Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания

• Название: Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания
• Автор: Герман Мелвилл
• Жанр: Классическая проза

Патриотический американский роман, не лишенный, однако, критического анализа сущности США; художественная обработка забытых уже во времена Г. Мелвилла мемуаров героя Войны за независимость США, уроженца гор в штате Массачусетс, Израиля Поттера, происходившего из семьи благочестивых пуритан (отсюда и имя). Жизнь Израиля Поттера была полна приключений и лишений (батрак, охотник, фермер, китобой, солдат, моряк и пр.). Во время войны США с Англией он принимал участие в сражениях на суше и на море, попадал в плен, бежал и скрывался. В конце концов вследствие превратностей судьбы Поттер осел в Англии и завел там семью, прожив в нужде около пятидесяти лет. Под конец жизни он вернулся в родные края, где и продиктовал мемуары. Израиль Поттер не получил от своей родины ни награды, ни пенсии.

---

Когда корабль Израиля стал на якорь напротив большого склада, расположенного в стороне от остальных, на берегу все уже было спокойно; к тому же началась разгрузка, продолжавшаяся до полуночи, так что у нашего искателя приключений не было досуга размышлять об увиденном.

На следующий день было воскресенье, и после полудня Израиля вместе с другими отпустили на берег. Город окутывала тишина. Не найдя там ничего интересного, он в одиночестве отправился вдоль моря через поля и вскоре очутился у подножья утеса, на котором стояла упомянутая выше угрюмая крепость.

— Что это за место? — спросил он у проходившего мимо крестьянина.

— Замок Пенденнис.

Когда Израиль ступил на низкую жесткую траву под стенами замка, его поразили доносившиеся оттуда громовые звуки, напоминавшие рык раненого льва. Вскоре ему удалось различить следующие слова, выкрикнутые с необыкновенной силой:

— Не хвались более, Старая Англия! Смирись с тем, что ты всего лишь остров! Отзови свои разбитые полки домой и посыпь главу пеплом! Слишком долго твои подкупленные сторонники за океаном, забыв господа своего, поклоняются Хау[107] и Книпхаузену-гессенцу![108].. Прочь руки, краснобрюхие шакалы! Облаченный в королевскую кольчугу,[109] я затаил в груди сокровища гнева против вас, англичан!

Тут раздался лязг, словно гремели цепи, затем звуки яростной борьбы и невообразимый шум. А потом вновь зазвучал тот же голос:

— Вы вывели меня сюда из темницы на траву, оскорбив солнце господне, чтобы поглазеть на мятежника. Но я покажу вам, как ведет себя в несчастье истинный джентльмен и христианин. Назад, псы! Уважайте джентльмена и христианина, даже если он в оковах и пропах трюмной водой!

Израиль, несказанно удивленный этими словами, которые доносились из-за мощной стены, по-видимому, с плац-парада, прибавил шагу и вскоре поравнялся с темной аркой, за которой в конце прохода, пронизывавшего башню, виднелась зеленая трава. По обеим сторонам арки, словно два клыка в кабаньей пасти, торчали двое часовых. Внимательно осмотрев нашего героя, они позволили ему войти. Достигнув конца прохода, где сияло солнце, Израиль окаменел, пораженный открывшейся перед ним сценой.

На лужайке, словно затравленный бык на арене, скорчился великан пленник, по-прежнему в оковах. Дерн вокруг него был истоптан и взрыт — и им самим, и толпившимися рядом людьми. Если не считать нескольких солдат и матросов, это все были горожане, привлеченные сюда любопытством. Неизвестный человек был облачен в весьма необычную одежду — жалкие остатки полуиндейского, полуканадского наряда: оленья куртка мехом наружу (мех этот висел клочьями), полуистлевший, напоминавший кору пояс-вампум,[110] ветхие саржевые[111] штаны, штопаные шерстяные чулки до колен, старые дырявые мокасины с металлическими бусами, заржавевшими от морской воды, линялый красный шерстяной колпак, напоминавший русский ночной колпак или зловещую кроваво-красную луну в полнолуние, — грязный, весь в приставших к нему гнилых соломинках. Казалось, этот человек только что вырвался из глухих недр пещеры Адоламской, где укрывался Давид[112] и его сторонники. Густые волосы и борода, спутанные, словно побитая градом рожь, придавали ему сходство с диким зверем, но зверем благородным, не смирившимся и в клетке.

— Что же, глазейте! Пусть вы лишь вчера вечером вытащили меня из корабельного трюма, будто грязный бочонок, а нынче утром — из гнусных здешних казематов, будто убийцу, но все равно — смотрите на Итена Аллена Тикондерогского,[113] непобедимого солдата, будь я трижды…! [так] Вы, нечестивые турки, никогда еще не видели настоящего христианина. Ну, так смотрите! Я тот, кто ответил вашему лорду Хау, который попробовал соблазнить патриота, чтобы тот пал ниц и поклонился ему, — соблазнить чином генерал-майора и пятью тысячами акров лучшей земли в славном Вермонте (Ха! Трижды ура в честь славного Вермонта и моих молодцов с Зеленых гор! Ура! Ура! Ура!), я тот, повторяю, кто ответил вашему лорду Хау: «Ты… ты предлагаешь нам нашу же землю? Ты, подобно дьяволу в Писании, предлагаешь все царства земные, когда проклятым душам вроде тебя нет места под небом!» Ну, глазейте!

