Вилли Биркемайер - Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного

• Название: Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного
• Автор: Вилли Биркемайер
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7516-0511-Х

Вилли Биркемайер стал в шестнадцать лет солдатом дивизии СС «Гитлерюгенд». Долго воевать ему не пришлось: он попал в советский плен и был отправлен в СССР. Здесь, на принудительных работах, ему открылась картина бессмысленного «перевыполнения планов», неразберихи и пьянства. И вместе с этим — широта души и добросердечие простых людей, их сострадание и готовность помочь вчерашним врагам. Работая в Мариуполе, на металлургическом заводе, он познакомился с девушкой Ниной. Они полюбили друг друга. Но, когда военнопленных отправили домой в Германию, расстались — как думали тогда, навсегда. Спустя 52 года московская телепрограмма «Жди меня» сумела разыскать Нину и их дочь Татьяну, которую Вилли Биркемайер увидел впервые.

---

А проповедь пастора на этот раз дала нам снова надежду, мужество, силу легче перенести разочарование, постигшее нас 31 дек. 48.

…Но не будем падать духом! Я по-прежнему здоров и не теряю надежды и мужества. Все земное проходит, пройдет и плен. Бог даст, это продлится не слишком долго!

Накануне мы смотрели прекрасный фильм «Риголетто». Новогоднему настроению под стать был особенно хороший ужин. К сожалению, в 22 часа мне надо было на работу, и я не мог встретить Новый год вместе с Максом. Но я следил вместе с товарищами с часами в руках за последними минутами уходящего года, и мы приветствовали Новый год звоном колокола… Было и немного шнапса, и это тоже помогло немного забыть о настоящем в надежде на лучшее будущее в наступившем Новом 1949 году.

А когда я утром вернулся домой (в лагерь!), там был приготовлен для нас кофе и сладкий пирог. Потом богослужение…

Я часто вспоминаю детство, и только теперь, дорогая мамочка, понимаю, сколько горя и забот причинял тебе своими глупостями. Я должен тысячу раз просить у тебя прощения. Не сердись на меня, дорогая мама! Я заканчиваю это письмо в надежде скоро обнять тебя.

Твой сын Вилли

Дорогой мой папа, дорогой брат!

Пусть принесет вам Новый год исполнение желаний. Я желаю вам всего, всего самого доброго.

Сердечно приветствует вас и целует

Ваш Вилли. К моим пожеланиям и приветам присоединяется Макс.

Дописал, и меня сморил сон. Я уснул, хотя в комнате было по-прежнему шумно.

ЗАБОЛЕЛ…

Проснулся только под вечер. Уже восемь часов, и я сразу вспомнил, что сегодня Нина в ночной смене. Ехать на завод, сейчас же? А если встречу товарища из нашего отдела, который должен быть сегодня в ночной смене, сказать, что ошибся? Надо только не попасться на глаза Максу, он-то знает, что я не в этой смене. А вообще-то пора идти за вечерним супом, и мы отправились на кухню вместе с Вольфгангом и Манф-редом. Поел, сполоснул миску и ложку и стал собираться на завод. Без охраны нас по-прежнему не отпускают, значит, поеду, как уже было, с бригадой силикатного цеха.

На заводе стал обходить цехи, беседовать с бригадирами. Удивительно, сегодняшнее богослужение буквально у всех на устах. Но все же есть такие, кто и раньше слышать не хотел о Боге и церкви, а уж здесь, в плену, этот «опиум для народа» им и подавно ни к чему. Конечно, я ни с кем не спорю, я для них еще слишком молод и неопытен. Напарника из отдела я не встретил и о нем не слышал. А потом сообразил, что просчитался: сегодня не воскресенье, сегодня пятница, сегодня и завтра моя очередь быть на заводе в ночной смене. Так что зря я опасался, что придется что-то выдумывать.

А теперь — скорее к Нине! Сейчас два часа ночи, до возвращения смены в лагерь еще целых четыре часа. И камень-амулет у меня в кармане, я бросаю его под самую дверь, она тут же открывается, и вот я уже опять рядом с Ниной. Долгий нежный поцелуй, полушубок прячут подальше, и вот мы опять обнимаемся в закутке; смотрят на нас только железные шкафы с аппаратурой… Когда вернулись к столу, Нелли уже приготовила горячий чай. Нелли немного старше Нины, но тоже красивая.

Нина спросила, голоден ли я. Что же тут отвечать, я молодой, съесть что-нибудь готов всегда. И Нина достала из сумки Piroschki, они наполнены мясом с капустой. Я ей объяснил, как перепутал смены, и Нина обрадовалась, что я буду на заводе и на следующую ночь. Еще я рассказал про богослужение, и как это для меня важно. Раньше, когда Нина жила с бабушкой, она часто ходила в церковь, но в последний раз — когда хоронили бабушку…

Поговорив о церкви, решили попробовать, удастся ли действительно спрятать меня в приборном шкафу, если сюда придет посторонний. Справа между железной стенкой и аппаратурой есть немного места, я пытаюсь туда втиснуться. А рядом — рубильники, они под напряжением. Боюсь пошевелиться, но ради Нины готов на все! Нелли тоже приходит глянуть, как я умещаюсь в шкафу. Она ведь тоже подвергает себя опасности, она — соучастница, как и Александра из медпункта.

