Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

• Название: Пробуждение Рафаэля
• Автор: Лесли Форбс
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-722-0

Своим дебютным романом «Лёд Бомбея» Лесли Форбс прогремела на весь мир. Разошедшаяся тиражом в два миллиона экземпляров и переведённая на многие языки, эта книга, которую сравнивали с «Маятником Фуко» Умберто Эко и «Смиллой и её чувством снега» Питера Хёга, задала новый эталон жанра «интеллектуальный триллер». За «Льдом Бомбея» последовал роман «Рыба, кровь, кости», также имевший огромный успех, и вот наконец впервые на русском языке выходит третий роман писательницы — «Пробуждение Рафаэля». На его страницах буквально оживает современная Италия — страна накануне второго Ренессанса, где тесно переплелись комичное и трагичное, романтика и насилие. Действие происходит в идиллическом Урбино — родном городке Рафаэля. Английский реставратор Шарлотта Пентон работает над восстановлением рафаэлевской картины «Немая», а телевидение снимает об этом фильм, причём и телевизионщики, и местные мачо увиваются вокруг сексапильной канадки Донны — юной актрисы, рассчитывающей на то, что участие в этом телепроекте послужит старту её звёздной карьеры. Когда же при торжественном открытии отреставрированного полотна его повреждает сумасшедшая с ножом, а затем полотно чудодейственно кровоточит, из прошлого начинают как по команде всплывать неудобные тайны, и даже могущественная мафия вынуждена искать помощи на стороне…

Мастерски исследуя взаимосвязи между искусством, религией и политикой, Лесли Форбс выстраивает захватывающий сюжет, в котором бурлит неподдельная человеческая драма. Свет, вкус, запахи — Италия раскрывается перед читателем во всей красе… Истинный праздник для ценителей интеллектуального триллера в духе Артуро Переса-Реверте или Йэна Пирса.

Booklist

Форбс легко преодолевает внутренне присущие жанру ограничения, и не только благодаря своей обширной эрудиции, отточенному стилю письма, безупречному таланту рассказчика: главная её заслуга — создание абсолютно живых героев, которым сопереживаешь с первой страницы до последней… Ей удалось написать интеллектуальный триллер в лучших традициях «Имени розы».

The Wall Street Journal

Разумеется, историей реставрации картины Лесли Форбс не ограничивается — не зря же она заслужила славу мастера триллера. И пролить свет на тайну рафаэлевской «Немой» здесь может лишь настоящая немая, некогда явившаяся свидетельницей преступления столь чудовищного, что лишилась дара речи. Как и в двух предыдущих романах — «Лёд Бомбея» и «Рыба, кровь, кости», — основную сюжетную линию подкрепляет натуральный вал дополнительной информации: тут вам и политика с искусствоведением, и высокая кухня с историей религиозных подделок…

Guardian

---

— Как вы выбрались из пещеры?

— Спасла моя тётка, женщина, которая занимается у меня домашним хозяйством: она вспомнила, что дядя Тито обычно хранил… припасы в пещерах. Она и её упрямец сыночек знали долину вдоль и поперёк.

— А те люди? Почему они не вернулись, когда поняли, что вы остались живы?

— Они вернулись, но к тому времени я усвоил урок. — Он завёл джип. — Не разделите со мной ланч сегодня?

— О нет… благодарю… вы очень добры… Если б вы только могли…

Англичанин понял бы, чего она хочет. Он же продолжал ехать прямо. «Развернуться и отвезти меня обратно в Урбино». Почему она не сказала этого?

А там уже показался сад, и было слишком поздно.

По дороге с его фермы в Сан-Рокко Прокопио не заметил пугал, бывших с её стороны, но теперь он резко затормозил, так что джип занесло, и, не говоря ни слова, выпрыгнул из машины, направился к старым фруктовым Деревьям и несколько долгих минут стоял, глядя вверх на нелепые фигуры, раскачивавшиеся на ветвях. Она видела, как он ухватился за сухой ствол и принялся трясти его, явно желая, чтобы фигуры свалились наземь. Но они висели крепко, лишь их лохмотья развевались, словно и в самом деле заключали в себе гневные, неспокойные души людей, умерших от собственной руки или рук других. Когда он вернулся, лицо его было мрачно.

