Мария Оссовская - Рыцарь и буржуа

• Название: Рыцарь и буржуа
• Автор: Мария Оссовская
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Философия
• Год: 1987

Книга состоит из двух наиболее важных в теоретическом отношении работ крупнейшего польского исследователя в области морали. Работа «Рыцарский этос и его разновидности» посвящена рассмотрению разновидностей и эволюции рыцарского этоса, начиная с античности и кончая новейшей историей. В «Буржуазной морали» обстоятельно анализируется становление и развитие норм и ценностей буржуазной морали и присущих ей личностных образцов поведения. В ходе рассмотрения исторических типов нравственности автор широко привлекает материал художественной литературы, публицистики, мемуаров, этнографических и социологических исследований, что делает возможным рекомендовать книгу не только специалистам по истории этики, но и широким кругам читателей.

---

Описание германцев, пишет Т. Мантейфель, должно быть сопоставлено со все более многочисленными новыми материалами, в том числе археологическими См.: Manteuffel T. Њredniowiecze powszechne. Warszawa, 1958 s. 31.. Хотя после такого сопоставления вырисовывается образ, отличающийся от нарисованного Тацитом или Цезарем, мы все же сочли нужным изложить оба эти описания. Ведь к германцам возводят некоторые черты средневекового рыцаря, образец которого будет рассмотрен в следующей главе.

Изображение германцев у Тацита и Цезаря заставляет вспомнить о суровых методах воспитания в Спарте. Некоторые авторы находили сходство между германцами и эсэсовцами. Эти аналогии приводит А. Кусневич в своей книге «Эроика», рисуя личностный образец нациста. Но идеологи третьего рейха, говоря о германцах, не обращались ни к Тациту, ни к Юлию Цезарю. Эти «исторические» германцы оказались, по их мнению, слишком податливы к влиянию римской, а затем — христианской культуры. А христианство (в той его версии, в которой оно призывало к смирению, милосердию и аскетизму) рассматривалось идеологами нацизма как враг, нанесший удар столь милой нацизму «нордической культуре». Ведущий идеолог нацизма А. Розенберг указывал на викингов как предшественников гитлеризма. Викинги, правда, занимались грабежом, как это свойственно воинам, но мечтали о славе, господстве и созидании, утверждал Розенберг. Где бы они ни появились, повсюду возникали единственные в своем роде творения культуры. С викингами, по мнению Розенберга, ассоциируется свобода, великодушие, жизненная сила; «если понятие достоинства вообще когда-либо было центром человеческого существования, то именно на нордическом, германском Западе» Rosenberg A. Der Mythus des 20. Jahrhunderts. Mьnchen, 1942, S. 152.. Германцы для Розенберга — категория внеисторическая. Германцами он называет тех, кто придерживается определенной идеологии, кто принадлежит к «расе господ». В их жилах течет будто бы нордическая кровь. Например, те, кто бежал во время Великой французской революции в Пруссию, лишь по видимости были французами; по существу же это были германцы Ibid., S. 111..

Розенберг признает связи нацизма со средневековым рыцарством; правда, рыцарское сословие в XV веке стало терять свое значение, но воспитанное им чувство чести пробудилось в других сословиях, а именно в бюргерском. Оно создало мощный и независимый Ганзейский союз, в котором понятие чести проникло даже в торговлю, если только в жилах купца текла нордическая кровь.

Итак, германцы в понимании Гитлера и Розенберга наделяются иными чертами, чем у Тацита и Юлия Цезаря. Перечислять их, пожалуй, нет смысла; я упоминаю об этом лишь для того, чтобы показать, до какой степени могут различаться между собой ориентации, использующие понятие чести.

ГЛАВА V. Рыцарь в средневековье

В жизни народов нет ничего реальнее и практичнее идеала.

В. Парето

В этой главе я хочу представить одну из разновидностей рыцарского этоса, а именно рыцарский этос, воссозданный по французским «romans courtois» (куртуазным романам), с привлечением характерных образцов более раннего жанра «chansons de gestes», то есть поэм о славных сражениях рыцарей, по большей части из круга Карла Великого.

Куртуазный роман получил распространение в XII веке. Такие романы сочинял, между прочим, знаменитый Кретьен де Труа, сочетая в них античную традицию «шансон де жест» и кельтские мотивы. В том же столетии писала свои песни Мария Французская. Посмотрим, какие главные черты связывались в них с идеалом рыцаря.

В принципе рыцарь должен был происходить из хорошего рода. Я говорю «в принципе», потому что иногда в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги. Кроме того, можно было — и это случалось все чаще по мере развития городов и усиления их значения — купить эту привилегию. Но в куртуазной литературе герой непременно блистал великолепным генеалогическим древом. Королевских сыновей здесь было немало; впрочем, чтобы носить королевский титул, требовалось немного. Согласно С. Чарновскому, у кельтов достаточно было владеть половиной польского повята [Мелкая административно-территориальная единица в Польше], чтобы титуловаться королем См.: Czarnowski S. Dzieіa. Warszawa, 1956, t. 3, s. 31..

