Джованфранческо Страпарола - Приятные ночи

• Название: Приятные ночи
• Автор: Джованфранческо Страпарола
• Жанр: Классическая проза

Во время венецианского карнавала Лукреция Сфорца, дочь епископа, изъявила желание, чтобы каждую ночь дамы во дворце рассказывали страшные истории и истории о любовных похождениях, волшебные сказки о феях, удачливых дураках и задавали загадки. И в таких развлечениях они и не заметили, как пролетело время...

---

НОЧЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

Уже прелестные и зоркие птички, не устояв перед непроницаемым мраком ночи, затаились в своих убежищах, а летучие мыши, не выносящие солнца и посвящённые Прозерпине {212}, выбравшись из привычных укрытий, медленно скользили в пронизанном туманом воздухе, когда почтенное и приятное общество, расставшись со всеми тягостными и горькими мыслями, снова сошлось, оживлённое и весёлое, в привычном месте. После того как все сели соответственно своему званию и положению, к ним вышла Синьора и милостиво приветствовала собравшихся. Засим, после нескольких танцев, во время которых между танцующими велись любовные разговоры, Синьора, когда нашла это уместным, распорядилась принести золотую чашу и, опустив в неё руку, извлекла наружу записки с именами пяти девиц, причём первою оказалась записка с именем Лионоры, второй - Лодовики, третьей - Фьордьяны, четвёртой - Виченцы и пятой - Изабеллы. Как первой, так и всем остальным было дано позволение свободно рассказывать всё что угодно, при одном, однако, условии, чтобы сказки были более короткими и сжатыми, чем рассказанные в предыдущие ночи. Это приказание девицы все вместе и каждая по отдельности с превеликой готовностью приняли. Итак, после определения порядка, в каком девицы должны были рассказывать сказки двенадцатой ночи, Синьора подала знак Тревизцу и Молино, чтобы они спели песенку. Беспрекословно послушные её воле, они взяли в руки и настроили свои музыкальные инструменты и искусно спели такую вот песню:

Земную красоту теченье дней
Уносит безнадёжно.
Неужто ты ко мне не станешь нежной?
В полёте жизнь сгорает беглым огоньком,
Надежда вспыхнет и уже мертва,
Нет времени осуществить мечты,
Нас эта мысль пронзает,
Но поздно правду мы осознаём.
Вот я умру, и как заплачешь ты
Над мёртвым о жестокости своей.
Утешь же любящего страстью,
Пока он жив, а ты ещё прекрасна.

Всем очень понравилась пленительная и согласно спетая Тревизцем и Молино песня, и все единодушно и громко выразили им превеликое своё одобрение. Заметив, что все, наконец, умолкли, Синьора обратилась к Лионоре, которой было предуказано жребием рассказать первую сказку двенадцатой ночи, с приглашением приступить к повествованию, и та сразу же, без промедления начала его таким образом.

Сказка I Флорьо беспричинно ревнует собственную жену; она ловко обводит его вокруг пальца, и, излеченный от своейдурости, он живёт с нею в счастии и радости

Великое множество раз, прелестные и милые дамы, слышала я разговоры о том, что нет такой науки и такого искусства, которые могли бы противостоять женской хитрости, и что происходит это от того, что сотворены женщины не из растёртой в порошок и сухой земли, а из ребра нашего праотца Адама, и, таким образом, они состоят из плоти, а не земли, хоть тела их, в конце концов, и превращаются в прах. Так вот, поскольку мне должно положить начало нашим сегодняшним занятным беседам, я решила рассказать вам повесть, где перед вами предстанет ревнивец, который, при всём своём уме и учёности, был, тем не менее, ловко обведён вокруг пальца женой и в короткое время избавился от своего безумия и стал рассудительным человеком.

В Равенне {213}, древнейшем городе Романьи, изобилующем прославленными, по преимуществу в медицине, мужами, обитал в былые дни один человек знатного рода, богатый и весьма выдающийся, который носил имя Флорьо. Ещё совсем молодой и всеобщий любимец, и потому, что был хорош собою, прелестен и мил, и из-за своей большой опытности и познаний во врачебном искусстве, он взял в жёны очаровательную и на редкость красивую девушку по имени Доротея. Из-за поразительной её красоты его, однако, стали одолевать такой страх и такая боязнь, как бы кто-нибудь не осквернил его супружеского ложа, что во всём его доме не осталось ни одной дыры и ни одной трещины, которые не были бы старательно заделаны и замазаны известью, и на все окна он поставил решетчатые железные ставни. Кроме того, он не дозволял никому, сколь бы близким родичем тот ему ни был и сколь бы тесно их ни связывали свойство или дружба, входить к нему в дом. Несчастный изо всех сил и с превеликим усердием и бдительностью старался устранить решительно всё, что могло бы запятнать чистоту его жены и побудить её отклониться от соблюдения ему верности. И хотя по законам гражданским и местным заключённые в тюрьму за долги, по представлении заимодавцам поручительства и залога, подлежат немедленному освобождению, и что, быть может, ещё важнее, преступников и злоумышленников по миновании определённого срока отпускают на волю, у неё, однако, непрерывно отбывавшей своё наказание, не было ни малейшей возможности выйти за порог дома и избавиться от столь беспросветного рабства, ибо её муж содержал преданных ему стражей, дабы они стерегли дом и служили ему, да и сам не меньше других был её стражем, отличаясь от них, пожалуй, лишь тем, что мог по собственному усмотрению выходить в своё удовольствие из дому.

