Павел Автомонов - В Курляндском котле

• Название: В Курляндском котле
• Автор: Павел Автомонов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1955

Повесть о боевых буднях советских партизан-парашютистов.

---

— Летит! Летит!

— Зажечь костры, — раздалась команда Зубровина.

Через минуту вспыхнувшее ярко пламя озарило поляну.

Самолет прошел мимо, развернулся и пошел на снижение. Вот он покачал приветственно крыльями, и мы увидели падающий мешок… Сбросив груз, летчик сделал круг над лесом, снизился еще и пролетел так низко над площадкой, что, казалось, крылья его касались верхушек деревьев. На несколько мгновений замер мотор, и мы ясно услышали:

— Привет, ребята! — голос прозвучал оттуда, с неба.

Мы были ошеломлены. Десяток шапок взметнулись вверх, мы бежали вслед уходившему самолету, кричали. Не передать словами, как дорог был нам в эти минуты человек, принесший простые и сердечные слова привета с Большой земли. Не было для нас груза дороже этих задушевных слов.

Веселые, взволнованные мы шагали в лагерь. Там новая радость. Володя Кондратьев, дежуривший на рации, сообщил:

— Товарищи, советские войска заняли Берлин. Красное Знамя Победы развевается над рейхстагом!

Мы стояли, не зная, как выразить свои чувства. То, чего мы ждали, — совершилось.

— Товарищи, — я слышу голос Зубровина. — Конец фашистам! Победа!

— Фашистский Берлин пал! — разнеслось над поляной.

Мы впервые за долгое время нашего пребывания в Курземе кричали полным голосом, не боясь, что нас могут окружить враги, что своим криком мы можем открыть себя — Красное Знамя Победы над рейхстагом!..

На глазах у бойцов, ежедневно и ежечасно встречавших смерть лицом к лицу, блестели слезы радости.

Третьего мая я передавал фронту радиограмму о совещании высшего и старшего командного состава курляндской группы немецко-фашистских войск.

Обсуждался вопрос о капитуляции курляндской группировки перед войсками маршала Говорова..

Голосование оказалось безрезультатным. Половина генералов высказалась за капитуляцию, остальные за то, чтобы продолжать сопротивление.

Но и того, что произошло, было достаточно, чтобы составить ясное представление о моральном состоянии фашистских войск в Курляндии.

— Лопнут скоро фашисты в Курземе! — улыбаясь, говорил Костя Озолс.

— Но нам еще может быть жарко, товарищи, если какое-то время не капитулируют фашисты. Пойдет борьба за каждый метр, за каждую просеку, — предупредил Зубравин.

В последующие дни вся линия фронта — от Тукумса до Лиепаи ожила. Артиллерийская канонада гремела днем и ночью. Полиция и отряды СД, недавно еще рыскавшие по лесам в поисках партизан, словно парализованные грозными отзвуками боев, теперь бездействовали. Советские штурмовики и бомбардировщики носились над дорогами, бомбили мосты и скопления маневрирующих гитлеровцев. Данные, которые мы получали со всех сторон, говорили о растерянности фашистского командования. Точно загнанные в клетку звери, фашисты метались на тесной территории «котла», не находя выхода.

Я еще ни разу за семь месяцев пребывания в Курземе не видел Зубровина таким довольным, как седьмого мая, когда они с Колтуновым и Агеевым возвращались после встречи со «старичками».

«Старички» — жители Кулдыги. Это были местные люди, латыши, передававшие нам ценную информацию о движении на дорогах, о дислокации гитлеровских войск. «Старички» не совершали подвигов с автоматами. Они жили в домах, спали на чистых постелях и не мерзли ночью под открытым небом Латвии. Но они жили, выражаясь словами моих товарищей, честно, как люди. Они принимали по радио сводки Советского Информбюро, распространяли их среди населения, искали связи с партизанами и по силе возможности боролись против фашистов. Возглавлял эту «старую гвардию» хороший знакомый Яна Залатиса, в годы Советской власти работавший главным агрономом в уезде.

Зубровин поручил «старикам» следить за штабом армии, расположенным в те дни в Кулдыге. Двое — агроном и другой, работавший дворником при доме, где помещался штаб, заметили, что во время бомбежек штабные офицеры, оставив раскрытыми двери, бежали в бомбоубежище.

Седьмого мая дворник и агроном во время вечерней бомбежки Кулдыги проникли в штаб и выгрузили из столов шесть килограммов документов.

Восьмого мая с раннего утра над Курземой стоял грохот боя. В воздухе рокотали сотни советских самолетов, по дорогам тарахтели тысячи немецких повозок и машин, шедших к западу. Одна из отступавших частей гитлеровцев окопалась на опушке нашего леса.