Рыцарь должен был отличаться красотой и привлекательностью. Его красоту обычно подчеркивала одежда, свидетельствующая о любви к золоту и драгоценным камням. Доспехи и упряжь были под стать одежде. Чарновский напоминает, что слово «noblement» («благородно») значило у хрониста IV крестового похода то же, что и «rikement» («богато», «роскошно», «великолепно») Ibid., t. 1, s. 110.. Мужская красота перестает играть особую роль лишь в буржуазном этосе; здесь ей на смену приходит достойная внешность, респектабельность, а красота требуется уже только от женщины, и лишь за ней оставляется право на украшения, которые еще в XVIII веке не возбранялось носить и мужчинам.

От рыцаря требовалась сила. Иначе он не смог бы носить доспехи, которые весили 60-80 килограммов. Эту силу он проявлял обычно, подобно Гераклу, в младенчестве. В одной из северных легенд ее герой Беовульф, прибывший издалека, чтобы освободить датчан от чудовища, которое подкрадывалось по ночам и убивало знаменитейших рыцарей, вступает с ним в ужасную схватку и при этом бросает все свое оружие, дабы выказать силу, позволяющую ему свернуть чудовищу шею голыми руками. В соответствии с этой традицией Збышек из Богданца в «Крестоносцах» Сенкевича настолько могуч, что выжимает сок из ветки дерева, сжимая ее; а когда на двенадцатом году жизни он ставил арбалет на землю, то так пружину натягивал, что и взрослому было за ним не угнаться. Значение физической силы с развитием техники постепенно снижается.

От рыцаря ожидалось, что он будет постоянно заботиться о своей славе. Слава требовала неустанного подтверждения, все новых и новых испытаний. Ивен из романа Кретьена де Труа «Ивен, или Рыцарь Льва» не может остаться с женой, с которой он только что обвенчался. Друзья следят за тем, чтобы он не изнежился в бездействии и помнил, чего требует от него его слава. Он должен поэтому странствовать, пока не подвернется случай сразиться. «Раз здесь война, я здесь останусь», — говорит рыцарь в одной из баллад Марии Французской. Если войны нет, он отправляется дальше, вызывая первого встречного всадника, чтобы установить то, что сегодня (как об этом говорилось выше) называют «порядком клевания», то есть чтобы установить иерархию, место в которой зависит от количества и качества побежденных рыцарей. Рыцарь не может спокойно слушать о чужих успехах. Один из героев баллад Марии Французской должен помериться силами с неизвестным соперником, весть о славе которого дошла до него, ибо — как он говорит — зависть грызет его сердце. «Он был премного удивлен, что здесь и другие имеют такую славу, когда он хотел быть первым в мире». «Среди пятисот он был бы первым», — пишет о другом рыцаре та же Мария Французская.

Ивен, Рыцарь Льва, мстя за родственника, убивает мужа некой дамы. Та в отчаянии рвет на себе волосы и расцарапывает кожу ногтями, но в конце концов позволяет здравомыслящей служанке убедить себя выйти за убийцу. «На бой выходят два героя. // Коль победит один из них, // Кого, скажите, из двоих // Храбрейшим назвали б вы сами?» Ответ очевиден: «Хотите вы иль не хотите, // А доблестнее победитель» Зарубежная литература средних веков. М., 1974, с. 260.. И вдова отдает ему свою руку так быстро, что снедь, предназначенная на поминки, может пойти на свадебное пиршество.

Нет смысла делать добрые дела, если им суждено остаться неизвестными, говорит Кретьен де Труа, одобряя неустанную заботу о своем «отраженном Я». Гордость совершенно оправдана, если только она не преувеличена. В таком случае ее называют «dйmeusure», что соответствует гомеровскому «hybris» [Здесь: высокомерие, заносчивость (древнегреч.)], и если она заходит слишком уж далеко, то сурово наказывается. Соперничество из-за престижа ведет к стратификации в рамках сражающейся элиты, хотя в принципе все рыцари считаются равными, что в легендах о короле Артуре символизирует, как известно, круглый стол, за которым они сидят. (Слово «легенда» не означает здесь какого-либо литературного жанра; оно употреблено в обиходном смысле для обозначения любого повествования, содержащего элемент вымысла.)

При такой постоянной заботе о своем боевом престиже понятно, что от рыцаря требуется мужество. Недостаток мужества — самое тяжелое обвинение. Боязнь быть заподозренным в трусости вела к нарушению элементарных правил стратегии, что в свою очередь очень часто кончалось гибелью рыцаря и истреблением его дружины. Мужество бывает также необходимо для исполнения долга верности и лояльности — двух добродетелей, которые считают иногда консервативными в том смысле, что они служат сохранению существующего положения вещей См.: Duprйel E. Traitй de morale. Bruxelles, 1932, vol. 1-2.. Эти добродетели демонстрирует Лингард в «Спасении» Дж. Конрада — писателя, которого Б. Рассел в своей автобиографии называет польским джентльменом-аристократом до кончиков ногтей См.: Russell В. The autobiography. London, 1967, vol. 1, p. 207..