А потом мы сидим за столом, пьем чай и беседуем — все трое; мы с Ниной ведь не хотим, чтобы Нелли чувствовала себя «третьей лишней». Хотя мой русский становится благодаря постоянным разговорам все лучше, Нина купила словарь — на случай, если что-то все равно будет непонятно. Мы счастливы, нежно смотрим друг на друга, время летит незаметно, но Нине пора уже позаботиться о «нашей комнате». Я пошел проводить ее и ждал в стороне.

Вот она вышла из медпункта. «Аля будет завтра в ночной смене…» А глаза у Нины светятся и в темноте, и мы договариваемся, чтобы завтра не перепутать: встретимся здесь, у медпункта, часов в одиннадцать — в полдвенадцатого. Нина перед этим зайдет к Александре. Мы рады, что это будет уже завтра, еще раз целуемся, и Нина уходит на электростанцию. Я иду по цехам. Моя последняя точка сегодня — механический цех, ночью там работают всего пять человек наших пленных, не то что в утренней смене, когда их чуть не сто. Еще раз навещать Нину поздно — всюду народ, ночная смена кончается, утренняя уже приехала и расходится по цехам. Даже Макса я не встретил. Хочу поскорее в лагерь, получить утренний суп, съесть его с хлебом — и спать, спать. Слава Богу, остальные жильцы нашей комнаты уйдут в утреннюю смену.

Проснулся только тогда, когда вернулся со смены Макс. Обед давно проспал. Рассказал Максу про путаницу с днями, он, оказывается, тоже в них запутался из-за праздников. Посмеялись и вместе пошли ужинать. Мне полагалась вторая порция за пропущенный обед, но, видно, ожидание новой встречи с Ниной совсем отбило мне аппетит; даже хлебную пайку я отдал Максу.

Ровно в половине двенадцатого, как договорились с Ниной, я стою у медпункта. Нины не видно. Еще по дороге сюда я пообщался с несколькими бригадирами, чтобы было что писать в отчете; теперь стою и жду. И вот дверь медпункта открывается, оттуда выскакивает Нина и хватает меня за руку — скорее туда! Александра, Аля, еще приветливее, чем в новогоднюю ночь. Как всегда, заваривают чай, а я беседую с ними обеими. Включен радиоприемник, и я слышу немецкую речь: Radio Wien, говорит Вена…

А после чая мы отправляемся «в нашу комнату». Только теперь, когда Нина разделась и предстала передо мной в коротких трусиках, я понял, какая у нее чудесная фигура; в зимних одежках это ведь незаметно… И опять нежные объятия, опять прекрасная ночь, только истинная любовь может дать эти чудесные чувства, которые я испытываю с моей Ниной. Прежде чем уснуть, Нина на минуту исчезает, чтобы попросить Алю разбудить нас в пять утра. И наконец мы засыпаем, голова Нины покоится на моем плече.

…Аля стучит в дверь, первой просыпается Нина. Нам надо спешить — это Нина могла бы не торопиться, а мне нельзя опоздать на поезд, везущий ночную смену в лагерь. Глоток чая, поцелуй на прощанье, и мы расстаемся.

На станцию пришел весь потный, так торопился. Но ничего, поезд запоздал. Он всегда катится медленно, наверное, паровоз уже совсем старый. В вагоне устроился в углу и сразу заснул. Проснулся, когда поезд остановился, так почти всегда. Наверное, меня продуло в вагоне, чувствую себя отвратительно. Полушубок пропотел, а пересчитывают нас на входе сегодня особенно долго. Получил утренний суп и сразу улегся. Так замерз, что завернулся в два одеяла — второе взял с кровати Макса. Когда проснулся, Макс сидел рядом. А я весь в поту, у меня, наверное, температура.

«Самое лучшее — иди сразу в лазарет», — сказал Макс и пошел за сухим бельем для меня. А верхняя одежда, на вате, слава Богу, уже высохла. Я оделся, надел шапку, и Макс повел меня в больницу.

Там дежурит молодая докторша Мария Петровна, первым делом она поставила мне градусник. Температура оказалась 39,3; доктор сказала, что я останусь здесь. Тут же сделала мне какой-то укол. Макс ждал, пока она слушала мою грудь: вдохни, еще раз, не дыши, покашляй… И решила: ставить Banki. Их обжигали, прижимали открытой стороной к моей спине, они присасывались. Восемь или десять этих «банок». Меня накрыли сверху теплым одеялом и велели лежать — с банками на спине. В палате четыре койки, я здесь один. Лежу под одеялом на животе и чувствую, как банки все сильней присасываются к моей коже. А мысли бегут к Нине. Наверное, мне теперь придется пробыть здесь несколько дней, так что послезавтра ничего не выйдет. А вдруг, если не будет температуры, меня отсюда отпустят завтра?

Пока я предавался этим мечтам, появилась Мария Петровна, спросила, как я себя чувствую, подняла одеяло и стала снимать банки с моей спины. Это здорово больно, банки ведь у меня на спине всосали в себя кожу и «мясо». Сняв последнюю, доктор намазала мне спину чем то маслянистым, пахнущим эвкалиптом. Еще раз измерила температуру, теперь было 38 с чем-то. Она осталась довольна и ушла, а я остался на попечении санитара. Его зовут Гюнтер, он из портового города Киля. Гюнтер сделал мне повязки на ногах, ниже колен, и тоже ушел. Я остался в палате один.