Джеймс Бейкер - Инжектором втиснутые сны

• Название: Инжектором втиснутые сны
• Автор: Джеймс Бейкер
• Издательство: АСТ, Адаптек
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-040219-8, 5-93827-080-4

«ИНЖЕКТОРОМ ВТИСНУТЫЕ СНЫ» — культовая классика, основанная на истории легендарного продюсера Фила Спектора.

Популярный ди-джей Скотт Кокрейн влюбляется, как мальчишка, в женщину, внешне необычайно похожую на его первую девушку, пропавшую без вести двадцать лет назад.

Бывшая звезда женской рок-группы Stingrays, а ныне жена культового рок-композитора 60-х Денниса Контрелла, прозванного Вагнером поп-музыки, последние двадцать лет живет в особняке со своим мужем в Лос-Анджелесе, отгородившись от всего мира. Их связывают сложные напряженные отношения, в которые оказывается втянут Скотт. Перед ним постепенно раскрываются зловещие тайны чужой семьи, причудливо переплетенные с его собственной судьбой — вплоть до окрашенной трагизмом развязки.

---

— В ауте? Не слышал этого выражения со времен Алтамонта.

— Ну, я, вообще-то, расставшееся с иллюзиями «дитя цветов» — сам знаешь, что это такое.

— Да ты никогда среди «детей цветов» не была.

— Верно, не была. У меня все время уходило на то, чтобы отгонять молодых и озабоченных, вроде тебя.

— Я уже не молод.

— Это видно. Я тоже.

— Ну так почему бы нам не открыть бутылочку «джеритол»[219] и не устроить вечеринку? — Ты что, так сильно хочешь умереть?

— Именно. Я Чарльз Бронсон[220] рок-н-ролла.

— Ага, ну да, а я тогда — Грета Гарбо. Так почему бы тебе не сделать нам обоим одолжение и не свалить отсюда на хрен?

— Гарбо никогда так не выражалась.

Она улыбнулась:

— У тебя ширинка расстегнута.

Как же, так я и купился на это, еще чего!

— У меня она всегда нараспашку.

— Знаю, — и она закрыла дверь.

Я посмотрел на ширинку — она действительно оказалась расстегнута, мой рычаг был у всех на виду. Надо же, а я и не знал. Наверное, он забавно «иллюстрировал» мои попытки изобразить напор. Не потрудившись застегнуться, я хладнокровно направился по коридору, представляя себя Ивом Монтаном.

Минутой спустя я стоял перед унитазом, руки в боки, отливал, рисуясь — и тут послышались их голоса.

— Ты, гребаная вонючая блядь!

— Нет, Деннис! Милый, ну пожалуйста…

Громкий звук тяжелой оплеухи.

Дверь распахнулась, ручка ударила в стену. Шаги — кто-то бежал по коридору. Голос Денниса: «А ему я яйца оторву!».

Вся моя рисовка испарилась, а сердце мгновенно провалилось в пятки. Засовывая свой инструмент в штаны, я осторожно выглянул.

Коридор был пуст, но дверь спальни Денниса была открыта. Он был там, выдвигал ящики комода, лихорадочно искал что-то.

Я вышел и увидел Шарлен — она была в своей комнате; подперев рукой подбородок, изучала саму себя на телеэкране. Увидев меня, она отчаянно замахала мне рукой — назад, назад.

Я услышал щелчок взводимого курка, оглянулся и увидел Денниса в дверях его спальни.

Обеими трясущимися руками он держал никелированный «магнум-357», и в своих мешковатых жокейских шортах был похож на рассерженного ребенка — малыша с рельефными подкожными рубцами, вздымающимися на обоих предплечьях, как вздымаются Анды в Чили. Дуло смотрело на меня, а вот его взгляд словно выискивал что-то такое, чего здесь не было.

— Что она тебе сказала? — спросил он.

— Деннис, нет! — вскрикнула Шарлен. — О Боже…

Я нырнул в детскую одновременно с тем, как он выстрелил. Я хлопнулся на пол, и шесть пуль прошли мимо, их свист отдался мерзкой ломотой в костях. Изрешеченная колыбель покачивалась надо мной на своем подвесе. Из-за выбитого стекла включилась сирена. Она пронзительно вопила, а я корчился на полу, высматривая кровь. Крови не было.

Послышались тяжелые шаги, и появился Большой Уилли, бегущий вверх по лестнице; его толстое пузо нависало над узкими красными плавками.

Деннис уже смеялся, безвольно опустив руку с пистолетом; я никогда еще не слышал такого вымученного смеха. Большой Уилли скользнул ему за спину и отобрал у него оружие ловко и профессионально, как будто уже много раз проделывал это.

Шарлен застыла в дверях своей спальни, зажав ладонями рот.

Большой Уилли сказал Деннису что-то успокаивающее, за воем сирены слов нельзя было разобрать. Губы Денниса зашевелились, но разговаривал он сам с собой или со своим внутренним голосом, а не с Большим Уилли.

— Он очень устал, — проорал мне Большой Уилли, перекрывая вопли сирены. — Тебе лучше уйти.

Да уж, точно. Хороший совет.

Я еще посмотрел, как он уводит обмякшего, что-то бормочущего Денниса в спальню. Потом поднял глаза на Шарлен. В ее глазах словно навек застыло потрясение. Я поднялся. Убедившись, что я жив-здоров, она отступила назад, в свою спальню, и закрыла дверь.

