Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

• Название: Пробуждение Рафаэля
• Автор: Лесли Форбс
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-722-0

Своим дебютным романом «Лёд Бомбея» Лесли Форбс прогремела на весь мир. Разошедшаяся тиражом в два миллиона экземпляров и переведённая на многие языки, эта книга, которую сравнивали с «Маятником Фуко» Умберто Эко и «Смиллой и её чувством снега» Питера Хёга, задала новый эталон жанра «интеллектуальный триллер». За «Льдом Бомбея» последовал роман «Рыба, кровь, кости», также имевший огромный успех, и вот наконец впервые на русском языке выходит третий роман писательницы — «Пробуждение Рафаэля». На его страницах буквально оживает современная Италия — страна накануне второго Ренессанса, где тесно переплелись комичное и трагичное, романтика и насилие. Действие происходит в идиллическом Урбино — родном городке Рафаэля. Английский реставратор Шарлотта Пентон работает над восстановлением рафаэлевской картины «Немая», а телевидение снимает об этом фильм, причём и телевизионщики, и местные мачо увиваются вокруг сексапильной канадки Донны — юной актрисы, рассчитывающей на то, что участие в этом телепроекте послужит старту её звёздной карьеры. Когда же при торжественном открытии отреставрированного полотна его повреждает сумасшедшая с ножом, а затем полотно чудодейственно кровоточит, из прошлого начинают как по команде всплывать неудобные тайны, и даже могущественная мафия вынуждена искать помощи на стороне…

Мастерски исследуя взаимосвязи между искусством, религией и политикой, Лесли Форбс выстраивает захватывающий сюжет, в котором бурлит неподдельная человеческая драма. Свет, вкус, запахи — Италия раскрывается перед читателем во всей красе… Истинный праздник для ценителей интеллектуального триллера в духе Артуро Переса-Реверте или Йэна Пирса.

Booklist

Форбс легко преодолевает внутренне присущие жанру ограничения, и не только благодаря своей обширной эрудиции, отточенному стилю письма, безупречному таланту рассказчика: главная её заслуга — создание абсолютно живых героев, которым сопереживаешь с первой страницы до последней… Ей удалось написать интеллектуальный триллер в лучших традициях «Имени розы».

The Wall Street Journal

Разумеется, историей реставрации картины Лесли Форбс не ограничивается — не зря же она заслужила славу мастера триллера. И пролить свет на тайну рафаэлевской «Немой» здесь может лишь настоящая немая, некогда явившаяся свидетельницей преступления столь чудовищного, что лишилась дара речи. Как и в двух предыдущих романах — «Лёд Бомбея» и «Рыба, кровь, кости», — основную сюжетную линию подкрепляет натуральный вал дополнительной информации: тут вам и политика с искусствоведением, и высокая кухня с историей религиозных подделок…

Guardian

---

— Надо-надо-надо! — передразнил Паоло. — Идём со мной, carissima Carlotta,[72] душа моя жаждет быть с тобой. Посмотрим на клоунов и фокусников, которые уже начинают собираться.

Улыбаясь болтовне Паоло, Шарлотта позволила ему тащить себя по улице, чтобы присоединиться к половине молодого Урбино, необъяснимо почему предпочитавшему кафе «Репубблика» всем другим ничем не отличавшимся кафе, которых на площади Республики было великое множество. Предпочтение определялось временем; в некий час, известный лишь узкому кругу, те же самые красотки и их ухажёры перемещались на несколько метров дальше в кафе «Собор», потом делали круг по городу и возвращались назад мимо тех же кафе и тех же людей. Шарлотте нравилась эта ночная passegiata — гулянье, ранневечерний парад моды, обычный в любом итальянском городе. Она верно определила его как удобный и крайне важный не для одних лишь итальянцев случай покрасоваться, fare bella figura,[73] но ещё как способ крепить своего рода групповую общность, напоминавшую Шарлотте огромную разветвлённую семью со всеми теми внутренними разногласиями и отсутствием независимости, которые несут подобные семейные узы. Итальянцы называли это campanilismo,[74] связью, скрепляющей общество тех, кто родился в пределах округи, куда достигал звон городских колоколов.

В другом кафе, почти неотличимом от того, где Шарлотта и Паоло нашли свободный столик, сидели, спокойно беседуя, трое стариков.

— Назвали Сан-Рокко, — сказал тот, что постарше остальных, с отвислыми губами и розовыми щеками постаревшего херувима. — Не нравится мне это.

— Дадо никогда не заговорит, — сказал второй. — Не осмелится.

