Джеймс Бейкер - Инжектором втиснутые сны

• Название: Инжектором втиснутые сны
• Автор: Джеймс Бейкер
• Издательство: АСТ, Адаптек
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-040219-8, 5-93827-080-4

«ИНЖЕКТОРОМ ВТИСНУТЫЕ СНЫ» — культовая классика, основанная на истории легендарного продюсера Фила Спектора.

Популярный ди-джей Скотт Кокрейн влюбляется, как мальчишка, в женщину, внешне необычайно похожую на его первую девушку, пропавшую без вести двадцать лет назад.

Бывшая звезда женской рок-группы Stingrays, а ныне жена культового рок-композитора 60-х Денниса Контрелла, прозванного Вагнером поп-музыки, последние двадцать лет живет в особняке со своим мужем в Лос-Анджелесе, отгородившись от всего мира. Их связывают сложные напряженные отношения, в которые оказывается втянут Скотт. Перед ним постепенно раскрываются зловещие тайны чужой семьи, причудливо переплетенные с его собственной судьбой — вплоть до окрашенной трагизмом развязки.

---

Я оглянулся, готовый к смерти. Он был без оружия. Но рожа у него была красная, как дешевая телятина.

— Ты что имеешь в виду?

— Только что. У тебя с Шарлен. Большой Уилли мне рассказал.

У меня сердце зашлось в бешеном ритме «Watusi».

— Ничего. Я просто был в туалете…

— Эта сучка. Что она сделала? Она разделась?

— Нет. — Еще чего. Просто он валил на нее все грехи.

— Ну, рассказывай. Она показывала тебе свои сиськи, да?

— Нет.

— Значит, свою промежность? Сняла халат, раздвинула ноги и ткнула пальцем в свою мокрую дырку?

— Она была не в халате. Это совершенно невинная ошибка. Она не знала, что я там…

— Знала. Большой Уилли все видел. Она следила, как ты туда входишь и чуточку выждала, пока ты вынимал свой хрен. Она его хватала? Что она от тебя хотела? Обтереть половые губы о твою палку?..

— Чушь какая-то. Ничего не было.

— Ты ее не защищай…

— Да не защищаю я ее! — гаркнул я в неожиданном приливе дикой ярости, напугавшей меня самого; правда, понял я это лишь секундой позже, и по его ошарашенному взгляду понял, что он свои идиотские выдумки оставил.

Но я ошибся. Он несколько сально ухмыльнулся, довольный, как папаша, чей любимый сынок хоть в чем-то наконец выказал мужество.

— Ты джентльмен, — сказал он. — Ценю. Ты пытаешься даже такой гнусный, извращенный расклад обернуть к лучшему. Снимаю перед тобой шляпу, Скотти.

Он подошел к стереосистеме, на котором уже стояла двухдюймовая катушка. Включил, подвигал рычажки на нескольких усилителях.

— Пришло время поумерить резвость этой сучки раз и навсегда, — сказал он словно сам себе.

Меня трясло от бурлящего в крови адреналина. Почему я просто не вышиб ему убогие мозги одной из этих колонок?

Он щелкнул выключателем, из колонок разнесся жуткий рев. Он убавил громкость.

— А знаешь, почему у нее дырка такая здоровенная?

— Заткнись, — ответил я, но в этот момент рявкнула одна из колонок, словно сама судьба решила меня заглушить.

Он обернулся ко мне:

— Я буквально на днях понял. Дело не в психиатре. Знаешь, как я об этом узнал?

Господи, он что, не видел, что у меня на лице написано?

— Потому что у него хрен был с наперсток. Так сказал Большой Уилли. А Большой Уилли не врет — в таких делах уж точно. А я тебе скажу, почему у нее такая огромная дырка. Она трахалась с ниггерами.

Меня охватило чувство deja vu. Все катилось по кругу. Я бился в передозе собственного бешенства. Я слишком долго терпел. Надо было вырвать ему язык еще когда мы в первый раз встретились.

