Владимир Бабенко - Записки орангутолога

• Название: Записки орангутолога
• Автор: Владимир Бабенко
• Издательство: ООО «Эклибрис»
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9900699-1-х

Владимир Григорьевич Бабенко, доктор биологических наук, профессор кафедры зоологии и экологии Московского педагогического государственного университета, член союза писателей России, автор более 500 научных, научно-популярных, учебных и художественных публикаций (в том числе свыше 60 книг).

«Записки орангутолога» (2006) продолжает серию книг В. Г. Бабенко «Люди, звери и зоологи» (1991), и «Лягушка на стене» (1998). В предлагаемой книге также рассказывается о людях, посвятивших себя профессии зоолога и о невероятных приключениях которые случаются почему-то именно с ними.

О научной работе зоологов сами за себя говорят монографии, книги, статьи, тезисы и отчеты. А вот как этот материал добывается и что остается «за кадром» и вообще откуда вырастают, как воспитываются, где учатся люди этой редкой и замечательной профессии, известно немногим.

Все истории, написанные в этой книге — подлинные, все они случились с автором, его друзьями, приятелями или знакомыми. Автору оставалось только «сшить» разрозненные эпизоды в единое повествование.

---

Направлявшиеся в это время к выходу научные сотрудники на миг замолкли, а затем раздались крики:

— Я опаздываю, мне в главный корпус надо ехать!

— Мне опыт ставить!

— Пусть Олегу про колбасу потом расскажут!

— А мне препараты из фиксатора надо вынуть!

— А мне шкуру отминать надо!

— А мне в зоопарк, за сдохшей макакой!

Традиционный конец политинформации был смят. Директриса на секунду растерялась. Помощь пришла откуда ее не ждали. Из-за шкафа послышался сначала сдержанный смех, почему-то похожий на сдавленное петушиное кукареканье, а потом и грохот. Это Теплов, выведенный из равновесия вопросом орнитолога, свалился со своего насеста. Из-за шкафа вылетели листы бумаги с иероглифами, а потом вышел и сам запылившийся, но невозмутимый специалист по моллюскам.

— Вот видите, — сказала Генриетта Леопольдовна моему начальнику, уже с некоторой симпатией поглядывая на выручившего ее малаколога. — До чего вы можете довести своими вопросами — Теплов даже в голодный обморок упал. А проблему колбасы мы обсудим на следующем заседании.

Упрямый Олег стал пробираться к политинформатору — за колбасой сквозь толпу народа, стремящегося к выходу.

* * *

Я, не дождавшись своего любознательного начальника, вернулся в отдел. Оказалось, что швед был уже не один. Вместе с ним за столом сидел отечественный коллега — Леонид Степанович с бутылкой хорошего вина.

Прослышав о приезде в Москву иностранного коллеги Леонид Степанович страстно захотел встретиться с ним и обсудить кое-какие орнитологические дела. Для этого Леонид Степанович прихватил с собою бутылку очень хорошего грузинского. А я достал с нашей посудной полки чашки.

Леонид Степанович прекрасно разбирался в птицах мира, кавказских тостах и очень плохо, еще хуже меня, владел английским. Он не торопясь разлил по трем чайным чашкам благородный напиток и произнес длинный витиеватый тост, который я, облегчая себе жизнь, перевел просто как: «Давайте выпьем за птиц!».

Леонид Степанович подозрительно покосился на меня, но ничего не сказал. Инициативу перехватил швед и спросил его что-то о состоянии советской орнитологии. Леонид Степанович стал пространно рассказывать об этом, а я — коротко переводить, в результате чего у шведа сложилось представление о состоянии советской орнитологии примерно такое же как и о вековой мечте русского народа.

— Что же это мы не пьем, — забеспокоился Леонид Степанович. — Давайте выпьем, а то вино скиснет, — тонко пошутил он, поднимая свою чашку и обращаясь к шведу, а потом повернулся ко мне и сказал: — Переводите.

— Давайте пить (это по-английски я знал хорошо), а то вино трансформируется в кислоту, — дословно перевел я.

Невозмутимый, но дотошный швед не понял моего последнего слова и захотел узнать, во что же превратится вино.

Я на бумажке написал «vino», поставил стрелочку, как при изображении химической реакции и изобразил формулу уксусной кислоты. Но оказалось, что швед в таком объеме химии не знал и эта формула для него была незнакома. Тогда, для того чтобы облегчить его понимание, я рядом изобразил формулы наиболее известных кислот — серной, соляной и азотной. Судя по изменившемуся лицу нашего гостя, как раз эти формулы шведу были знакомы.

Специалист по синицам опасливо посмотрел сначала внутрь своей чашки, потом — на жизнерадостных русских, с наслаждением вливающих в свои желудки царскую водку, отпил крохотный глоток, поставил кружку на стол и исчез за бронированной дверью, ведущей в туалет.

А через минуту появился Олег.

— А где швед? — спросил он.

— В туалет пошел, — сказал я.

— В туалет, в наш? — встрепенулся Олег.

— Конечно в наш, — беззаботно ответил я.

