Анастасия Вихарева - Повернуть судьбу вспять

• Название: Повернуть судьбу вспять
• Автор: Анастасия Вихарева
• Жанр: Фэнтези

Если ты родился отмеченный Богами, это не значит, что путь твой усыплют розами. Как раз наоборот — объявят вне закона, вырвут сердце, закроют тварью из Бездны и выставят вон из мира…

Так и случилось. Но если ты отмечен Богами, вряд ли Боги забудут о тебе.

Маленькая девочка, лишенная памяти и способностей мага волею судьбы попадает в наш мир, в котором обретает семью, друзей, любовь. И однажды узнает, что это не ее мир, и где-то там осталась частица ее самой…

---

— Я не то хотела сказать, — Инга подняла ведро с грязной водой и потащила к выходу. — Может тебе попробовать писать стихи? Я тебе помогу. Вдвоем быстрее.

— Подожди, ты не выливай. Мочи грязь, а я пройдусь веником и сполосну чистой водой. Мосты легко мыть, воду можно в щели загонять, — поделилась секретом Любка. — Тут два здания, которые соединили перемычкой, под нами подвала нет. Стихи я пробовала. Мысль есть, а слова на ум не приходят.

— Надо рифму, — Инга остановилась, задумалась, опершись на швабру. — Например,

И дрогнет душа, и разойдутся своды.

И саламандры выйдут из огня.

Пока горит огонь, и светят звезды,

Они в миры другие унесут меня.

— Круто! — в изумлении уставившись на Ингу, согласилась Любка. — А если так: я бегу меж звезд невидимой пылинкой, обнимая вселенную. Туда, где берет начало моя дорога. Крылатые драконы помогут мне преодолеть молочную реку. И я, наконец-то, обрету покой, преклонив голову на изумрудную траву, согревшись в лучах голубого солнца.

— Сложновато так сразу… — задумалась Инга. —

Меж звезд невидимой пылинкой,

Туда, где обрету покой,

По Млечному Пути меня несут крылатые драконы.

Домой!

Согревшись светом голубого солнца,

На изумрудную траву я уроню главу… Чего там дальше? — она обмакнула швабру в ведро и, не стряхивая воду, прошлась тряпкой по половице.

— И пусть закроется оконце, а то меня поднимет и снова ветром унесет! — хихикнула Любка в восхищении. — И давно стихи пишешь?

— Нет, таких высоких мыслей у меня нет, — призналась Инга. —

Я гадаю на ромашке,

Обрывая лепестки,

Ты опять прошел с Наташкой,

А я гибну от тоски!

— Это кому? — полюбопытствовала Любка, перебирая в уме Наташек. В школе их было много. Только в их классе четыре. Так сразу и не догадаешься о ком речь.

— Было дело! — махнула Инга безразлично рукой. — Это уже в прошлом.

Наконец, они закончили. Вдвоем дело продвигалось быстро. Пока кто-то одна ходила за водой, вторая быстро протирала пол, расстилая бумагу. И уже собирались уходить, когда вдруг вбежала встревоженная запыхавшаяся мать.

— Быстрее… Николка тут?!

— Наверху! Играет… — Любка с первого взгляда поняла, что отчим опять поджидал мать где-то на дороге, набросившись на нее. Руки и ноги у нее снова затряслись.

Заметив Ингу, мать на мгновение остановилась, то ли смягчившись, то ли в недоумении.

— А-а? — она внимательно посмотрела на Ингу. Увидеть ее в компании с Любкой она явно не ожидала.

— Она мне помогала, — сказала Любка, поторапливая мать. И не дожидаясь, побежала вверх по лестнице одеваться.

Через пару минут они уже были на улице. Любка чувствовала неловкость, стараясь на Ингу не смотреть. Настроение у нее испортилось.

— Наверное, сегодня не получится, — виновато сказала она.

— Я понимаю, — кивнула Инга. — Я знаю, что вы часто ночуете в доме быта. Мне из окна видно, когда у вас свет горит. Мы можем ко мне пойти, у меня сегодня дома более или менее… — она усмехнулась.

— В смысле? — недоверчиво покосилась на нее Любка.

Инга тяжело вздохнула.

— Ты думаешь, только у тебя все плохо? Мы приехали сюда из-за отца, здесь нас никто не знает. Сначала было все хорошо, а теперь снова началось. Если отец начал пить, его не остановить. В школе уже знают.

Вот оно в чем дело! Ну, правильно, было бы хорошо, разве пришла бы? И все же, Любка Инге сочувствовала от всего сердца. Такое врагу не пожелаешь. По крайне мере, подлизываться она ни к кому не собиралась, просто искала понимания.

— А мама? — ошарашено поинтересовалась она.

— Одна не пьет, но если отец принес, удержаться не может, — в лице Инги было столько боли, что она, наверное, передалась Любке. На Любку она не смотрела, только под ноги.

— А почему ты мне все это рассказываешь? — остановилась Любка. — Если не хочешь… Нет, если тебе так легче… Мне тоже иногда…

Инга пожала плечами, сунула руки в карманы и зябко поежилась, глядя в пространство перед собой.

