Борис Левин - Еще один шаг

• Название: Еще один шаг
• Автор: Борис Левин
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Есть в нашей стране край — изумительный по красоте своей и суровый по климату. Это наш Север. Протянулся он на многие сотни километров вдоль берегов Белого моря. Текут там многоводные реки, шумят вековые леса, и живут в нем простые, трудолюбивые, сердечные люди. Однажды в тех краях произошел удивительный случай, главными героями которого стали два брата — Алешка и Валерка Бояровы. Одному из них было тогда одиннадцать лет, а другому — семь. Что это за случай, рассказывает предлагаемая твоему вниманию, юный читатель, повесть. Мы не станем пересказывать ее, ты все узнаешь сам, прочитав книгу. Мы же хотим сказать о другом. Иногда сверстники героев этой книги, да и ребята постарше мечтают о подвигах, которые им еще не удалось совершить. Книга эта убеждает нас в том, что подвигу всегда есть место, для его свершения не нужны исключительные обстоятельства.

Прочти эту книгу, и ты, дорогой читатель, вместе с ее героями побываешь в суровом северном краю, вместе с ними пройдешь по нехоженым тропам тайги.

---

ЕЩЕ ОДИН ШАГ

УТРО

Проснувшись, Валерка минуту лежит не двигаясь, потом прислушивается. Во всем доме — сонная тишина. Кто-то невидимый легонько, мягко протирает глаза окнам, и вот они уже синеют, свежие, чистые, в капельках дождя. С портрета на стене смотрит дед Парфентий, погибший в прошлую войну в Баренцевом море; Валерки тогда и на свете не было.

Слева от портрета — барометр. Тускло блестит полированная оправа, льдинкой стынет в ней круглое толстое стекло, а за стеклом притаилась стрелка. Три дня подряд, как ни стучал по барометру Валерка, она упрямо стояла на «пасмурно», а вчера взяла и передвинулась на «ясно», как будто знала, что сегодня выходной день, — и постепенно дождик кончился, небо очистилось от туч. Хорошее дело — барометр, всегда наперед можно знать, какая будет погода.

Ниже барометра, на краю подоконника, четко рисуются паруса на швертботе, подаренном Валерке дядей Михеем на день рождения.

И вдруг Валерка вскакивает:

— Неужели ушли? Собрались и потихоньку, пока я спал, ушли?

Но как же так? Обещали взять с собой; отец, когда ложились, еще сказал: «Спи давай, разбудим…» Выходит, забыли. А может, нарочно не разбудили? Посмеялись — и все…

Валерка грустно вздыхает и вдруг отбрасывает простыню. Кашель! Это отец! Значит, не ушел! Как и Валерка, он, наверно, только что проснулся. Мигом исчезает обида. Но почему Алешки не слышно?

Валерка соскальзывает на пол и, осторожно ступая босыми ногами, обходит шкаф, заглядывает в угол.

Алешка спит. Безмятежно посвистывает носом, на лбу у него рассыпались волосы, а острые локти поджаты к бокам, будто Алешка вот-вот вскочит и даст стрекача. Черная, словно сажей вымазанная, пятка высунулась из-под простыни.

Разбудить или не надо? Посмотрим теперь, кто соня. Скорее к отцу, собраться — и в лес, пусть Алешка догоняет.

Остановившись на пороге горницы, Валерка шепчет:

— Папанька, я проснулся…

— Молодец… А где Алешка?

— Спит… Говорил, что я просплю, а сам… Пусть догоняет теперь.

Отец подходит к окну, распахивает его; яблоневая ветка роняет на подоконник несколько крупных росинок; ветка качается, и, видно, хочется ей заглянуть в комнату, словно, иззябнув за ночь, она тянется к теплу.

— Значит, пусть догоняет?

В голосе отца слышится укор, и Валерка неуверенно отвечает:

— Так он же дразнился.

Отец закуривает. Дым уплывает в раскрытое окно медленно — ручеек за ручейком. Сквозь ветку проглядывает бледно-синий кусочек неба. Белеет, горбится отцовская рубаха.

Плохо получилось. Отец, наверно, рассердился. Валерка вздыхает. А отец вдруг подходит, ерошит волосы:

— Ладно, Валерий… Собирайся.

— Я сразу… И Алешку разбужу!

— Давай буди. Да скорей!.. Солнце скоро взойдет.

Оказывается, будить Алешку не надо: он уже здесь.

Щурится, зевает:

— Поспать не дали.

Проснулась и мама. Конечно, она сейчас начнет: «Поешьте… С собой возьмите». Пусть. Валерка все вытерпит, только бы скорее идти.

Умывшись, Валерка садится за стол, а на белой скатерке, закрывающей полстола, уже стоит полагушка молока, в миске — шаньги — вкусные ячменные лепешки на сметане. После еды он разрешает причесать себя, не возражает и против рубашки, хотя сегодня, наверно, будет жарко: барометр показывает «ясно». Но лучше не перечить. Зато, пока мать возилась на кухне, Валерка вытащил из корзины сверток с пирогом и оставил на этажерке, за книгами. Он это проделал так ловко, что даже глазастая Катька ничего не заметила; потом как ни в чем не бывало прошелся по чисто вымытому дресвой полу, по желтым луковицам сучков, принес швертбот и протянул Катьке:

— На… играйся.

Катька, не веря, несколько секунд не притрагивалась к швертботу.

— А… можно?

