Джеймс Бейкер - Инжектором втиснутые сны

• Название: Инжектором втиснутые сны
• Автор: Джеймс Бейкер
• Издательство: АСТ, Адаптек
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-040219-8, 5-93827-080-4

«ИНЖЕКТОРОМ ВТИСНУТЫЕ СНЫ» — культовая классика, основанная на истории легендарного продюсера Фила Спектора.

Популярный ди-джей Скотт Кокрейн влюбляется, как мальчишка, в женщину, внешне необычайно похожую на его первую девушку, пропавшую без вести двадцать лет назад.

Бывшая звезда женской рок-группы Stingrays, а ныне жена культового рок-композитора 60-х Денниса Контрелла, прозванного Вагнером поп-музыки, последние двадцать лет живет в особняке со своим мужем в Лос-Анджелесе, отгородившись от всего мира. Их связывают сложные напряженные отношения, в которые оказывается втянут Скотт. Перед ним постепенно раскрываются зловещие тайны чужой семьи, причудливо переплетенные с его собственной судьбой — вплоть до окрашенной трагизмом развязки.

---

Джеймс Роберт Бейкер Инжектором втиснутые сны[1]

Ты была для меня горной вершиной,
Ты была для меня высочайшим пиком,
Ты была для меня — всем,
Что я имел, но не смог сохранить.

Лу Рид, «Pale Blue Eyes»[2]

1

И вот я вижу на треснутом лице «принцессы Грейс», на своих часах, что сейчас четыре утра, и вокруг, насколько мое аэродинамическое зрение позволяет мне рассмотреть, лежит сияющий некрополис Города Ангелов.[3]

Знаете, мальчики-девочки, из моей пуленепробиваемой стеклянной гробницы здесь, на восемнадцатом этаже высотки на углу Сансет и Вайн Тауэр[4] открывается такой вид! В хороший день на востоке виден Пико-Ривера, а в жаркую ясную ночь, вот как сегодня, отсюда можно разглядеть груду из десятка машин на четыреста пятой трассе, в пригороде Сан-Диего. У меня здесь тоже жара, зато нет никакой аварии. Я тут задыхаюсь в своем аквариуме, под сводом из листового стекла; тону в озере собственного истинно мужского пота. Я раздет до поистрепавшегося бандажа для мошонки «Солдат Удачи», мой твердокаменный мел-гибсоновский торс отражает мягкий янтарный свет, моя золотистая кожа блестит, как член только что из дырки, — а все потому, что я не позволил себя превратить в секс-объект мужского пола. Вот почему кондиционер у меня сегодня не работает. Нет, он не сломался, тут гадство покруче. Его программируют на отключение в полночь, и это — зная, что следующие шесть часов мне предстоит сидеть здесь, как в клетке, имея при себе только бутылку доисторического «Gatorade»[5] и полдюжины теплого «Coors».[6]

А все потому, что я не позволяю обертывать свои мощные бицепсы целлофаном. Потому что не даю запродать мой рельефный живот компании «Маттель».[7]

Потому что никогда не появлюсь голым, во всем блеске эрекции, в ряде так называемых «журналов для женщин». Потому что не лягу в постель с влиятельной бабой шестидесяти лет из Палм-Спрингс. И еще потому что я никогда не буду делать из песен бижутерию вроде той, с которой приходили ко мне «Disco Duck».[8]

Они показали мне слова одной песни, предлагали заняться ею. Называлась она «Post New Wave Nouveau Rock Frog».[9]

Сказали, что эта песня вмиг сделает меня миллионером. Что она пойдет нарасхват на каждом углу по всей Южной Калифорнии — и это только поначалу. Сегодня — Оранжевый округ,[10] завтра — Небраска.