— А Франческо? — спросил третий, с военной выправкой.

Остальные покачали головой.

— Ведь было, что он доставлял нам неприятности, — напомнил второй.

Его внучка, босоногий ангелочек, игравшая с друзьями на площади, подбежала пожаловаться, что ушибла коленку.

— Ну, полно, полно, моё сокровище, пройдёт, — ворковал он, прижав её к себе на секунду, а потом ласковым шлепком по попке отправил обратно к друзьям. — Да ещё эта шлюха англичанка, — продолжил её дед, обращаясь к остальным. — Я слышал, в полиции она подняла шум, но быстро угомонилась.

— Она благоразумна, как все англичане. Меня больше беспокоит американка. Копы так и вьются вокруг неё.

— Уверен, что всего лишь из-за её титек.

— Титьки что надо, — сказал Дедушка; его приятели одобрительно кивнули.

— И она любит выставлять их напоказ.

— Это можно устроить, — улыбнулся херувим.

♦

— Значит, Ватикан прислал Сегуджо, свой главный калибр… — задумчиво сказал Паоло, побалтывая кубиками льда в стакане с розовым крепким кампари с содовой.

— Кто он такой, этот Сегуджо?

— Его настоящее имя Сегвита, — ответил светловолосый парень, минуту назад искусно убивавший время напротив них под колоннадой с лавчонками. Теперь он присоединился к компании молодых людей за соседним столиком, большей частью студентов Академии изящных искусств или магистерского университетского курса «Охрана памятников культуры». — Сегвита работает в отделении судебной патологии госпиталя Джемелли в Ватикане.

— Чао, Фабио! — поздоровался с ним Паоло. — Вы знакомы с Фабио Лоренцо, Шарлотта? Нет? Вы наверняка видели его в городе… Он был художником, пока не обнаружил, что ему нечего сказать в живописи, а потому теперь он ограничивает свои творческие способности футболом и добывает деньги тем, что работает живой статуей Рафаэля. Огорчение своего папаши, нашего славного шефа полиции, но с красками управляется как сущий алхимик. Настолько здорово имитирует бронзу, что даже голуби не находят различия и почитают его искусство. Голова и плечи у него всегда покрыты знаками их почитания.

Светловолосый ответил на двусмысленный комплимент лёгким поклоном, на голове ещё виднелся след зеленоватого геля.

— Газеты дали ему прозвище Сегуджо — Ищейка, Гончий пёс, — продолжал Фабио, — после того как три года назад в Неаполе он изобличил шарлатана, который дурачил публику, повторяя чудо воскрешения Лазаря. Сегуджо опроверг наличие чуда воскрешения и с тех пор официально назначен Ватиканом удостоверять подлинность чудес.

— Опроверг наличие чуда? — переспросила Шарлотта. — И он работает на Ватикан?

— Ватикан не любит, когда люди видят, что он поддерживает сомнительные чудеса, — сухо сказал Паоло, — или, по крайней мере, старается делать это не слишком часто.

— Сегуджо такой красавчик, belissimo, такой суровый и неистовый и в то же время ласковый! — сказала девушка рядом с Фабио.

— Belissimo, vero![75] — согласилась её подружка.

— Ma vecchio, cara[76] Флавия, он очень стар… не то что я. — Паоло, играя на всё увеличивающуюся публику, поведал краткую историю карьеры монсеньора Сегвиты, сопровождая свой рассказ жестами драматического актёра. — Всякий раз, как сообщается о чуде, привлёкшем внимание газетчиков, тут же, чтобы изучить его, появляется главный соперник Сегуджо, Андреа Серафини. И где происходит что-то по-настоящему интересное для Серафини, там скорее всего вслед за ним явится Сегуджо и встанет против него, как слон в шахматной партии.

— Вернее, они как парочка на карусели, — сказал Фабио, — носятся, носятся по кругу, и ни один не догонит другого. Ни проигравшего, ни победителя.

— Джеймс упоминал о Серафини, — проговорила Шарлотта. — Он тоже церковник?

— Серафини?! — Паоло и Фабио весело переглянулись. — Это старинный друг нашего мэра. Не выносит Церковь — и особенно Сегуджо! — Профессор Андреа Серафини, узнала она, был здешним парнем, который покинул Урбино, чтобы присоединиться к основателям ИКИПа, Итальянского комитета по исследованию паранормальных явлений. — Он один из известнейших в Италии исследователей чудес.

— ИКИП был основан четыре или пять лет назад для исследований экстрасенсорики и телепатии, — добавил Фабио, — но теперь Серафини занимается в основном религиозными мошенничествами… иногда даже по запросу духовенства.