— Теперь не немцы, так свои, пожалуй, накроют, — говорили возвращавшиеся в лагерь разведчики. — Тесно стало в Курземе!

Воздух вокруг дрожал от взрывов.

Вдруг к вечеру все стихло. Стало необычайно тихо. Лишь изредка звучали одинокие выстрелы. Слышно стало, как поют птицы.

Я так и не мог уснуть в эту ночь.

Бывают же в жизни такие ночи. Как ни стараешься забыться, но сон не приходит и сознание ясное, ясное.

Я лежал на свежих еловых ветках и смотрел на далекие мигающие в темном небе звезды.

Неподалеку мягко шагал по мху часовой. Изредка под его ногами похрустывали сухие веточки. Он подошел ко мне и спросил время.

Было около трех часов.

— Что-то долго наши не приходят, — сказал часовой отходя. — Вот тишина. Даже собак не слышно. Словно передохли все они в эту ночь.

В кустах послышался шум.

— Пароль.

— Мина.

— Москва.

— Сашка! На ноги не наступай, что ты, как калим, распух от радости, — послышался голос Колтунова.

— А ты разлегся на дороге, — звучит в ответ веселый голос Саши Гайлиса. — Гостей привели… Трое… Спрашиваем, а они комедию строят, — продолжал Саша, показывая на пленных. — «Мы, говорят, не воюем… В два часа ночи, говорят, войне капут». Мы им — «Врете», а они листовки показывают.

— На выход! Товарищи, на выход!

— Салют!

— Салют, товарищи! Партии нашей! Родине!

Я взглянул на Ершова. С поднятым автоматом Павел казался Мне изваянием человека нашего поколения, отстоявшего своей грудью от фашистских захватчиков великую Родину!

— На выход!

— К Родине! — ликовал лагерь, один из последних лагерей партизан Великой Отечественной войны.

Лучи восходящего солнца скользнули по вершинам сосен.

— Здравствуй, новый, светлый, долгожданный день!

Мы шли полем. Еще вчера, не смыкая глаз, мы следили за этим полем, наблюдали за вражескими артиллеристами, которые рыли здесь котлованы для своих пушек. А сегодня мы гордо шагали по этому — нашему полю.

— Немцы! — привычно воскликнул Толстых. Но никто не скинул автомата с плеча, хотя перед нами были действительно немецкие солдаты. Группами они стояли около хутора Га-лабки, рядом с ними кучи сложенного оружия. А по шоссе движется огромная колонна безоружных захватчиков во главе с генералом. Одни из них идут, опустив голову, другие — безразлично осматриваясь вокруг. Их песня спета! Фашистская Германия капитулирует, Курляндская группа войск сдается в плен.

Увидав нас, солдаты-немцы, что расположились возле хутора, стали «смирно», офицер взял руку под козырек. О чем думают они сейчас, отдавая честь тем, кого так страстно желали уничтожить еще вчера? Но мы не смотрели на выражение их лиц. Мы шли, словно не замечая их. Мы любовались чистым лазурным небом, и каждый старался дышать во всю грудь. Хорошо!..

Ярко сияло майское солнце. Зеленели поля, а дальше, за полями, поблескивал от росы знакомый нам молодой березняк. Там, в этом березняке, мы оставляем невысокий холм, под которым покоится партизан Петр Трифонов, наш «Тарас».

Мы невольно остановились. Грусть охватывает сердце.

— Что, друзья, жалко свой дом покидать? — спросил Капустин.

— Не жалко, а никогда не забудем его, Сашок! — ответил Зубровин.

Это была правда. Не забудем…

Прошла неделя, месяц, первый послевоенный месяц. За это время мы побывали в гостях у многих наших друзей — латышей и русских в Курземе. Гостили в Риге, где нас приняло командование. Побывали на родине у Озолса.

Вот уж где толстый Костя попел вволюшку «Сидели мы на крыше».

Эти дни были для меня особенно дороги. Я, Зина Якушина и Ефим Колтунов были приняты кандидатами в члены Коммунистической партии.

Сознание того, что я достоин приема в партию, было лучшей наградой за все, что пережито за семь месяцев пребывания в Курземе.

А еще через несколько дней Зубровин, Агеев, Капустин, Кондратьев и я стояли на Красной площади в Москве.

— Вот и расстаемся, — сказал Зубровин с грустью. — Тяжело все-таки, братцы! Сегодня ты, Виктор, уезжаешь на Украину, а завтра я — на Урал, Алексей — на Волгу, Сашок — на свой Алтай, а Володя остается в Москве-Разлетается наша семья!

— Не навсегда же, — сказал я. — Мы будем в гости приезжать друг к другу.

Товарищи проводили меня до вокзала. Когда поезд уже тронулся, я услышал:

— Виктор, не забудь на свадьбу позвать! — Это крикнул Зубровин.