Фердинанд Врангель - Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю

• Название: Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю
• Автор: Фердинанд Врангель
• Издательство: Издательство Главсевморпути
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1948

Путешествие Ф. П. Врангеля и Ф. Ф. Матюшкина к северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, которому посвящена эта книга, совершено в 1820–1824 гг., когда русская наука и русская география переживали один из интереснейших периодов своего развития.

---

Большие запасы корма для собак были перевезены в стан наш у Большой Баранихи, к Малому Баранову Камню и в Сухарное, а также в Походск, Черноусову, Малое Чукочье и в Нижне-Колымск, так что по крайней мере в сем отношении были мы обеспечены.

Зная на опыте, как мало можно надеяться на вспомоществование окрестных жителей, при всем старании могущих доставить только небольшое число собак, годных для дальнего и продолжительного путешествия, я не ограничился Колымой, а обратился к прибрежным жителям рек Индигирки, Хромы и Яны, у которых собаки обыкновенно бывают очень хорошо выезжены. Для вернейшего успеха объехал я сам сии страны и остановился на некоторое время в Усть-Янске, где спутник мой, лейтенант Анжу, оказал мне деятельное вспомоществование. Мне удалось уговорить племена, живущие по берегам упомянутых рек, выставить для предлежащего путешествия нашего 15 хороших нарт с самыми надежными собаками и провиантом на два месяца. Обеспеченный и с сей стороны, возвратился я в конце, 1822 года в Нижне-Колымск и с уверенностью мог надеяться, что для успешного окончания нашей экспедиции не представится уже никакого существенного и неудобоотклонимого препятствия.

Употребив в пользу время, до нашего отъезда остававшееся, отправил я 30 января 1823 года штурмана Кузьмина, на двух нартах к Медвежьим островам для точнейшего определения положения Крестового острова и чтобы увериться в существовании предполагаемого в том краю другого острова под тем же названием. Февраля 17-го, несмотря на сильные морозы, окончил штурман Козьмин свое чрезвычайно трудное путешествие и представил мне подробные описи как Медвежьих островов вообще, так и Крестового особенно. Он убедился, что другой Крестовый остров не существует: по крайней мере, все разъезды и старания Козьмина найти его были тщетны.

Между тем мы беспрестанно занимались приготовлениями к нашему последнему большому путешествию по льду, которым должны были довершить исполнение данного нам поручения. Не только люди, собственно для экспедиции назначенные, но и все жители местечка работали деятельно: старые нарты тщательно исправлялись, новые приготовлялись, дорожные палатки приводились в порядок и пр. Мало-помалу собралось столько нарт, с надлежащим числом собак, что, согласно моему желанию, нашел я возможным разделить экспедицию на две части, из коих одна, под начальством мичмана Матюшкина, должна была описать Чукотский берег до Северного мыса, тогда как я с другой частью хотел предпринять путешествие по льду в Ледовитое море, чтобы еще раз попытаться отыскать предполагаемую там большую землю. Берега твердой земли обещали более предметов для изысканий естествоиспытателям, нежели льдины и торосы Ледовитого моря, потому доктор Кибер отправился с мичманом Матюшкиным. Мне сопутствовал штурман Козьмин.

Получив известие, что собаки и нарты с берегов Индигирки и Хромы прибыли в Походск, поспешил я с Тарабукиным осмотреть и принять их. К сожалению, оказалось, что большей частью собаки были изнурены и не могли выдержать путешествия по Ледовитому морю, а потому принуждены мы были отпустить их обратно. Лучших взяли мы с собою в Сухарное, где с 14 февраля 60 собак, т. е. пять упряжек, выбранных из всего Колымского округа, откармливались и приготовлялись к поездке. С ними и с лучшими из остальных нарт оставили мы 26 февраля Сухарное и направили путь на восток по берегу. Марта 1-го догнал нас посланный нарочно из Нижне-Колымска казак и привез мне от сибирского генерал-губернатора бумаги, заключавшие в себе инструкцию для занятий экспедиции в сем году. Стоит заметить, что сии бумаги пролетели, можно сказать, огромное расстояние до 11 000 верст, между С.-Петербургом и устьем реки Березовой, в Ледовитое море, не более как в 88 дней, включая еще и те дни, пока по полученным из столицы предписаниям составлялась в Иркутске моя инструкция. Для проезда такого расстояния с обыкновенной почтой, надобно по крайней мере 6 1/2 месяцев. Я воспользовался случаем и послал начальству с возвращавшимся казаком отчет о наших работах, который не мог быть, однакож, слишком подробен, ибо составлялся на льду под открытым небом, при 22° холода. С тем же казаком отправил я две из моих индигирских нарт, ибо между собаками оказались признаки болезни. Отослав казака, продолжали мы путь с 19 нартами, и в тот же вечер достигли балагана у Баранихи, выстроенного нами в прежнее путешествие. Здесь нашли мы благодетельную защиту от мороза, усилившегося до 33°.

Не теряя времени, занялись мы не совсем легкой работой разделить и поровну нагружать на нарты съестные припасы и другие вещи, теперь привезенные нами и прежде сюда присланные. Из съестных припасов взяли мы 7 1/2 пудов ржаных сухарей, 6 пудов свеже-замерзшего мяса, 3 пуда с половиной крупы, пуд затурану,[192] 1260 штук юколы, 224 омуля, 12 гусей, 12 фунтов чаю, 10 фунтон сахару, 15 фунтов леденцов, 8 кржек винного спирта, 20 фунтов, соли, 20 фунтов масла, пуд черкасского табаку, 5 пудов рыбьего жира и 83 штук сухих березовых дров. Для корма собак[193] назначалось до 7000 штук юколы, 4000 сельдей и еще несколько другой рыбы.