Валерка великодушно кивнул. Он не жадный, он идет с отцом и Алешкой в лес за ягодами, и ему ничего не жаль, даже швертбота.

Между тем наступает утро. Вовсю уже розовеют окна. Над поселком, над черной каемкой леса румянится небо, а облако, в стороне от поселка, смахивает на белый пенящийся ручей, но вдруг оно свертывается в лохматый ком снега, обрастает маленькими тучами, набухает и, удлинившись, превращается в голубого кита. Величественно покачиваясь на невидимых воздушных волнах, кит плывет к северу — в свои родные воды. Проходит минута, две и он исчезает в безбрежном небе, и все небо тотчас окрашивается в нежно-золотистый тон, и лес становится четче, строже, по верхушкам его пробегают быстрые солнечные блики.

Валерка не может оторваться от окна, но отец и Алешка торопят.

Они уже выходят из ворот, когда Катька, опомнившись, начинает хныкать:

— И я хочу…

Валерка ускоряет шаг, а отец задерживается:

— Чего она?

Мать тянет Катьку к себе, девочка пытается вырваться.

— Чего захотела… Нишкни!

Молодец мама! Скажи она «возьмите» — отец, наверно, взял бы и Катьку. А что потом с ней делать в лесу? Устанет — тащи ее.

Долго слышен Катькин въедливый голос. Отец досадливо морщится:

— Маленькая она… Надо бы уступить.

Голос Катьки постепенно стихает, и вот его совсем не слышно.

Валерка сбивает ногой ромашку, посматривая на молчаливого Алешку. Отец молчит тоже.

СПРЯТАЛСЯ

Поселок Белозерск — это две ровные прямые улицы без единого деревца. Дома выстроились рядами — добротные, обшитые плотным потемневшим тесом; дворы на добрую треть завалены поленницами впрок заготовленных дров: зимы здесь холодные, затяжные, и лишняя охапка топлива не помешает.

Задумчивые колодезные журавли мерно раскачиваются в рассветном тумане. Черные усы радиоантенн на крышах чуть-чуть пошевеливаются, словно ищут чего-то.

Воскресный день, а поселок уже проснулся. Скрипят воротца в пристройках к домам, пахнет первым дымком.

Алешка и отец ушли вперед. Валерка немного отстал. Заметив лежащего на крыльце Урагана во дворе соседей, он не может не крикнуть «Ату его, Ураган!» и весело смеется, когда собака, вздрогнув, будто ее ударили, вскакивает и острит уши, но, увидев Валерку, мчится к калитке. Валерка отламывает кусок шанежки.

— На!

Ураган на лету хватает.

Увидев бабку Михеиху возле колодца, Валерка хочет спросить, где их Семка, неужели спит еще, но отец здоровается, Валерка тоже здоровается и уже о Семке не спрашивает. Цепляя ведро к журавлю, бабка говорит:

— Здорово ночевали!.. За черникой? — Поглядела на небо. — Кабыть на ясень поворачивает. Хорошо в лесу нонче. Счастливо ходить, Петрович!.. И наши собираются, да долго возятся.

Она бы еще говорила, но отец, приподняв картуз на прощанье, идет дальше.

У поселкового клуба, приземистого, длинного здания, на щите белеет афиша. Как не задержаться здесь, не посмотреть, что сегодня будет в клубе? Может, артисты из Архангельска приехали? Вот если бы Северный хор — до чего поют ладно.

— «Максим Перепелица», — читает Алешка. — Кино.

— Перепелица? — повторяет Валерка. — А кто он, папанька?

— Солдат, наверно. Видишь, нарисован? Бравый-то какой… Вернемся — сходим поглядим.

— А успеем?

— Должны бы…

Отускоряет шаг. Ребята не отстают.

Последние дома — совсем новые; их не успели огородить, — и они, как гости, пришедшие издалека и остановившиеся у поселка, не знают, примут их или нет.

Сразу за поселком, на обогретом северным солнцем пригорке, — школа. Большие окна распахнуты, широкое крыльцо вымыто до воскового блеска.

Еще полсотни шагов — и поселок и школа остались позади.

Началась старая, наверно трехлетней давности, порубка. В траве чернеют круглые пни — такие большие, что каждый из них мог бы служить обеденным столом для целой бригады. Кое-где между пней дрожат от легкого ветерка молодые осинки.

А вот и новая, свежая порубка. Место здесь заболоченное, и лесорубы проложили лежневку — дорогу, устланную бревнами.

— Папанька, а твой-то участок где? — спрашивает Валерка, стараясь идти в ногу с отцом.

— Мой-то?.. Подальше. Видишь трактор? От него, считай, километра два.

— Мы попадем туда?

— Вряд ли. Там ягод не густо!

Бояров шагает широко, переступая кочки, ямки, сыновья стараются подражать ему. Дымок от отцовской папиросы плывет в воздухе белым ручейком, не тает.

— Папанька, а хлысты как грузят? Они же вон какие большие!

— Ну и что? Справляемся. Сначала лес валим.

— Я знаю. Пилками «Дружба», — сказал Алешка.

— Верно. Инструмент надежный. Главное — удобен для переноски. Так вот. Валим, а потом обрубаем сучья: летом — на волоке, а зимой — на погрузочной площадке. Это делают не вальщики, а обрубщики.

— Дядя Михей? Правда?

— Михей-то?.. Он не только обрубщик, он и тракторист… Грузим, значит, трелевочными тракторами на автомашины. И пошел на нижний склад.