Эрик Гарсия - Грязное мамбо, или Потрошители

• Название: Грязное мамбо, или Потрошители
• Автор: Эрик Гарсия
• Издательство: АСТ
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-985-16-8191-0

Искусственные органы — в кредит!

Вечная жизнь, вечная молодость — за разумную ежемесячную плату!

Кто устоит против такого заманчивого предложения?

К сожалению, лишь немногие клиенты задумываются, что их ждет в случае просрочки платежа по биокредиту.

По следу должников идут «потрошители» — судебные приставы, обладающие правом изъять неоплаченный товар. Закон на их стороне!

Но когда закон покрывает убийство, всегда найдутся люди, готовые искать защиты и справедливости вне закона…

---

Тиг не боялся унижать солдат, чтобы вбить их в идеальный, по его мнению, шаблон. На этом держалась теория Игнаковски о том, что концепция воспитания солдата — анахронизм и в современных вооруженных силах применяться не может.

— Это раньше, когда мы воевали с фрицами, — делился он со мной, — можно было взять новобранца, вытрясти из него чего не надо, приучить к чему надо и нежненько давить, как прессом, пока не получится образцовый солдат.

«Пушечный пластилин у тебя получится, а не солдат».

— Сегодняшних пацанов перевоспитать невозможно, — продолжал Тиг. — К пятнадцати-шестнадцати годам они уже не мягкая глина. Схватились, затвердели, нажим не помогает, это как с вазой, которая десять раз побывала в обжиговой печи. Они есть то, что они есть. Единственный способ сколотить из них команду — это разбить затвердевшие формы, хорошенько перемешать крошку и склеить россыпь в любую фиговину. Если размолоть достаточно мелко, можно вылепить все, что угодно.

Нижеприведенный отрывок даст вам полное представление об отношении Тига к подчиненным.

Как-то раз в пустыне, после многих дней бесконечных учений, задолго до второй побывки, я в самом паршивом настроении бросал камешки в песок. От Бет я ничего не получал уже несколько недель, а мои письма возвращались из Сан-Диего с пометкой «вернуть отправителю», как в старой песне, от чего на душе становилось еще гаже.

Так я и стоял, бесцельно швыряя камни, нарушая песчаную гладь, представляя, что я в Сан-Диего с моей девушкой на берегу Тихого океана.

Тиг подошел сзади; я его почувствовал. Несмотря на малый рост, он, безусловно, обладал харизмой, внушал уважение и вызывал подсознательное желание повиноваться. У него было прозвище Сержант Лимбургер, потому что всякий за милю чувствовал — идет Игнаковски. Но то был не запах, а ощущение.

Понаблюдав за мной минуту, он констатировал:

— Ты не пытаешься во что-то попасть.

— Нет, сэр, — ответил я. — Просто бросаю камни сэр.

Он осторожно отобрал у меня последний голыш, усадил на теплый песок и, присев на корточки, сказал, пристально глядя мне в лицо:

— Сынок, швырять камни без цели — все равно что портить воздух. Если хочешь подрочить, нарисуй себе картинку. Если хочешь набить морду, найди плохих парней.

Я кивнул, не слишком высоко оценив совет, но понимая, что сержант пытается меня поддержать.

— Спасибо, сэр, — произнес я. — Спасибо, что помогаете мне.

Но Тиг покачал головой, услышав последнюю фразу.

— Ни черта я тебе не помогаю, — сказал он. — Пока ты сюда не попал, я для тебя был никем. Когда уедешь, снова стану пустым местом. Но пока ты здесь, ты мне как сын, и мой отцовский долг — говорить с тобой о вещах, которые самому тебе не постичь. — Он помолчал минуту и добавил: — Понял?

— Нет, — с надеждой ответил я.

Тиг засмеялся и пошел прочь. Через несколько минут я вновь принялся бросать камни.

Сержант оказался прав. Я ни разу не видел его после войны и, несмотря на самое теплое к нему отношение, счел бы неправильным общаться с ним теперь. Тиг был военным и принадлежал войне. Так он жил и иного не хотел; перенести его в другую обстановку было бы равносильно переселению снежного человека в Тихуану.

На второй день в Италии мы промаршировали через плац к низенькому зданию и спустились вниз на три пролета алюминиевой лестницы, шагая в ногу. Лестница ощутимо вибрировала под общим весом сорока пяти парней. Когда спуск закончился, нас разделили на три как бы случайно подобранные группы по пятнадцать человек, вызывая из строя, и развели по трем коридорам.

— Сегодня, — говорил в то утро за завтраком Тиг, — каждого из вас протестируют и посмотрят, кого куда сунуть в Африканской кампании. Вас будут прощупывать, зондировать и оценивать. Кому-то это даже понравится. После тестов вас распределят по родам войск, и соответствующий полигон станет вашим домом на ближайшие восемь недель. Назначение вам может не понравиться. Вы можете быть несогласными с таким назначением. Можете его не понимать. Но тут уж как в столовой — что дали, то и лопай.