— Луиза Райт! Вшивая черная извращенка! Вот в этом-то все и дело. Шар ездила туда, не чтобы послушать старые хиты. Она ездила туда, чтобы ее оттрахала компания озабоченных гребаных ниггеров с хренами, как протухшая колбаса. Эта сучка все равно только испоганила мне все. Мне надо было нанять киллера, чтоб прострелил ей ее беззубую башку. У нее ведь нет зубов, ты об этом знал? Пиоррея в детстве. Может, она ее подцепила, когда обсасывала эти затасканные вонючие хрены, чавкала ими под ритм-энд-блюз. Она меня с землей сровняла, блядь черножопая! Она и из студии уходила, только раздавив мне все мозги в кашу.

— Это же лучшая вещь, которую ты когда-либо создавал, — услышал я собственный голос и почувствовал себя совершенно разбитым. Я был уверен, что вскоре заработаю рак. К уикенду у меня вырастет здоровенная опухоль, если я не прикончу его на месте.

— Конечно, лучшая! Это, блин, был шедевр. Я превратил эту дерьмовую ниггершу в трепещущее чудовище из чистейшего и вечного хромированного сияния. Но «Прилив волны огня» — ерунда, одноразовая дешевка, дерьмо по сравнению с этим! — Он крутнул катушку. — Скотт, вот чем я хотел поделиться с тобой, когда дал тебе кассету, но там была всего лишь, блин, копия. А это… это оригинал. Пятнадцать лет все усиливающейся боли!

Начиналось все какофонией, пронзительной и невыносимой. Секунд тридцать-сорок — словно оркестр Мантовани,[255] духовный хор мормонов,[256] «Sex Pistols»,[257] «Fabulous Flames»[258] Джеймса Брауна, «Е Street Band»,[259] «Roxy Music»,[260] «Clash» и «Crystals» пытались переорать друг друга, а заодно — завывания всего населения Южной Америки. Наконец, точно в тот миг, когда это стало совершенно невыносимо… все превратилось в совершеннейшую мелодию; у меня аж горло перехватило. Меня словно сковало холодом — ноги, спину. Ужасающее скрежещущее безумие первых сорока секунд сменилось тем, что изгнало из меня бесов, унесло мой гнев, и я не мог противиться этому. То, что последовало — было неистовым, сверкающим, пульсирующим и мелодичным штурмом чистейшей музыки, обрушивающейся, словно раскаленная лава меж бесконечного множества зеркал; и все это было глубоким, истинным — цифровое совершенство, которое даже «Прилив волны огня» заставляло звучать, как в далеком сорок пятом.

Каждая многочисленная армия звуков двигалась по пересеченной местности, будучи совершенной в каждой отдельной детали — и в то же время была единым целым, словно ее скрепляли невидимые законы, идущие из самого сердца Вселенной. Финал был ошеломляюще пронизывающий, и в то же время праздничный, эйфоричный. Трансцендентный романтизм, рок — лиричный эквивалент Рахманинова, преуспевающий и сокрушительный. Деннис был прав. Вне всяких сомнений, это было лучшим, что он создал, может быть, действительно превыше всего, что когда-либо было создано. И все же его произведению не хватало самого важного элемента. Ведущего вокала.

Музыка возрастала, пока накал не стал практически невыносим, пока эйфория не подошла к тончайшей грани с болью. Затем она вновь рухнула, с заставившей содрогнуться неожиданностью, одновременным оргазмом и выпотрошенностью, и завершилась мягким раскатом виолончелей, тяжким и грандиозным, как ночное море.

— Боже мой, — наконец выговорил я и посмотрел на него.

В его глазах стояли слезы. В моих тоже.

7

С пустынной заброшенной улицы открытый кинотеатр «Сенчури» для автомашин выглядел как сюрреалистическое святилище утраченных подростковых мечтаний. В дни «Капли»[261] он был девственно чист, а сейчас — убог и замусорен; высокие двойные пластиковые занавеси, которые должны были скрывать экраны от взглядов из квартирных окон близлежащих домов, висели лохмотьями, как сгнившие паруса.