— Не надо было его туда пускать, — волновался Олег. — Неприятности могут быть. Что он после этого о нашем отделе подумает!

— А что, — не понял я — Нормальная рабочая атмосфера. С нафталином.

Дело в том, что наш туалет располагался в помещении фондового хранилища, столь густо пересыпанного нафталином, что все старались как можно быстрее покинуть его.

— Да я не о нафталине, а о твоих картинках, — продолжал переживать Олег. — Что швед о них скажет.

— Скажет, что мы настоящие мужики.

Дело в том, что интерьером туалета занимался я. Чтобы как-то оживить эту крохотную и в общем-то скучную каморку я из японских и американских календарей вырезал, а затем густо обклеил все стены и дверь фотографиями обнаженных девиц. Самую аппетитную — сероглазую блондинку — я повесил так, что не заметить ее было просто невозможно. Она была столь откровенно зовущей, что стеснительный Олег в первое время после моей реконструкции этого заведения не мог сосредоточится на цели своего визита и даже, чтобы не смотреть на фотомодель, закрывал глаза

Олег нетерпеливо поглядывал на часы сетуя на то, что заказанное такси опаздывает, и объясняя нам, что ему со шведом еще придется заезжать в гостиницу, а потом сажать на автобус, следующий в аэропорт. Его повествование периодически прерывалось легким стуком — как всегда где-то в недрах Кунсткамеры что-то ремонтировали. Наконец я обратил внимание на неестественную деликатность этих звуков и сразу поняв, что это стучат не работяги, бросился к бронированной двери. Так и есть — затвор замка заклинило и швед оказался в плену. Я открыл дверь. Невозмутимый скандинав стоял слегка улыбаясь и вовсю благоухая нафталином.

В это время зазвонил телефон и Олег, ожидая сообщения с вахты Кунсткамеры о том, что наконец приехало такси, торопливо поднял трубку. Но это снова звали меня — Теплов собирал компанию, чтобы за чайной церемонией отметить черную метку директрисы. От этого я, даже в последний Олегов день перед отпуском, отказаться не мог, встал, пожал всем руки и, улыбнувшись погрустневшему начальнику, устремился вниз.

Когда через час я, ощущая в желудке благотворное действие полыни таврической, вернулся, в отделе никого не было.

На моем столе лежал исписанный мелким аккуратным Олеговым почерком лист бумаги. Это была инструкция для сотрудников отдела о том, что надо делать, пока начальник отдыхает. К ее составлению, как и ко всякому делу, Олег подошел очень основательно и у него получился прекрасный образец армейского устава, изготовленным прусским ефрейтором для новобранца.

В инструкции начальника отдела орнитологии было 32 пункта. В начале списка были обозначены первоочередные, стратегические задачи — засыпка нафталина в коробки, написание этикеток, прием заграничных посылок с коллекциями птиц. Где-то в середине списка стояла регулярная поливка цветов (особенно в пятницу, перед выходными), и, наконец, в самом конце инструкции была рекомендация по правильному пользованию туалетом (сотрудникам категорически предлагалось пытаться попадать в унитаз).

Я дочитал инструкцию до конца, встал, прошел через хранилище, открыл небольшую дверь, включил свет и, вглядываясь в серые глаза пышногрудой красавицы, старательно выполнил рекомендации пункта № 32. А потом я побрел домой, с радостью осознавая, что хотя я и буду ежедневно ходить на работу, но теперь целый месяц и у меня будет отпуск.

ЛЕБЕДЬ, ПОПУГАЙ И КУКАБАРРА

В центре столицы ловко лавируя между троллейбусными проводами и отцветающими тополями пролетела кукабарра. Ваня раскрыл рот, а Корнет, который был обходителен лишь с женским полом, грубовато толкнул своего коллегу по Кунсткамере кулаком в бок и произнес:

— Чего уставился? Кукабарр не видел? Это же зоосад. Здесь еще не такое увидишь.

В это время из-за ограды зоосада послышались громкие хриплые крики.

— А еще и услышишь, — продолжал Корнет. — Пошли. Некогда нам кукабарр рассматривать и павианов слушать. Я тебе уже говорил — Мамочка с утра позвонила и сказала, что вчера в зоосаде американский лебедь сдох. А позавчера — африканский попугай жако. Надо их забрать на чучела, пока другие не перехватили. И еще здесь одно мероприятие намечается. И гораздо более существенное. Мне на днях приятели сказали, что зубр помереть собирается. От старости. И ему сотрудники зоосада в этом деле готовы помочь. Так что хоть раз в жизни получим от них свежее мясо, а не павших козлов, жирафов и овцебыков. Бери рюкзак, пошли сначала за мясом. Да не туда, не через главный вход, — сказал Корнет, увидев, что Ваня направляется к гигантским парадным воротам этого зоологического учреждения, оформленным в виде средневекового замка. — Сегодня понедельник, и зоосад открывается для посетителей только после обеда. Поэтому нам туда — через служебный вход.

И работники Кунсткамеры пошли по улице вдоль ограды к служебному входу. У забора стояло несколько мужчин, которые пытались что-то рассмотреть на территории зверинца.