Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

• Название: Моя сто девяностая школа
• Автор: Владимир Поляков
• Жанр: Юмористическая проза

В это книге лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия - сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.

Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени. Ее страницы окрашены то мягким юмором, то светлой грустью, то болью за рано ушедших из жизни друзей.

---

РЕЛИГИЯ И ЖИЗНЬ

В Ленинграде, вернее, на его окраине, в Старой Деревне, пропив парка культуры и отдыха, на берегу Невы, находился буддийский храм. Этот храм был построен императором Николаем Вторым, и это, кажется, единственный буддийский храм в Европе. Его настоятелем был буддийский монах, почему-то по фамилии Теннисон, ходивший с красной бородой и гигантской палкой по городу. В храме стоял (вернее, сидел) огромный Будда с жемчужиной во лбу. Сюда приезжали монахи из Японии, Китая, Монголии и Тибета и совершали службу, ударяя в гонги и тряся колокольчиками. Но это бывало редко, а в остальное время храм пустовал.

Я и Миша Гохштейн увлекались естествознанием и каждое воскресенье с сачками отправлялись на пруды Каменноостровского парка ловить жуков-плавунцов, водяных паучков, улиток и зеленых лягушек, завезенных сюда еще во времена Екатерины. И однажды, возвращаясь со своим уловом из парка, мы зашли в буддийский храм.

Нам в нем очень понравилось Понравилась тишина храма, огромный Будда и статуи маленьких Будд, гонги, запах каких-то благовоний. Что мы знали о буддизме? Почти ничего, кроме того, что буддисты стремились к состоянию нирваны, в котором они пребывали в полном покое, ни о чем не думая, наслаждаясь этим состоянием.

К нам подошел Теннисон. Очень странно, но он был не японец, не китаец, не монгол, никогда не бывал в Тибете, а вот стал буддистом и даже жил при храме. Он и рассказал нам об этой религии.

И мы с Мишей решили стать буддистами. Ведь это же действительно здорово – ни о чем не думать, не готовить уроки, не слушать нотации родителей и педагогов. Мы давно.стремились к нирване.

Во дворе храма мы нашли два куска мрамора и унесли их с собой.

В понедельник, придя в школу, мы легли в классе, подложив под головы эти куски мрамора.

– Встать! – крикнул староста класса Лебедев.

Но мы лежали не шелохнувшись. В класс вошла преподавательница истории Ольга Ефимовна.

– Что с Гохштейном и Поляковым? – спросила она испуганно.

Класс молчал. Никто ведь не знал, в чем дело.

– Вам плохо? – спросила она.

– Нам хорошо, – ответил я. – Мы находимся сейчас в нирване.

– Что это значит?

– Это значит, что с сегодняшнего дня мы буддисты, – оказал Миша.

– Мы имеем право на свободу вероисповедания, – сказал я.

– Встаньте и выйдите из класса, – сказала Ольга Ефимовна.

Мы подобрали свой мрамор и вышли.

Назавтра вызвали наших родителей. Пришел Мишин отец и моя мама.

Разговаривала с ними Ольга Ефимовна. Не знаю, что она им говорила, но вечером отец пришел ко мне в комнату и оказал:

– Ты живешь в трудовой семье. Твои отец и мать всю жизнь работают, чтобы принести пользу людям. Государство тратит большие деньги на образование таких оболтусов, как ты. Оно это делает для того, чтобы ты чему-то научился и стал человеком, чтобы ты не жил как инфузория, а что-то делал для людей, для своей родины. А вы с Мишей захотели стать тунеядцами – ни черта не делать и жить на шее у своих родителей.

Буддизм – это философия. Я не верю в нее, но знаю, что буддисты учатся, и работают, и слушают своих родителей и учителей. Я не знаю, как поступают в этом случае у буддистов, но в кино ты на этой неделе не пойдешь. И в гости к Вержбинокому тоже. Ты будешь сидеть дома и (готовить уроки.

Не знаю, что оказал Мишин отец, но знаю, что Мише почему-то два дня было (больно сидеть.

КРАСНАЯ ШАПОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК

Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет "Красный Шапочки" – сказки Перро.

Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.

Бстал вопрос о распределении ролей.

– Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, – сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.

– Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.

– Мне еще рано играть маму, – сказала Ира.

– Но ты очень подходишь, – заявил Навяжский. – У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.

Уговорили.

– А кто же бабушка?

– Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, – сказал Старицкий.

– Какая же я бабушка?! – возмутилась Нюра. – Сам ты бабушка!

– Очень хорошо, – сказал Старицкий, – я с удовольствием сыграю бабушку.

– Какая же ты бабушка?! – закричал Штейдинг. – У тебя же мужской голос.

– У моей бабушки тоже мужской голос, – сказал Павка.

– Попробуем, – согласилась Любовь Аркадьевна. – А кто же будет у нас Волком?