— Стыдно признаться, но я самолюбка. Я когда на тебя смотрю, думаю, если ты можешь, то и я смогу. У тебя такая жизнь, никто бы не выдержал, а ты все равно, раненая, но летишь, как птица. Я не знаю человека, на которого бы набросились все, а он бы все равно смотрел свысока. Ты… гордая и… ужасно правдивая.

— Ну… — промычала Любка в задумчивости. Сравнение с раненой птицей ей польстило. — Мне просто деваться некуда…

— Мне тоже. Вдвоем легче. Я давно хотела попросить у тебя прощения, за тот случай во втором классе… Я не знала, что все так обернется. Мне, правда, хотелось причесть тебя, умыть, сделать на себя похожей. Это я потом поняла, что здесь другая жизнь.

— Я знаю, — растроганно произнесла Любка.

— Почему-то все думают, что иметь родителей учителей это здорово, — кисло скривилась Инга. — Не здорово. Я такой же человек, как все. Я все время что-то строила из себя, но дура, а ты… Ты другая, — она пожала плечами.

Просто сказала, словно обсуждали домашнее задание или кого-то ненужного похоронили.

— Ну, — не согласилась Любка, — не как все. Одеваешься красиво, и сама ты красивая. Таких волос больше ни у кого нет, — искренне восхитилась Любка. — И такая аккуратная! У меня бы так никогда в жизни не получилось, — со вздохом пожалела она себя.

В общем-то, они пришли. Осталось подняться на второй этаж. Любку смутила чистота, которая царила на мосту. Сапоги сняли на крыльце, почти на улице. Один раз она у Инги уже была, заходили по дороге с Аллой Игнатьевной. Но тогда она стояла в небольшой прихожей и видела Ингину квартиру через приоткрытую дверь. Теперь Инга подтолкнула ее сразу в комнату.

— Надо поужинать, — предложила она.

— Надо, — не стала скромничать Любка.

С утра у нее во рту не было маковой росинки. Столовая в субботу не работала, а в доме быта, когда еще протопится печь, чтобы испечь картошку. Может, она до утра туда не попадет. Смена у изверга была ночная, но мог подмениться.

— Может, сходим на костер? — все же предложила она нейтральный вариант.

Любка решила, не стоит признаваться, что не только ради тишины и покоя, а скорее, чтобы погреться и провести время, пока караулила отчима, она ходила на угор. Место нашла недалеко от родника, куда ходили полоскать белье. Угор порос вереском и молодыми соснами, сухого хвороста много и недалеко огороды, на зверя не наткнешься. Не она одна, туда часто приходила молодежь, особенно летом. Смотреть на звезды она полюбила потом, когда они стали высыпать в девятом часу. Правда, это были последние дни, когда она могла устроиться с комфортом. Не добраться по сугробам. Страшная зима катила в глаза мокрым снегом и сильным похолоданием. Хворост намок от дождей, разжечь его теперь можно было лишь соляркой, взятой у Сережи. Она прятала бутылку недалеко от собранного шалаша. А шалаш за лето высох и обвалился. И Сережа скоро уедет, начинался осенний призыв в армию, повестка уже пришла, так что зиму она снова проведет в сугробах.

— Мне надо покушать приготовить, — извинилась Инга. — В девять родители с работы вернутся. Лучше завтра.

— А где они? В школе сейчас нет никого, — удивилась Любка.

— Есть, многие никуда не уезжают. Отца одного нельзя отпускать, он пристает ко всем, когда выпьет.

Инга повязала фартук, заколола волосы, помыла руки, достала из холодильника яйца, рыбу, муку, разложила на столе.

Правильно, Инга не строила из себя никого, она всегда была такой…

Фартуком и косынкой Любка пользовалась в исключительных случаях, когда мать на нее прикрикнет — отчим был брезглив. Любка заметила, если готовит только для себя и для матери с Николкой, никакие волосы никуда не падают, а если и для отчима, обязательно попадет, даже если у нее будет три платка и три фартука. Он злился, сразу швырял ложку, крыл матом. Сначала Любка пугалась, чувствовала себя расстроенной, а в последнее время начала получать удовольствие. Денег он матери не давал, но если было что-то вкусное, ел за четверых, а мать ему подкладывала и подкладывала. Она мясо тоже любила и не хотела, чтобы оно ему доставалось. И если волос медлил себя явить, незаметно совала его поближе к тарелке, когда, например, тянулась за хлебом. А со вчерашнего дня она задалась целью накормить его навозом, чтобы ел и не помнил… Почему-то все думают, что если унизить человека, он обязательно почувствует свою ничтожность. Глупости! Он будет рассматривать врага, ненавидеть, строить планы отмщения. И однажды тот, кто вырыл яму, упадет в нее. Другое дело, когда человек, который упал в яму, не помнит. Он будет сидеть в ней вечно, отпугивая прохожих, и того, кто ее вырыл. Например, народ, который каждый день видел помещика и смотрел ему в рот. Народ не считал себя униженным, он ел, пил, размножался, принося доход хозяину даже своим потомством. И не мечтал о свободе для своего сына или дочери — как мать. Наверное, она все еще была крепостной. И не помнил, что рядом стоит дворец, построенный на то, что у него забрали, оставив ровно столько, чтобы он не умер с голоду и мог размножаться дальше. И что у соседа справа изнасиловали дочь, продали жену, а с самого сняли кожу, медленно поджаривая пятки на масле.