Я смогу вести танцевальные вечера на ранчо в Санта-Барбаре, обзаведусь плейбойским самолетом, я буду как Джонни и Мерв, попаду в журналы «Пипл» и «Роллинг Стоун», выпущу книгу о диете рок-н-рольщиков, затею череду походов по борделям, буду одобрять презервативы и право разврата для настоящих самцов, мне придется нанять целое отделение головорезов, чтобы не подпускали ко мне вопящих в экстазе соплюшек. Я поднимусь над вселенной, несчастный и одинокий — и мне будет плевать на это из вечного кайфа от лучшей в мире наркоты. И все, что мне надо было сделать для этого — подписаться на утреннюю программу «для тех, кто едет на работу», с шести до десяти утра, пять дней в неделю. Ну, по существу, нет ничего плохого в этом времени суток, если только ты не вампир, а я, несмотря на подсохшую кровь на усах, не таков. Нет, когда я заканчиваю работу на рассвете, все у меня точно так же, как у всех — люблю расслабиться. Так что в то время, когда большинство почесывает у себя в паху, глядя на Джейн Поли,[11] я трахаюсь с парочкой страстных сиамских близняшек, сращенных боком. В то время, как инженеры корпорации TRW[12] ползут на своих «субару» в плотном потоке машин, меня можно обнаружить нагишом, в вихлявом танце с принцессой Убанги[13] — мозги отключены, любовный ступор. За эти примерно десять лет в качестве ди-джея с рок-радио мои привычки давно устоялись. Кобеля на случке новым трюкам не выучишь. Хотя именно это они и хотели сделать, мальчики-девочки. Вышвырнуть меня из моего склепа, сорвать с меня темные очки «Балорама», накачать до ушей риталином[14] и заставить пялиться на восход солнца. Потом мне урежут всякую возможность перепихнуться, сбреют мою байкеровскую эспаньолку и пригласят пластического хирурга, чтоб он переделывал мне лицо и зубы, пока я не стану копией Арта Линклеттера[15] времен «Хаус Парти». Потом меня затянут в костюмчик двойной вязки федерально-синего цвета в стиле Джимми Суоггарта,[16] придушат галстуком от Джорджа Уоллеса,[17] зальют мне в глотку обжигающий кофе, а потом подсунут к моей раскрасневшейся роже микрофон и заставят вещать голосом Уинка Мартиндейла:[18] «А сейчас — еще одна чудесная песня в исполнении Оливии Ньютон-Джон». Да-да, так и будет. Мозги мои запекли бы в СВЧ, яйца пустили бы на кулинарные изыски, а сердце мое корчилось бы, как ребенок в картонной коробке на кратчайшем пути до автострады Вентура. Я бы слушал только пять песен, четыре из них — Барри Манилова.[19]

Все изгибы и витки, эклектичные скольжения должны были сгинуть навеки, остаться в прошлом. Как и эти ночи, в которые я тянусь к вам по радиоволнам, беру вас за руки и отправляюсь с вами в путешествие — от Литтл Ричарда[20] до Брайна Ферри,[21] от «Marvelettes»[22] до «Shriekback»,[23] от Аннетт до «Sex Donkeys», от Бартока до Тины Тернер, от Пэтси Клайн[24] до «Public Image»[25] — все это должно было исчезнуть, как унесенная ветром красавица с Юга, как белокурая голова богини секса в «линкольне», купленном в складчину; как мечты моей бывшей жены о Четвертом Рейхе.

Спасение мое пришло в последнюю минуту. Ответа «нет» от меня не принимали. Выбор был прост — соглашаться или быть навеки сосланным подальше от вещательных каналов Лос-Анджелеса, крутить полинезийские мелодии в Арканзасе. Но после моего призыва на прошлой неделе вы пришли мне на помощь и спасли меня несметным количеством откликов. Мусоровозы устроили затор у офисов KRUF[26] и погребли новоявленного военного преступника, нашего менеджера, под тоннами писем и порнографических открыток. Многое из рассказанного вами было по-настоящему трогательно. Вы открывали нам свои сердца, и результаты размазаны сейчас передо мной по всему столу. Вроде вот этого письма на обороте гарантийного талона «Смит и Вессон». Здесь написано: «Дорогой Скотт! Я несовершеннолетняя психопатка с перепадами настроения и излишним весом, которая всю жизнь мечтала убить своих родителей. Как-то ночью я стояла над спящим отцом-мужланом с бутылкой серной кислоты, и тут из его радиочасов раздался твой голос, и он прямо облизал мои твердокаменные соски — один, потом другой. Я была так потрясена, что швырнула бутылку с кислотой в радио, пощадив таким образом отца. С той поры я уже прошла лоботомию, а сейчас меня содержат в исправительном заведении для склонных к жестокости девочек в Техачайпае. Все, что я хочу — поблагодарить тебя за то, что ты изменил всю мою жизнь. Ночь — зловещее время, Скотт, и я точно знаю, что ты меняешь намерения многих людей, хотя даже не знаешь о них. Если тебя переведут на дневное время, просто зайди через недельку к коронеру и узнай — наверняка количество расчлененных и изувеченных будет выше крыши». Подпись «Пегги». Что ж, Пегги, думаю, об этом и не скажешь лучше, чем ты написала. Когда вчера вечером я прочел твое письмо, во всем огромном лабиринте здания KRUF ни один человек не смог удержаться от слез. И я получил просто груду писем от таких же людей, как ты, Пегги. Больные затворники. Я и не знал, что среди вас столько больных затворников. Вот письмо от близнецов из Эль-Монте, с 1955 года прикованных к аппаратам для искусственного дыхания: «Скотт, мы живы лишь надеждой услышать от тебя „Lady of Spain“ в исполнении Тони Мартина. Больше никто ее уже не ставит». Подпись — «Элмо и Элмер». Парни, сейчас дам команду, и все будет. А вот открытки от жертв и больных. Мне и в голову не приходило, что их столько. Люди, страдающие болезнями, о которых я никогда не слышал, и они хотят напоследок послушать «Kashmire».[27]

