Юрий Петухов - ЧУДОВИЩЕ (сборник)

• Название: ЧУДОВИЩЕ (сборник)
• Автор: Юрий Петухов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-265-02156-6

Аннотация издательства: В первый том московского писателя Юрия Петухова вошли остросюжетные фантастические, приключенческие и историко-приключенческие произведения, написанные писателем в последние годы.

Книга заинтересует любителей захватывающих повествований о невероятных приключениях на Земле и в Космосе, она рассчитана на ценителей острых и необычных ситуаций как в реальном, так и в фантастическом мирах.

Звездное проклятье, Фантом, Вражина, Ловушка, Маленькая трагедия, Наемник, Круговерть, Чудовище, Душа, Немного фантазии, Робинзон-2190, Давным-давно, Рефлексор (повесть), Сон, или каждому свое.

---

Антон Варфоломеевич, совершенно обалдевший от всего, крутился, увлекаемый вопящим палачом, и думал, что хорошо все то, что хорошо кончается, — а разве это единение зала в танцевальных ритмах, в сумбурном и нелепом всеобщем согласии не добрый знак?! Добрый, еще какой добрый! И наплевать — сон это или явь! Какая разница! Главное, топор-то остался там, у скамьи. А значит, есть еще минуты, может, и часы! Голова у него кружилась, сердце то билось в ребра бельчонком, то обмирало и пропадало совсем. От прилива чувств и пользуясь полумраком, теснотой, он даже исхитрился дать хорошего пинка под зад Тудомскому. Но тот, видно, ничего уже не чувствовал — сознание его витало в иных сферах. Палач не заметил «нецивилизованного» поступка подопечного, увлечен был. Он даже оторвался на время и пошел было вприсядку. Но заметив, что Антон Варфоломеевич пытается улизнуть, вновь вцепился в него.

— И-ех! Жги, Семеновна! — завопил Петр Петрович, вскидывая вверх руку с платком. — Один раз живем!

Будто поддаваясь его призыву, музыканты ускорили ритм, принялись терзать свои инструменты еще пуще. Вселенская кутерьма была, невиданная и неслыханная! И если случались до того на свете шабаши, так по сравнению с этим зваться им отныне скромными посиделками. Стены ходуном ходили, полы трещали, люстры качались, как при двенадцатибалльном шторме. Веселился люд честной!

А голос румянолицего все ж таки перекрыл все громы и звоны, визги и крики, скрипы и хрипения:

— Встать! Суд идет!

И только прозвучало последнее слово и перекатилось по залу гулкое эхо, как стало светло и пусто — никого в огромном и засыпанном всяческим мусором помещении не осталось. Никого, кроме Антона Варфоломеевича, палача в красном балахоне и румянолицего.

Антон Варфоломеевич растерянно озирался по сторонам, и чудилось ему, что он проснулся наконец, — так все было реально и буднично. Он даже провел рукой по своей голове и убедился, что она вовсе не острижена, что пышная и упругая шевелюра на месте. Все было обыденно. За исключением палача и румянолицего.

А палач тем временем сходил к тому месту, где находилась разбитая в щепы скамья, подобрал свой топор и возвращался назад. Это и отрезвило Антона Варфоломеевича. Он пристально вгляделся и среди обломков стульев и кресел, среди куч спутанного серпантина и прочей мишуры разглядел самую натуральную плаху. Она колода колодой стояла в трех метрах от него.

— Давай, милай! — подтолкнул его палач. — Пора!

От растерянности и думая, что лучше быть послушным, Антон Варфоломеевич опустился, где стоял, прополз на коленях отделявшее его от плахи расстояние и покорно положил на нее голову. За спиной он расслышал всхлипывания растроганного палача. Обернулся. Тот, сжав под мышкой топор и стащив с головы капюшон, размазывал огромной ручищей слезы по лицу. И лицо это показалось Антону Варфоломеевичу невероятно знакомым, он даже испугался. Отвлек его румянолицый.

— Оглашаю приговор! — произнес он торжественно.

И в эту минуту зал снова наполнился, загудел, задрожал в ожидании. Антон Варфоломеевич краем глаза видел, что он на возвышении со своей плахой и палачом, а вокруг все — как и было с самого начала: ряды кресел, люди, лица, лица… И гомон, и настороженная тишина.

Румянолицый влез на трибуну с ногами и парил теперь надо всеми.

— Оглашаю! — повторил он еще торжественнее.

Палач поплевал на руки, потер их крепко-накрепко и ухватисто взялся за топор. Зал ахнул в каком-то слаженном едином порыве. Многие привстали.

— Прошу внимания! — громко и иным тоном произнес румянолицый. — Перед оглашением, товарищи, прошу поприветствовать маэстро!

Раздался робкий хлопок, другой, третий… И посыпались, посыпались — сначала не слишком уверенные, но затем все более слаженные и мощные. Зал рукоплескал. Палач с достоинством и величавостью раскланивался, прикладывал руку к сердцу. Но топора из другой не выпускал. Наконец все встали и аплодировали уже стоя. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не прозвучал совершенно неожиданно голос ниоткуда:

— Ну хватит уже!

Бурные овации смолкли, публика с шумом и треском уселась.

И тут Антон Варфоломеевич понял кое-что. Он приподнял голову с плахи, прислушался.

— Пора кончать! — прогрохотал как никогда ранее голос ниоткуда.