Идя за ассистентом по лабиринту одинаковых коридоров и переходов, я думал, что тест станет путевкой в реальный мир: сдавшие поедут домой, а остальных пошлют в Африку. Но вскоре мы подошли к двойной металлической двери в стене, у которой нас ожидала молодая миниатюрная докторша. Кремовая блондинка с хвостиком, очки без оправы, носик-кнопка — в общем, ничего, — встретила нас приветливой улыбкой. Я подумал, не взять ли телефончик, чтобы приударить, когда закончится наш скорбный список, но оказалось, что по окончании теста я меньше всего на свете годился в мартовские коты.

— Заходите по одному, — сказала она моей группе. — Остальным ждать в коридоре.

Номера раздали как попало. Джейк оказался шестым, я — последним. Мы стояли за дверью, прямые как шомпол, стараясь произвести впечатление на цыпочку всякий раз, когда она выглядывала и вызывала следующего. Мне вспомнилась Бет, которая не писала уже месяц.

Через стену донесся приглушенный грохот — с ровными промежутками и нарастающей интенсивностью, словно великан спустился с горы и грузными шагами приближается к городу. Но через минуту-две, когда мы уже решили дождаться следующего удара и выяснить, что, черт побери, у них там происходит, звуки стихли и докторица пригласила следующего. Все началось по новой.

И только когда Джейк исчез за двойной металлической дверью, я спохватился, что никто из вызванных обратно не вышел.

Если как следует вглядеться в закоулки и потайные щели нашей ежедневной преисподней, можно найти массу мест, работающих по принципу ловушки для тараканов: все заходят, никто не выходит. Кредитный союз тоже не чужд подобному подходу: в офисе есть так называемая розовая дверь оттенка пепто-бисмола,[10] предложенного каким-то выдающимся социальным психологом в те далекие дни, когда они еще утруждали себя внушением клиентам ложного чувства безопасности.

Розовая дверь часто использовалась в качестве последней любезности задолжавшим знаменитостям, которых не хотелось тащить в реальный мир за вывалившиеся кишки. Чем присылать биокредитчика и оставлять кровавое месиво в Беверли-Хиллз на радость папарацци, им с курьером доставляли тисненое приглашение в центральный офис Кредитного союза с тактично сформулированным требованием присутствия негодяя на так называемом арбитражном заседании. Вскоре выходили некрологи и уведомления о погашении кредита, и жизнь шла своим веселым чередом.

Тем не менее в офис клиента сопровождал специально выделенный биокредитчик — на случай, если возникнут осложнения. Однажды мне подфартило проводить в лос-анджелесский офис Кредитного союза Николетту Хаффингтон, наследницу империи программного обеспечения и бывшую актрису. С высоко поднятой головой она уверенно и непринужденно прошла сквозь сборище всякой шушеры, молящей о жизни, и, не замедлив шаг, скрылась за розовой дверью. Николетта уже не была сногсшибательной красавицей, как в юности; неумолимое время и избыток пластических операций взыскали суровую дань с ее увядающей плоти, но Хаффингтон всегда Хаффингтон, платит она за печень или нет, и я не удержался от искушения попросить автограф для Мелинды, моей тогдашней супруги.

— Всего одну строчку. — Я нашарил в кармане ручку и подложил под листок плотное приглашение союза.

Николетта издала свое знаменитое фырканье, смерив меня взглядом.

— Нельзя ли отложить это на потом, милый? — вздохнула она, красиво отбросив тщательно уложенные волосы.

— Боюсь, что нет, — ответил я, подводя ее к ярко-розовому коврику перед дверью.

Мелинда показывала тот автограф всем и каждому.

Докторица спросила, удобно ли мне сидеть, и я ответил: «Еще как, учитывая обстоятельства». Обложенный мягкими подушками — голова опиралась на толстый подголовник, — я раскорячился в позе лягушки, с развернутыми бедрами и высоко поднятыми локтями, пристегнутый к металлической раме, удерживавшей меня в вертикальном положении и этой невозможной позе. Я чувствовал себя как на одном из первых американских мотоциклов, запрещенных много лет назад, — колени врозь, спина прямая, широко разведенные руки сжимают руль, только вот «харлея» подо мной не было.

— Что нужно делать? — спросил я, когда врачиха затянула последний ремень.

— Ничего, — ответила она. — Внимательно смотрите на стену.

— А куда пошли другие парни?

— Смотрите на стену, пожалуйста. Сосредоточьтесь.

Докторша вернулась в свою лабораторию, маленькую выгородку, отделенную от главного помещения шестифутовым освинцованным стеклом. Полупрозрачная стена была такой толщины, что комната за ней, с изменившимися странными, кривыми пропорциями по краям, суживалась и выгибалась, словно я смотрел через каплю воды.