Мы получили письма от самых разных людей. Республиканцев, демократов. Сирийцев. Вот толстый конверт от ИРА,[28] его вскрыть пока еще не рискнули. Нам пишут богачи, бедняки, те девушки, что шлют свои фотографии в журнал «Хастлер», и те, которые никогда этого не делали. До сих пор я не знал по-настоящему, кто вы. Я обычно представлял себе, ну, там, уборщицу, которая оттирает «Уиндексом»[29] помаду с офисного кресла босса, или парочку камбоджийцев в задней комнате «Уинчелла», или проститутку с краденым магнитофоном на улице Юкка. Но по правде говоря, я и не думал, что вы такие разные. Вроде вот этого — аппетитный почерк на бланке Белого Дома: «Держись!», подпись «Нэнси».[30]

И вот буквально следующее письмо — фотография компании девчонок на фоне опеля «фронтера». На ней написано: «Только не ставь ничего из „White Album“!»[31] — написано здесь. И внизу: «Просто шутка. Все круто!». Подпись «Сэди» зачеркнута и милым приятным почерком вписано «Сьюзен». Ну кто может остаться равнодушным к такому?

Так что, похоже, я спасен, я избавлен — тобой, мой слушатель, мириадами твоих ипостасей. Знаешь, это греет душу и подогревает промежность — знание того, что я не одинок в этой ночи. Ага, прямо сейчас мне очень даже хорошо. Знаешь, я уверен — все в порядке. Только вот что-то не могу угомониться. Жарко, я в поту, у меня стоит вовсю, а пойти некуда. Похоже, пора спуститься и выпинать отсюда кое-кого — может, именно самого себя. Хочу обоссать весь этот статус-кво, хочу заставить мать рыдать, а старика своего загнать в дерьмо, хочу, чтоб все эти приличные люди от тошнотного омерзения прятали глаза, хочу видеть, как приближаются красные мигалки, хочу слышать вопли сирен! Хочу отправиться в смертный поход, мальчики-девочки! Вышибить себе мозги и предать их огню; и десять дней кряду обкалываться, мотаясь от витых кайфовых куполов Беверли-Хиллз до декадентских греховных притонов с травкой в Зума-Бич. Хочу выбраться на оргию необузданных самоубийств, хочу нарисовать свою звезду кровью на тротуаре. Хочу лунной ночью носиться на машине без тормозов. Хочу воткнуться на своем шевроле «Z-28» в бетонную стену на скорости сто сорок миль, хочу пропустить все «инструкции по эксплуатации» сквозь озоновое пожарище в финале забега по беленькому на пару с Богом, мой смертный поход, я буду в пути до рассвета. И чтобы все крутилось, катилось, как тяжелый грузовик «мак» на площадку, где играют аутичные детишки — вот шедевр эпического трэша, извращенно классическая девичья группа 1963 года. Настоящий смертный поход безумного мозга Денниса Контрелла. Кто-то из вас сейчас глупо улыбнулся, вспомнив этот бриллиант. Кто-то, может, съежился в страхе и хочет все позабыть. С вами Скотт Кокрэн, племенной мачо-суперпроизводитель, мужефеминист и неизлечимый шизофреник. Вы слушаете «Радио Нуар» и звуки сумасшедшей смерти — группа «Beehives», композиция «Ангел с хайвея». Получите, девочки, сбоку или с любой стороны. Бьем по газам — и пошло все в жопу!