Я проехал мимо бара с закусками к ближайшему тринадцатому ряду. Почему она назначила встречу именно здесь, в тринадцатом? Именно в нем обычно назначали свидания; именно в этом ряду происходило все действо, здесь был главный траходром. Если б все, кто за этим сюда и приезжал, парковались бы только в тринадцатом ряду, машины спрессовались бы в плотную груду, в то время, как остальная парковка пустовала бы.

Конечно, так все было в те времена, когда здесь был всего лишь один тринадцатый ряд. Я подождал несколько минут, поглядывая то на обезглавливание в летнем лагере на экране передо мной, то на беззвучное изнасилование в зеркале заднего вида и надеясь, что Шарлен отыщет меня. И она нашла — я даже вздрогнул, когда она распахнула дверь со стороны пассажирского сиденья.

— Все в порядке, — сказала она, сев в машину. — Он думает, что я поехала к Луизе.

Я рассмеялся:

— Здорово. Славный безобидный трюк.

— Что ты имеешь в виду?

— Он считает, что ты ездишь туда только затем, чтобы — как бы это поделикатнее назвать? — чтобы запрыгнуть на афро-американских джентльменов со здоровенными…

— Так, хватит, я не хочу об этом слышать.

Я не мог осуждать ее за это.

Она закурила, оглядела остальные машины. Она явно нервничала — не так, словно у нее должен был начаться этот ее приступ, просто была встревожена.

— Здесь мы и познакомились, — сказала она.

— Ты с Деннисом? А я думал, что он ехал по Аркадии и вдруг услышал, как ты что-то декламировала в гараже…

— Чушь это все. Это было здесь. В августе шестьдесят четвертого. Показывали «А Hard Day's Night».[262] Я была с Бобби. Он узнал Денниса, подошел к нему и стал на него давить, чтобы тот нас прослушал. Деннис и не собирался. Пока не увидел меня!

— То есть ты тогда встречалась с Бобби, да?

— Нет. Мы были просто друзьями, как брат и сестра. Вся эта писанина в журналах насчет любовного треугольника — тоже чушь, — она уставилась в экран. — Он-то, по-моему, втрескался в меня. Но я никогда ничего подобного к нему не испытывала.

— Ага, я помню, когда он умер, — я понимал, что подгоняю ее ответ под свои рамки. Я полистал в свое время кое-какие из этих журналов. — Его нашли в машине…

— Да. На каком-то очистном заводе в Карсоне. В сверкающем новеньком «камарро» шестьдесят девятого года. Он только что купил эту машину. На ветровом стекле была наклейка, в магнитофоне стоял «Let It Bleed»,[263] а из руки у него торчала игла. Он был мертв уже с неделю, когда его нашли.

— Героин…

— Думаю, да, — видно было, что она любила его, хотя я и верил ей, что эта любовь не была романтической. — Такая утрата. Он ведь тоже поначалу пел, еще когда мы были «Darts». Мало кто знает об этом. Он хорошо пел. Мог бы стать вторым Джеггером. Но у Денниса, конечно же, было свое видение «Stingrays», и он не дал бы Бобби петь. Хотя все время обещал, что даст ему что-нибудь вокальное. Когда «Stingrays» уже распались, он записал с Бобби какие-то сольники, но ни один из них так и не вышел. Ничего у них не вышло, полный крах, — ее взгляд проследил движение на экране. — Бобби так взволновался тем вечером, когда мы встретили Денниса. Это было похоже на решающий шаг, — она фыркнула. — Я вообще-то тоже была сама не своя. Еще бы! Передо мной был гений, который хотел сделать из меня звезду! Он был молодой, богатый, красивый, влиятельный, творческий. Мечта любой девушки. Машина тоже была та еще. У него был тот самый «Stingray» шестьдесят третьего года, который, не поверишь…