— Это ваши пугала? — спросила Шарлотта и, когда он ничего не ответил, нервно повторила вопрос: — Что-то не так?

— Нет, не мои.

— У вас такой вид…

— Пугала не мои, но одежда на них — моя. Моя, и Анджелино, и моей тётки. — Он выругался по-итальянски.

— В чем дело? Что всё это значит?

— В былые времена…

— Что в былые времена?

— А, забудьте!

— Скажите мне, пожалуйста, синьор Прокопио…

— В былые времена для людей из долины пугало означало предателя, отступника…

— А что они означают теперь, эти пугала?

— Для вас в этом нет ничего интересного.

— Что они означают?

Джип завёлся, как обычно, не сразу.

— Может быть, кто-то напоминает, что я уже был раз наказан за свой длинный язык.

♦

Шарлотта смотрела, как Прокопио наполняет её стакан из бутылки без этикетки. Почему она не сказала: нет, она хочет вернуться в Урбино? А теперь не могла, боясь задеть его чувства, из-за своей природной стеснительности, всегдашней неспособности высказаться. Может, она жаждет раскрыть тайну? Не потому ли она здесь? Если так, похоже, её любопытство ещё не удовлетворено.

— Вы любите смотреть футбол? — спросил он.

— Не очень.

— А ещё заявляете, что интересуетесь нашей культурой! Не знаете, что наш следующий кандидат в премьер-министры скорее всего получит этот пост потому, что он президент футбольного клуба?

— Не могу поверить, что только…

— «Милан» — хорошая команда. Пока его команда продолжает выигрывать, людям плевать, что брат их следующего премьер-министра и его деловой партнёр находятся под следствием, что ими занимаются «Чистые руки», им всё равно, что его ближайший помощник находится в бессрочном отпуске в Тунисе после тяжких обвинений в коррупции. Избиратели не видят никакой иронии в том, что премьер-министр владеет газетами, которые работают на его избрание, в том, что он имеет власть над гостелевидением, с которым конкурирует его собственная телевизионная сеть… Но скажу вам одну вещь: уверен, наш премьер-министр потерпит поражение, если его команда не сохранит Кубок чемпионов, поскольку все его люди выбились из низов, говорят… Ветчины?

Не успела она сказать ни «да», ни «нет», как он взял её тарелку и подошёл к буфету, покрытому вязаными салфеточками, на котором возвышалась свиная нога — целиком и даже с элегантно выставленным, как балетная туфелька, копытом. Всё в доме было непомерной величины, как сам Прокопио. Шарлотта снова показалась себе Златовлаской, на сей раз обедающей с одним из трёх медведей.

— Домашнего копчения prosciutto[97],- сказал он, ставя перед ней тарелку с розовой ветчиной в толстой кайме белого сала.

От ветчины сильно несло свиньёй, этим запахом был пропитан весь дом, и Шарлотта, которая любила мясо только в небольших количествах и приготовленное так, чтобы не оставалось и намёка на его естественный розовый цвет, вспомнила жирный запах и цвет мыла, которым мыла руки. Её капризный желудок ухнул вниз и вновь неохотно принял прежнее положение, как лодка в непогоду. Она положила в рот кусочек ветчины, стараясь как можно меньше жевать её, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать её дымный сладковатый привкус, неизбавимо свиной.

— Вкусно, правда? — спросил Прокопио, кивком показав на тарелку.

Она жалобно улыбнулась и продолжила жевать, но глотать удавалось только с помощью доброй порции красного вина.

На тарелке появился второй ломоть ветчины, толще и неодолимее первого. Она работала челюстями как машина, а кусок почти не уменьшался.

— Хотите ещё? — спросил Прокопио.