И Антон Варфоломеевич не ошибся, теперь он знал точно, наверняка — это его собственный голос! Да, голос ниоткуда был его, его голосом — какие сомнения?!

Он вскочил на ноги, метнул настороженный взгляд на человека в красной рубахе. Знакомое лицо? Ха-ха! Это же было его лицо! Как он мог не узнать сразу?! И вообще — это же он сам, один к одному! Не надо даже зеркала!

Вот теперь Антон Варфоломеевич испугался по-настоящему. Это был уже не испуг, а смертный, жуткий ужас. Бросив еще один взгляд на своего двойника в красном балахоне, он взревел носорогом, пнул ногой плаху, отчего та скатилась прямо в зал, на публику, и прыгнул сверху в проход.

В два прыжка он преодолел расстояние до дверей, резким ударом сшиб с ног смуглокожего охранника с изогнутым мечом и всем телом навалился на створки. Двери не выдержали. И вместе с ними, переворачиваясь и теряя ориентацию в пространстве, леденея и одновременно покрываясь потом, Антон Варфоломеевич полетел в черную и молчаливую бездну.

Пробуждение было тяжелым. Минут двадцать Баулин не мог никак сообразить, где он находится. Лежал и смотрел в потолок. Ждал, что будет. Все тело болело, как после сильных побоев или многодневной пьянки. Голова была пуста и тяжела.

Наконец он отбросил край одеяла. Встал, ощущая легкое, но непроходящее головокружение. Он не пошел ни на кухню, ни в ванную, а как был в пижаме, так и уселся за массивный письменный стол, выдвинул боковой ящик и достал лист бумаги.

Перед глазами стояла слабая пелена. И перед тем, как вывести первую строку, Антон Варфоломеевич тщательно проморгался, погрыз кончик дорогой фирменной ручки. Потом начал:. "Директору… научно-исследовательского института… заявление. Прошу освободить меня от занимаемой долж…" Раздался телефонный звонок.

Баулин поднял трубку.

— Антоныч? — Голос зама был свеж и бодр, совсем не напоминал о вчерашней ссоре. — Ты?!

— Да вроде бы я, — промычал Баулин, подумывая, а не повесить ли трубку.

— Чего раскис?! — Зам рассмеялся грубо и громко. — Не отчаивайся, Антоныч! — просипел он сквозь смех. — Все путем! Глядишь, мы с тобой и еще протянем малость!

— Что случилось? — встрепенулся Антон Варфоломеевич, сердце учащенно, в предвестии радостной новости забилось.

— Грустная весть, Антоныч, — вполне серьезно и со скорбью в голосе проговорил зам. — Новый-то наш перенапрягся с непривычки. Ночью его на «скорой» увезли, сердчишко зашалило, может, инфаркт. Такие вот дела, Варфоломеич! Так что — не состоится запланированное мероприятие-то, мне только что звонили, проинформировали. Ты слышишь?!

Баулин онемел, он не мог произнести ни слова, издать ни звука. Это было спасение! С трудом подавив в себе нахлынувшие чувства, он все же сказал спустя минуту:

— Несчастье-то какое.

— Все под богом ходим, — согласился зам.

Про распри-ссоры и взаимные обвинения-оскорбления оба благополучно забыли. «Беда» снова объединила их. Как и подобает давнишним приятелям, они вновь готовы были делить пополам предстоящие победы, радости, успехи.

— Ну, ладно, будь! — заключил зам.

— Ага, буду, — сказал Антон Варфоломеевич. Потом добавил: — Я на часик задержусь, скажи там моим.

— Сам скажешь, — ответил зам. — Отдыхай!

В трубке раздались гудки.

Но только Баулин положил ее на рычажки, как прозвенела еще трель.

— Антон Варфоломеевич? Все отменяется! — с ходу провозгласила трубка Сашкиным голосом.

— И без тебя знаю, — начальственным тоном произнес Баулин. — Что еще?

— Все-е, — растерялся Сашка.

— Тогда привет! Да скажи там, что буду к обеду!

Самообладание полностью возвратилось к Антону Варфоломеевичу. С брезгливой гримасой на лице он сгреб ладонью бумагу, лежавшую на столе, — свое недописанное заявление, скомкал ее и бросил в корзинку.

Голова прояснилась окончательно. Тело больше не гудело и не ныло. Напротив, с каждой минутой Баулин ощущал в нем прилив сил, энергии. За окном вовсю светило утреннее, умытое солнышко. Весело щебетали птицы. И уже радостно горланили выведенные во двор на первую прогулку детсадовцы — народец простой, беззаботный и счастливый.

Вот таким беззаботным и счастливым ощутил вдруг себя Антон Варфоломеевич. Полной грудью набрал он воздуха и запел:

О да-айте, да-айте мне-е свободу-у!
Я свой позо-ор-р-р сумею искупи-и-ить!

Дальше он слов не знал и потому просто мычал — громко, с вдохновением, извлекая из себя басовые, колокольно-набатные звоны и переливы. При этом прислушивался к ним как бы со стороны — с любовью и восхищением. Что и говорить, нравилось Антону Варфоломеевичу то, как он исполняет арию, очень нравилось. Перефразируя где-то слышанное, он даже воскликнул в голос: "Ай да Баулин, ай да сукин сын!" И ударил кулаком по столу.