять, кидая в белёсую от пены воду камешки. Многим кажется, что вода там пахнет затхлостью, а мне нравится этот запах…

— Сколько времени? — спохватилась Танька. Я посветил зажигалкой на свою "Ракету". — Двенадцатый час?! Ой ёлочки зелёненькие! Я же должна на сахарный к папке ехать. Пос-ледний автобус через пятнадцать минут!

Она лихорадочно обувалась. Это был серьёзный облом, у меня, словно молоко, оста-вленное в тепле, скисло настроение.

— Я с тобой поеду, — вызвался я.

— А обратно пешком? — поинтересовалась она. — Автобус-то последний… Нет уж, ты пойдёшь домой и ляжешь спать — приятных сновидений.

— Ну хоть до ручья провожу, — буркнул я, обуваясь. Танюшка независимо хмыкнула, но провожать не стала. — Завтра увидимся?

— Завтра будет завтра, знаешь такой мультик? — вопросом ответила она. — Ладно, по-шли.

По хорошо знакомой тропинке мы углубились в тихую рощу. Справа, за ручьём, Ур-чали тритоны-"бычки", печально покрикивала какая-то птица. Было абсолютно темно, лишь в проёмах высоких крон временами серебристо подмигивали нам звёзды, да впереди нет-нет проглядывал жёлтый фонарь — как раз над остановкой. Собственно, до неё было не так уж далеко.

Я первым перешёл по брёвнышку через сонно шепчущий в зарослях ручей, подал руку — Танюшка оперлась, легко скакнула.

— Тут я сама, — махнула она рукой по тропинке, ведущей на подъём через кусты.

— Давай я автобуса с тобой подожду, — предложил я. У меня на языке вертелось: "Тебя

2.

там что, ждёт кто-то?!" — но я помалкивал. Потому что в ответ вполне можно было получить: "Ждут," — и зрелище молча удаляющейся спины. А так прощаться совсем не хотелось.

— Да нет, не надо, — Танька сделала два шага, потом остановилась. На фоне кустов я её почти не различал — говорил с голосом из темноты, так странно… — Олег, знаешь что… — я вопросительно поднял голову, и она, похоже, угадала это движение, как я безошибочно угадывал, что она сейчас улыбается. — У нас ведь сегодня последний день практики был.

— У нас тоже, — кивнул я и ощутил стремительное удовольствие от того, что теперь я на два месяца с лишним совершенно свободен; от того, сколько всего будет за эти два с лишним месяца…

— Я папку уговорила, — как-то излишне медленно сказала Танька, — и он из нашей школы документы забрал. И отдал в третью. Пока!

Она двинулась к кустам, а я остался стоять, приоткрыв рот. И закрыл его только когда из-за кустов послышался вновь её голос:

— У кинотеатра, в десять!