— Эй, ты, мятежник, выражайся почтительнее, когда говоришь о генерале лорде Хау! — перебил его худой караульный офицер в эполетах и с осиной талией, взмахнув шпагой, словно учитель — линейкой.

— Генерал лорд Хау? Чтобы я выражался почтительнее, говоря об этом злобном трусе, о королевском плевке в алом мундире, о гнуснейшем черве в господней яме для червей? Говорю тебе, толпы рыжих чертей сопят от нетерпения поскорее сварить лорда Хау со всей его шайкой (и тебя в том числе) в самом большом котле, кипящем на огне преисподней!

Эта тирада отбросила обладателя осиной талии далеко в сторону, словно взрыв парового котла.

Совершенно уничтоженный, он удалился, бормоча себе под нос, что вступать в перебранку с мужланом мятежником — ниже его достоинства.

— Ну-ну, полковник Аллен, — вмешался кроткого вида человек в платье духовного покроя, — почтите день сей и не упоминайте про темные силы. Если вы умрете сейчас или — что более вероятно — если вас через неделю повесят на Тауэр-уорф,[114] как знать, какая участь назначена в вечности вам самому?

— Ваше преподобие, — ответил пленник с насмешливым поклоном, — в часы, когда я отвлекался от расчесывания бороды, я немного занимался этим вашим богословием. И позвольте мне сказать вам, ваше преподобие, — тут его голос стал глухим и страстным, — что хотя об обычаях и нравах мира духов, на который вы соизволили намекнуть, мне известно не больше, чем вам, я тем не менее полагаю, что со мной там обойдутся так, как подобает обходиться с благородными людьми вроде меня. Другими словами, гораздо лучше, чем вы, англичане, обходитесь с американским офицером и смиренным христианином, взятым в плен в честном бою, будь я трижды…! Все мне твердят, вот как вы сейчас, — как все морские волны, пока меня везли сюда! — что я, Итен Аллен, буду повешен, словно подлый вор. Но если так, великий Иегова и Континентальный конгресс[115] отомстят за меня; я же сумею показать вам даже на виселице, как может умереть джентльмен и истинный христианин. Пока же, сэр, если вы и в самом деле священнослужитель, то исполните свой долг милосердия, угостив несчастного джентльмена и христианина, обреченного на смерть, кружкой доброго пунша.

Добросердечный священник не оставил втуне призыв к его религиозному великодушию и тотчас отправил стоявшего рядом слугу за указанным напитком.

В эту минуту послышался легкий шелест, словно приближалась армия с развернутыми знаменами. В темном проходе затрепетали шелковые шали, шарфы и ленты. Через мгновение на плацу появилась блистательная кавалькада прекрасных дам в сопровождении нескольких фалмутских франтов.

— О! — произнес нежный голос. — Какой странный пояс… И меховой жилет! А зубы как у леопарда, и волосы совсем льняные… Но все такое грязное! Это он?

— Да, прелестная чаровница, — ответил Аллен, точно турок склоняя свой широкий бычий лоб, и голос его стал слаще лютни. — Да, это он, Итен Аллен, солдат и втройне пленник теперь, когда на него упали взоры прекрасных глаз.

— Но этот дикий замшелый американец из дремучих лесов говорит, как самый учтивый кавалер, — заметила другая дама своему спутнику. — Да тот ли он, кого мы приехали посмотреть? Я хотела бы получить прядь его волос.

— Да, это он, восхитительная Далила, и не бойся, что, отрезав мои волосы, ты лишишь меня силы, хоть ты и принадлежишь к стану моих врагов. Дай мне шпагу, — продолжал он, обращаясь к офицеру. — Но нет, я же скован. Отрежьте сами, сударыня.

— Нет-нет… я…

— Боитесь, хотели вы сказать? Боитесь преданного друга и защитника всех прелестных дам мира? Идите сюда без страха.

Дама приблизилась и вскоре преодолела робость — ее белая ручка засияла, как легкая пена, в косматых волнах льняных волос.

— Ах, право же, легче резать запутавшийся золотой шнур! — воскликнула она. — И к тому же тут столько соломы!

— Однако, сударыня, дух в этой груди не соломенный. Будь я свободен и грози вам десять тысяч врагов — конница, пехота, драгуны, — о, как сразился бы я за вас, чтобы доказать свою преданность! Но вы взяли прядь моих волос, и я возьму ее цену с этой несравненной ручки. Как, вы снова боитесь?

— Нет, не боюсь, но…

— Понимаю, сударыня. Вы разрешаете, но не словами — как это принято у дам. Ну, вот и все. И этот поцелуй намного слаще, чем горькое ядро вишни.

Когда дама наконец удалилась, она и все остальное общество долго обсуждали, чем можно было бы хоть немного облегчить участь столь рыцарственного узника. В конце концов присутствовавший там весьма достойный и рассудительный джентльмен уже не первой молодости посоветовал посылать ему бутылку хорошего вина каждый день и чистые простыни каждую неделю. И эта благородная англичанка, чья доброта и истинная воспитанность были чужды всякого жеманства, неизменно посылала вышеозначенные дары Итену Аллену все время, пока он оставался пленным в ее стране.