Тем не менее, как предусмотрительный человек и величайший ревнивец, он никогда не покидал дома, не осмотрев предварительно самым тщательным образом все дыры и трещины в нём, не затворив с превеликою тщательностью на засовы все двери и окна и не заперев все замки поразительно искусней работы. Вот так, ежедневно претерпевая жестокие муки, и проводила свою жизнь Доротея. Но эта благоразумнейшая жена, движимая состраданием к безумию мужа - ведь она была зерцалом добродетели и целомудрия и могла в этом сравниться с римлянкою Лукрецией {214}, - решила излечить его от столь злого недуга. Она считала, что успеть в этом не смелеет иначе, как умело показав мужу, на что способны и чего только ни достигают женщины. Случилось так, что они с мужем договорились между собой отправиться следующим утром, оба одевшись монахами, в загородный монастырь, дабы исповедаться. И вот, найдя способ открыть одно из окон, она увидела через решётку железных ставен, что под ним случайно проходит тот молодой человек, который был охвачен пылкой любовью к ней.

Она осторожно позвала его и сказала: "Завтра рано поутру я пойду, одевшись монахом, в монастырь, что находится за чертою города; жди меня там, пока не увидишь, что приближаемся я и мой муж в такой же одежде. Увидев нас, поторопись, весь охваченный радостью, побежать нам навстречу, обними и расцелуй меня и потом угости нас, как должно, и всё время выражай удовольствие по случаю моего неожиданного прихода, ибо мы условились, я и мой муж, оба облачённые в монашескую одежду, прибыть завтра в названный монастырь, дабы исповедаться. Будь осмотрителен, в добром расположении духа и неизменно настороже и не теряй рассудка!" Выслушав эти её слова, осмотрительный юноша удалился и, одевшись монахом и приготовив обильное угощение из всевозможных изысканных яств и множества отличных и тонких вин, отправился в вышеназванный монастырь и, получив от достопочтенных отцов в своё распоряжение келью, проспал в ней эту ночь. Наступило утро, и он распорядился приготовить к обеду всевозможные отменные кушанья в дополнение к тем яствам, которые накануне принёс с собою. Выполнив это, он стал прохаживаться перед воротами монастыря и немного спустя увидел свою Доротею, приближавшуюся в одежде монаха.

Устремившись навстречу ей с весёлым и довольным липом и сделав вид, будто не помнит себя от захлестнувшей его нечаянной радости, он поборол в себе всякую робость и обратился к ней так: "До чего мне приятна и по сердцу встреча с тобой, возлюбленный брат Феличе, предоставляю судить тебе самому, ведь мы целую вечность с тобой не виделись". Произнеся эти слова, он заключил в объятия Доротею, и, орошая лица воображаемыми слезами, они крепко расцеловались. Оказывая внимание новоприбывшим, он пригласил их к себе в келью и усадил за стол, который был уставлен великолепными кушаньями и на котором, как говорится, лишь птичьего молока не хватало. Сидя за столом рядом с дамою, он отмечал сладостным поцелуем почти каждый кусочек, который она отправляла в рот. Поражённый новизною того, что он видит, ревнивец был повержен в изумление и потрясён; растерянный, он пребывал в величайшем унынии, наблюдая, как у него на глазах монах целует его жену, и не мог проглотить ни кусочка, сколь бы малым тот ни был, ни исторгнуть его назад.

В каких утехах и удовольствиях они провели весь день. С приближением вечера ревнивец собрался уходить, говоря, что они и так слишком надолго покинули монастырь и что им необходимо туда вернуться. В конце концов, не без труда добившись своего, после бесконечных объятий и смачных поцелуев и к великому огорчению хозяина, гости откланялись и ушли. По возвращении домой, догадавшись, что он сам был причиною приключившейся с ним беды, и поняв, что бессмысленно и бесполезно пытаться препятствовать хитроумным уловкам женщин, муж, видимо, признал себя побеждённым и укрощённым своей Доротеей и снял с окон железные ставни, а также сделанные по его заказу замки и запоры, так что дом его стал открытым и доступным для всех, как никакой другой во всём городе. Он отменил, кроме того, все установленные для жены ограничения и запреты, предоставив ей наслаждаться свободой, и побопол все свои страхи. Излечившись от своей столь тяжёлой болезни, он зажил с женою в покое и мире, и она, освободившись из сурового заключения, честно блюла верность мужу.