Под завывание сирены я сгреб в охапку свои обувь, рубашку, кассеты с записью интервью и выкарабкался через электрифицированные ворота на свободу. Было еще темно, когда меня, голосующего на автостраде Тихоокеанского побережья, подобрала парочка беженцев от сальвадорских «отрядов смерти» в помятом форде «фиеста».

6

Два дня я провалялся с гриппом. Норрайн приносила мне куриный бульон из закусочной «Кентерс» с улицы Фейрфакс. Кассеты с интервью валялись на прикроватном столике, но я чувствовал себя настолько отвратно, что так и не послушал их. Если уж честно, я вообще не очень-то хотел слушать эти кассеты. Я просто тянул время, дожидаясь, пока у меня в голове не прояснится настолько, чтобы я мог поговорить с Нилом и решить, выдвигать ли обвинение в попытке убийства.

На третий день мне полегчало настолько, что я сумел спуститься в «Дьюк» на поздний завтрак. Я взялся за свой омлет с чили и авокадо, расположившись за длинным столом между мясистым администратором гастролирующей группы и тощей девицей, певицей рокабилли — и тут меня похлопали по плечу. Я поднял глаза. Шарлен.

— Привет, Скотт.

Она была одна, в жуткой тревоге; и явно старалась изо всех сил не выламывать себе пальцы. Левой рукой она вцепилась в ремешок сумочки так, что у нее побелели костяшки пальцев. Солнечные очки в «леденцовой» оправе скрывали глаза, но красные губы кривились от напряжения, а когда кто-то у стойки расхохотался, она вся сжалась. Как обычно, заведение напоминало дурдом — набито битком, у входа возникла давка, кто-то пытался выйти.

— Доброе утро, — сказал я.

— Слушай, мне надо поговорить с тобой…

Она сняла темные очки, ее испуганный взгляд заметался по залу. Я обратился к певичке рокабилли:

— Вы не подвинетесь немного?

Занятая разговором с красивым молодым актером, она раздраженно глянула на меня, но просьбу мою выполнила. Образовалось место для Шарлен, но когда я обернулся к ней, ее уже не было.

Она пробивалась к выходу, неистово расталкивая людей, панически прорываясь на улицу. Я рванулся за ней.

Я ожидал, что она помчится по тротуару, но она остановилась в нескольких ярдах от двери. Спиной ко мне, она рылась в сумочке, когда я догнал ее:

— Ты как, в порядке?

Когда я тронул ее за плечо, она аж подпрыгнула и выронила серебряную коробочку для пилюль. Желтые таблетки валиума раскатились по асфальту.

— О черт! Господи, нет!

Мы одновременно наклонились, собирая таблетки. Первую же, которую она подобрала, она сунула в рот и проглотила всухую.

— Что случилось, в чем дело? Может, тебе водички? — я направился было обратно в «Дьюк».

— Нет, — она взмахнула рукой, останавливая меня. — Наплюй. Теперь все в порядке. Я пришла в себя.

Она действительно успокаивалась, как по волшебству. Изучила свое отражение в отполированном камне фасада и глубоко вздохнула; напряжение в ней спадало — из стадии лихорадки переходило к обычному, ровному уровню.

— Как это? Уже пришла в себя? Ты же таблетку приняла только что.

— Это всего лишь сигнал, — ответила она чуточку раздраженно, как будто я никак не мог понять множества простых вещей. Она была права.

— Что это было? Приступ страха?

Она еще раз глубоко вздохнула:

— Нет, это агорафобия. Я — агорафоб.

Я знал, что это значит, но не смог удержаться от шутки:

— Ага, я тоже Агуру[221] терпеть не могу. Впрочем, в Калабасасе[222] еще хуже.

Она кривовато улыбнулась, и я почувствовал себя так, словно только что рассказал за обедом спастически дурацкий анекдот мускулистому дистрофику.

— Извини, если я тебя смутила, — она поглядела назад, на вход «Дьюка», где по-прежнему толпился народ. Некоторые настороженно поглядывали на нас.

— Ты меня ничем не смутила. Ты уверена, что чувствуешь себя нормально?

— Да, теперь все отлично. Я точно знаю, что если принять валиум, приступ тут же пройдет. И ведь действительно проходит.

— И часто с тобой такое?

— Только когда я куда-нибудь выхожу, — она хмыкнула. — Вообще-то это не совсем правда: так мне намного лучше. Я очень долго вообще не могла из дома выйти или поехать куда-нибудь. А потом вышло так, что я снова смогла сесть за руль, доезжать хотя бы до Пойнт-Дьюм. К Лео.

— Лео?

— Это мой психотерапевт. Он проводит со мной десенсибилизирующую терапию. Санта-Моника была огромной победой — я смогла съездить туда. А теперь я могу даже до Инглвуда доехать, чтобы сделать укладку, — она уставилась на широкий проспект. — Дальше этого я пока не забиралась. Я все еще не могу выезжать на скоростные магистрали. Автострада Тихоокеанского побережья — и то никак. — Она указала на «Дьюка». — Но хуже всего — толпы. Я не могу, когда кругом много людей и давка. Думаю, это что-то вроде клаустрофобии, только хуже. Ни за что бы не поверила, что смогу туда зайти. Отлично настроилась, — она нахмурилась, словно сердясь на себя. — Ты извини. Ты там ел. Я не хотела тебя отрывать…