Она не могла покачать головой из страха подавиться. Волокна то ли мяса, то ли жира застряли в зубах, как пластинки, которые она носила в детстве. Все слова тонули в месиве мяса, хрящей и слюны. Перед взором проносились кошмарные анатомические рисунки, показывающие, как легко можно подавиться каждый раз, когда мы глотаем; защищает нас лишь тонкий, не всегда действенный выступ. Знакомый мальчишка умер, подавившись мундштуком игрушечной дудки; пытаясь что-то сказать перед смертью, он лишь издавал дрожащий свист.

Перед угрозой нового ломтя, уже нависшего на сервировочной вилке над её тарелкой, она наконец смогла дожевать и проглотить последнее.

— Нет, спасибо, — выдохнула она.

Но её ждало очередное испытание: красовавшийся на её тарелке кусок грубого чёрного хлеба, пропитанный оливковым маслом и густо натёртый чесноком и свежими помидорами, отчего бесхитростный гренок превратился во что-то размякшее цвета мяса. Как не похож был этот ланч на тот, каким угощал её граф! Ей с трудом удалось не показать свой ужас, когда домоправительница внесла огромную щербатую супницу, а следом блюдо, на котором высилась тёмно-зелёная гора чечевицы, блестящей то ли от масла, то ли от сала, в которой виднелись веточки розмарина и цельные головки чеснока, как окаменелости в известняке.

— Фазана? — спросил Прокопио, погружая ложку в супницу.

— Я… ох, это чересчур…

— Мы сбили его машиной, помните? Мы сбили, она приготовила, — сказал он, показывая плечом на старуху, с которой он общался, видимо, полувнятным бурчанием да жестами. Если он о чем-то просил её или давал на что-то согласие, понять его было невозможно.

Фазан оказался не так плох, как того боялась Шарлотта. Он был очищен от кожи и разделан на столь мелкие кусочки, что в нём нельзя было узнать птицу, висевшую со сломанной шеей в сильных пальцах Прокопио, а потом тушенную в винном соусе с маленькими луковичками и грибами. Мясо просто таяло во рту, почти не похожее на мясо, — удивительно изысканное блюдо, вынуждена была она признаться, несмотря на то, что чечевица слишком отдавала чесноком.

— Это из Умбрии, — уведомил её Прокопио, указывая вилкой на гарнир цвета хаки в её тарелке.

На десерт ей подали ложку домашней вишни, вымоченной в граппе, закалённую непогодой грушу с грубой, как бархатная наждачная бумага, кожицей, крохотный твёрдый козий сыр, завёрнутый в миртовый лист. Раздумывая над всеми метафизическими испытаниями застолья, Шарлотта чувствовала себя на удивление хорошо, больше благодаря вину, которого истребила немало. Даже ветчина, Уже не грозившая ей, была, казалось, не так дурна. В благодушном настроении она маленькими глоточками попивала вино и внимательно оглядывала комнату с фотографиями в массивных рамках, на которых было изображено прошлое поколение суроволицых итальянцев. Под самым потолком висели два древних ружья, а по стенам красовались доказательства того, что их владелец был мастер убивать. Побитая молью морда кабана, лисы, дикобраз, сурки и всякие птицы, более-менее успешно представленные чучельником как бы в полёте, смотрели на неё мрачным, как родственники Прокопио, взглядом. Шарлотта, отводя глаза от одного особо свирепого cinghiale,[98] с клыками, закрученными, как макаронные «гнёзда», встретилась со взглядом Прокопио, с улыбкой смотревшего на неё с видом собственника, и почувствовала себя одним из его охотничьих трофеев.

— Спасибо, — сухо сказала она. — Всё было очень вкусно.

— Даже ветчина? — Его большие карие глаза щурились от удовольствия.

Ах, чёрт! Значит, он прекрасно понимал, как она воспримет этот ланч! Она не знала, злиться ей или смеяться, но чувство юмора победило.

— Да, ветчина была нелёгким испытанием… — ответила она с неожиданной для себя теплотой, чуть ли не кокетливо.