– Было бы хорошо, если бы эту роль сыграл наш директор Александр Августович, – сказал Старицкий.

– Ты с ума сошел, Старицкий! – аж вскрикнула Любовь Аркадьевна. – Не можешь обойтись без своих неуместных шуток…

– Могу, – сказал Павка. – Пусть тогда Волка играет Поляков. У него волчий аппетит, он умеет щелкать зубами, и вообще он очень похож на волка.

– Чем это я похож? – возмутился я. – Что я – серый? Может быть, у меня есть морда? Может быть, я вою?

– Воешь, воешь, – сказал Павка. – Вспомни, как ты позавчера выл, когда получил "неуд" по математике.

– Перестань, Старицкий. Зачем обижать своих товарищей? – сказала Любовь Аркадьевна. – Поляков будет играть Волка, потому что это нужно для дела.

– Для дела я согласен, – сказал я.

– Ну, а в роли охотников выступят Навяжский и Гурьев.

Каждый вечер по два часа мы репетировали. И наконец состоялся спектакль. В актовом зале большую часть мест занимали ученики младших классов, на остальных местах сидели родители и родственники, учителя и незанятые в спектакле наши одноклассники.

Увертюру на рояле сыграла ученица младшего класса Ася Барон при участии Володьки Петухова (барабан).

Открылся занавес. Сцена изображала комнату мамы.

– Доченька, – сказала Ира, изображавшая мать в платье своей матери и в высокой (под взрослую) прическе, – пойди навести нашу бабусю. У нее скарлатина, и она одна в доме. Снеси ей пирог, который я испекла для нее.

– А где пирог? – спросила Аня (ей очень шла сшитая специально для спектакля красная шапочка).

– Действительно, где пирог? – спросила Ира.

Для спектакля Ирина мама испекла самый настоящий пирог с повидлом.

Красная Шапочка и ее мать обыскали всю сцену, но пирога не нашли.

– Без пирога играть я не буду, – оказала Аня.

И тут из-за кулис прозвучал громкий голос Штейдинга, который был у нас машинистом сцены и стоял у занавеса:

– Павлушка, негодяй, съел пирог.

В зрительном зале раздался смех.

– Тогда навести бабулю, – сказала Ира, – и скажи ей, что пирог я пришлю ей завтра. Будешь идти по лесу, будь осторожна. Не попадись навстречу Волку.

– Не беспокойся, мамочка, я буду осторожна, – сказала Аня.

Штейдинг опустил занавес, и оркестр исполнил музыкальную интермедию. Атмосфера нагнеталась. Громыхал барабан, и жалобно пел рояль. Тучи сгущались.

Открылся занавес. Сцена изображала лес. Это мы привезли несколько березок и одну елку и укрепили их в ведрах. Аня шла по лесу и пела свою песенку:

Я иду к своей бабусе,

Я иду, ничуть не труся.

Страшным лесом я иду,

На свою да на беду.

Стихи написал Бродский, он у нас считался поэтом.

Аня пела, а я в волчьей маске стоял за кулисой и смотрел на Аню. Я был по-прежнему в нее влюблен и не мог отвести от нее взгляда.

– Поляков, на выход! – шептала Любовь Аркадьевна. Но я ничего не слышал.

Тогда Павка что есть силы толкнул меня в спину, и я пробкой вылетел на сцену.

– Ай! – вскрикнула Аня.

– Здравствуй, Красная Шапочка, – сказал я и забыл все свои слова. Я стоял и смотрел на Аню.

– Вы, кажется, хотели спросить, куда я иду? – сказала Аня.

– Да, – сказал я – Хотел.. Очень хотел… спросить…

– Вы хотели спросить, не иду ли я к своей бабушке?

– Да, я хотел спросить, не идете ли вы к своей бабушке, – повторил я, пытаясь вспомнить дальнейший текст, но все вылетело из головы.

– А я иду к своей бабушке, – (сказала Аня, – она очень больна, и я иду ее навестить.

Я мучительно вспоминал свою роль, но это было бесполезно. Мы стояли на сцене и молчали. И тогда Аня сказала:

– Вы, кажется, хотели спросить, а где живет моя бабушка?

– Да! – радостно сказал я. – Я как раз хотел спросить: а где живет ваша бабушка?

– За лесом, в маленьком голубом домике, – сказала Аня. – Простите, я спешу.

И убежала.

И тогда я вспомнил вce слова и закричал:

– Я опережу ее! Она пошла по тропинке, а я прямиком сквозь чащу! Что-то у меня чешутся зубы!..

Я сделал немыслимый прыжок и умчался.

Опять Штейдинг опустил занавес, и опять оркестр заиграл музыку, в которой еще больше нарастала тревога.

Занавес открылся. Комната бабушки. В кровати лежит Павка Старицкий в очках и в чепце.