Кроме того должны мы были взять с собой еще следующие вещи: урос, т. е. палатку из оленьих кож с принадлежностями, две пешни, две лопаты, два топора, чайник и котел с треножником, 5 ружей, 5 пик, 100 боевых патронов, карманный фонарь и несколько восковых свечей, два секстана, два искусственных ртутных горизонта, карманный хронометр, фунт ртути и лот с линем, размеренным на футы. Все это помещалось на наших 19 нартах.

Три дня занимались мы разбором и нагрузкой. Марта 4-го все было готово, но сильный шторм от WNW препятствовал нам отправиться в путь. Ветер дул такими порывами, что неоднократно угрожал опрокинуть наш балаган, и притом холод увеличился до 25°. Хижина доставляла нам еще хоть какую-нибудь защиту, но собаки наши оставались целый день подверженными всей ярости вихря, который, взвевая густые массы снега, затемнял воздух. На другой день должны мы были отрывать из снежных бугров нарты и собак.

Марта 5-го буря утихла, и мы поехали далее. Без всяких замечания достойных приключений достигли мы 8 марта Шелагского мыса, где счастливый случай сблизил нас с народом, знакомство которого до сих пор тщетно старались мы приобрести.

На двух нартах опередил я с штурманом Козьминым наших товарищей, желая отыскать удобное место для ночлега, на узком перешейке, к югу от мыса лежащем, как вдруг из-за торосов появился чукча на легких санках, запряженных двумя оленями. Он остановился в некотором расстоянии и закричал нам что-то, но видя, что мы не понимаем, сделал рукой знак. Мы подошли к нему и, не зная чукотского языка, не могли с ним объясняться. Желая, однакож, воспользоваться благоприятным случаем и завести ближайшее знакомство с сим народом, я всячески старался знаками удержать чукчу, надеясь, что между тем приедет переводчик, оставшийся назади с другими нартами. Не знаю, понял ли меня наш новый знакомец, но он вышел из саней, не показывая ни малейшей боязни и недоверчивости, вынул свою гамзу (трубку) и потребовал от нас табаку. Я поспешил исполнить его желание; он очень спокойно расположился курить. Но вскоре после того проговорил несколько раз слово канакай (что означает старшину или начальника), вскочил в сани свои и скрылся между торосами. Вечером, когда все общество собралось и расположилось лагерем, посетили нас трое чукчей; двое из них ехали в санях, а третий бежал подле них, погоняя оленей. Приближаясь к лагерю, чукчи, сидевшие в санях, делали обеими руками разные странные движения и знаки, желая, вероятно, показать, что они пришли без оружия и с дружелюбным намерением. Они остановились недалеко от лагеря, и малорослый чукча, лет 60, закутанный в мохнатую кухлянку, безбоязненно подошел к нам, объявляя, что он камакай чукотских племен, обитающих по берегам Чаунского залива. Его смелые и быстрые движения обнаруживали сильное телосложение, а маленькие блестящие глаза выражали мужество и самонадеянность. После обыкновенного приветствия: торома,[194] велел он вынуть из своих саней жирный бок тюленя и кусок свежего медвежьего мяса и подарил мне их, как произведение своей страны. Я привел его в нашу палатку, угощал табаком, рыбой и прочим, и он вел себя так непринужденно и спокойно, как будто бы мы были с ним старые знакомцы. Через переводчика разговаривал я с ним и с удовольствием слушал его замечания.

Всего более желательно ему было знать, что нас побудило в такое холодное время года предпринять столь дальнюю поездку? Потом спрашивал он: много ли нас и вооружены ли мы? Отвечая ему на вопросы, всячески старался я объяснить, что наше посещение совершенно мирное. Несмотря на то, казалось, что внезапное появление наше возбудило в кем недоверчивость и проницательные взоры его следили за каждым движением нашим. Впрочем, он был очень скромен и с добродушной откровенностью, отвечал на все наши вопросы. Между прочим, желали мы знать, видели ли чукчи деревянный крест, поставленный нами в 1820 году на горах Шелагского мыса. «Мы видели ваш крест и не тронули его», — отвечал камакай и рассказал, что он первый увидел крест и тем более удивлялся такому явлению, что в окрестностях не заметно было никаких следов недавнего посещения. На следующую весну тюленья и медвежья охоты были особенно удачны; чукчи приписали это влиянию креста и принесли ему на жертву белого оленя. Напротив того, другой крест, поставленный священником Слепцовым на берегу Чаванской или Чаунской реки, был ими сломан и сожжен, потому что жителям тех мест показалось, будто со времени сооружения его река сделалась малорыбной. Также рассказывал он нам, что чукчи не имеют постоянного жилища на Шелагском мысе, но обыкновенно собираются туда в марте месяце для охоты за белыми медведями, которых, вооруженные одними копьями, с удивительной смелостью преследуют и умерщвляют они среди самых неприступных торосов. Старик выдавал себя за потомка древних шелагов, или, как чукчи обыкновенно называют, чаванов, много лет тому назад двинувшихся на запад по морскому берегу и более не возвращавшихся. От имени сего народа реки и залив получили, название Чаванских, или Чаунских. Часа через два гость наш расстался с нами, очень довольный, как казалось, ласковым приемом и полученными на прощанье подарками.