— Вы знаете, — нежно улыбнулся Паоло Шарлотте, — за последние пару месяцев в нашем районе произошло несколько необъяснимых чудес.

— Экспертизу которых проводил Серафини? — спросила она.

— Он всё-таки ещё возглавляет кафедру органической химии в Миланском университете, — сказал Паоло.

Флавия сложила гузкой прелестные губки и протянула:

— Ну, он не такой красавчик, как Сегуджо.

Когда подружка согласилась с ней, парни принялись издеваться, что они, мол, втрескались в церковника.

— Вы хотите его потому, что он не про вас! — заключил Паоло.

Он опустился на колено перед хорошенькой блондинкой:

— Полюби меня, carissima Флавия! Предлагаю тебе моё сердце, сокровище! Я жажду подарить тебе целую футбольную команду пухленьких bambini!

Та, которой он предлагал своё сердце, старалась не засмеяться.

— Кто будет кормить их, чтоб они были пухленькие, я, наверное? Пока ты будешь флиртовать с мисс Канада?

— Бедный Паоло, он ни на кого не смотрит, кроме прекрасной Донны! — притворно вздохнул Фабио.

Паоло не сдержался, ухмыльнулся, но тут же сделал серьёзный вид и ответил, намекая на шутку о романе Фабио с одной из статуй в герцогском дворце:

— А ты заглядываешься на терракотового херувимчика делла Роббиа? Или, может, на герцогову мраморную Мадонну, она очень хороша… хотя, я слышал, мрамор может быть холодноват в постели.

— Всё лучше, чем Донна, — не уступал Фабио. — La femme fatale,[77] которая смотрит только на тех мужчин, что способны помочь ей сделать карьеру…

ЧУДО № 18 АНГЕЛЫ И АТОМЫ

Шарлотта забавлялась, пытаясь представить шахматный матч между учёным-химиком, заинтересованным в опровержении паранормальных явлений, и клерикальной ищейкой, нацеленной на поиск доказательства истинности чуда. Вообразить армию их пешек: молекул, с одной стороны, и ангелов — г с другой, видимых невооружённым глазом лишь по их действиям и противодействиям. Ангелы и молекулы двигались вперёд и назад на периферии сознания, а перед нею были граждане Урбино, которые прогуливались, разглядывали друг друга, покупали, целовались или здоровались за руку с друзьями, с кем виделись лишь час тому назад — и каждый вечер последние восемь столетий, — и присаживались за столик выпить напёрсток кофе, и шли дальше к следующему кафе, где пропускали аперитив, и снова дальше, под руку, — медленный и церемонный танец. Время от времени появлялись несколько рафаэлевых паломников с погашенными свечками, освежиться вином или кофе, прежде чем возобновить своё бдение. В этот год в моде были свободные бархатные жакеты, которые носили с обтягивающими леггинсами с арлекинским и пеислиевским рисунком цвета осенних фруктов, и эти нескончаемо мелькавшие перед ослеплёнными глазами Шарлотты ренессансные силуэты парней и девушек, мужчин и женщин казались придворными с фресок Гоццоли[78] во флорентийском палаццо Медичи или красочными фигурами античной карусели. Наблюдая за четырьмя-пятью поколениями, шествующими небольшими группами, расходящимися и перемешивающимися, — в каждом овале лица проглядывают следы предыдущих лиц, — она спрашивала себя: как они, эти прекрасные мадонны с пухлыми младенцами на руках, видящие отражение собственной старости в матерях, бабках, прабабках, могут выносить ясную картину того, что их ждёт? Безупречная, с румянцем, как роза, оливковая кожа сперва теряет румянец, потом желтеет, трескается, сходит с костей. Восстановление невозможно, думала бездетная атеистка Шарлотта. Разве только в иной жизни. А как старшее поколение, перед глазами которого всегда стоит живой портрет Дориана Грея, отражая их собственную невозвратимую красоту? Однако люди продолжают есть, пить, ставить одну ногу впереди другой, производить одного младенца за другим в легкомысленной уверенности, что размножение pi есть ответ на проклятые вопросы. И возможно, они правы, возможно, чудо заключается в продолжении рода. Откуда ей знать? Редко она чувствовала себя более далёкой от побудительной причины, движущей миром, как здесь, в центре этого людского водоворота, кружащего и кружащего по строго определённым пьяццам и страдам неписаного маршрута passegiata расширяющейся спиралью, пока они, один за другим, не исчезали — кто пропустить стаканчик кампари, кто обедать, кто в небытие.