Ника Ракитина - Крипт

• Название: Крипт
• Автор: Ника Ракитина
• Жанр: Фэнтези

О том, как два дона, пробуя поделить одну девушку, делали революцию.

---

И криво улыбающуюся сестру.

Глава 13.

1492 год, 24 мая. Твержа, Настанг

Солнце вползало в камеру косматым огненно-рыжим зверем, золотя оконные решетки и разложенные на столе допросные листы. В открытое окно лезла черемуха, и в ней орала горлинка. Гнездо устроила, глупая… Хотя не такая уж глупость. Тут не станут швырять камней и стрелять из рогатки. Какое солнце! Лица сидящих за столом людей понемногу смягчались, приобретая то странное выражение, какое присуще только святым на старинных фресках и сытым персидским котам.

Правда, и дона Луция князя Ингевора, и благородную дону Гретхен к лику святых причислить было затруднительно. Об остальных Болард сказать ничего не мог — он их не знал. Да и узнавать не хотел. Гретхен улыбалась брату тягуче и ласково. Она сидела чуть поодаль, в высоком кресле с жесткой спинкой, и руки ее, до самых костяшек пальцев утопленные в кружева, поглаживали подлокотники. Глаза недобро щурились из-под капюшона надетого поверх платья балахона.

— Я и не знал, сестренка, что благочестие тебе так к лицу, — дон Смарда стоял посреди камеры, слегка покачиваясь на гудящих ногах. Улыбался разбитым ртом.

— Не понимаю, — раздражено дернула плечом Гретхен. — Что тут смешного?

— Пока — ничего. — Болард переступил босыми ногами. Солнце прогревало каменные плиты пола, и было приятно ощущать это ласковое тепло. — Вот начнется спектакль — и мы посмеемся вволю. Верно, сестренка?

— Спектакль? — непонимающе переспросил кто-то.

— Мистерия, — объяснила Гретхен любезно.

— Похвально, дон Болард, — Ингевор встал, опираясь на столешницу. И Боларду отчего-то подумалось, что Претор не так уж молод. Вот только спокойная старость ему никак не светит. — Похвально…

На жестком лице Ингевора с вертикальными морщинами от крыльев носа к углам рта ясно читалось, что ничего похвального в поведении Боларда нет.

— Может быть, — предложил Борис, мучаясь жалостью к пожилому человеку, — мы, как взрослые, солидные люди, оставим эти реверансы? Тошно, в самом деле…

У Луция Сергия задергалась щека. И он заговорил о том, что барон Смарда — плохой рельмин, переметнулся на сторону противников, и сей факт его, дона Ингевора, печалит безмерно. И вдобавок, хотелось бы увериться, что донос, изобличающий дона Боларда в ереси — тут Ингевор потряс в воздухе мятой бумажкой — ложь и гнусная клевета.

— И уверовавший в меня да пребудет жить вечно, — в тон ему откликнулся Болард. Лицо Ингевора сморщилось, словно от зубной боли.

— Я хотел бы напомнить благородному дону, — подал от стола голос невзрачный человечек в черной судейской мантии, — что подобное поведение лишь отягчает.

— Подите к черту! — посоветовал дон и добавил, что тут нагло попирается судебно-процессуальный кодекс и презумпция (Боже, они и слова-то такого не слыхивали) невиновности, и что ему, Боларду, как гражданину демократической страны, во-первых, положен один телефонный звонок, а, во-вторых, он будет говорить с ними только в присутствии адвоката. И вообще, пусть только пальцем тронут, и завтра все прогрессивные газеты мира будут кричать о том, как попираются в этой стране права человека. Вот так вам. Святые ублюдки!

— Оскорбление Трибунала при исполнении, — отозвался судейский бесстрастно. — Равно отягчает.

Боже мой, подумал Болард устало. Пускай бы все это поскорее кончилось. Второй день подряд они трясут его как неспелую грушу, а он мило улыбается им в ответ. Задрали. Ведь ясно же, что в конце концов они вздернут его на дыбу — так, в порядке развлечения — но, странное дело, он ждет этой минуты с таким трепетом, с каким многодетная семья ожидает прописки на новую жилплощадь. Потому что тогда станет ясно, что развязка уже близка. Любопытно, а Ивар — магистр Ордена Консаты, князь и без пяти минут консул Подлунья — Ивар шевельнет хотя бы пальцем ради спасения его, Борькиной, жизни? Даже если до сих пор свято уверен в том, что Болард опоздал на мистерию нарочно. Хоть бы поглядеть пришел, как друга распинать будут…

— Вам угодно продолжать запирательство? — осведомился Ингевор сухо, исключительно по обязанности.

Болард потряс головой и увидел, как бледность заливает лицо сестры. А ей-то чего бояться? Дон Луций поднялся и стал складывать в стопку допросные листы — совершенно чистые.

— Повторяю, вам угодно…

— Мне угодно ваши рожи больше не видеть.

— Мы исполняем ваше желание. В связи с тем, что милосердие Церкви не дозволяет кровопролития, Трибунал передает ваше дело светским властям для окончания дознания и осуществления приговора.

— Вот и завертелась веселая мясокрутка, — сказал Болард. — Аминь.

Писец быстро заполнял цепочками строк желтоватые листы. Ничего он, Болард, им не скажет. Ему нечего сказать. Просто все начинается снова: кровавые сполохи в ночи и тела, гниющие на крестах. Хорошо читать об этом в теплой комнате, прикрыв книжку учебником истории.

— Подтверждаете ли вы только что зачитанное?

Болард, наконец, понял, что обращаются к нему. Поднял голову.

— Я сильно похож на идиота?

— Прямо отвечайте на поставленный вопрос.

Подонки, душу бога троюродного крокодила маму! Кто из нас тупее, в конце концов?! Или я настолько трус, чтобы подписаться под собственным приговором?

— Пишите: подсудимый отвечать отказался. И поскольку виновен в злоумышлениях и нарушении вассальной клятвы и в ереси упорствует…

— Я требую суда чести, — прохрипел Болард.

Судьи не засмеялись. Они вершили дело всерьез и строго, как всерьез и строго хоронили князя… живым… Кричать? Черта с два…

— …ругается.

Он лежал на полу в собственной крови и блевотине.

— Ну, благородный дон, у вас не пропала охота смеяться?

Болард плюнул.

— …они все беснуются… сначала…

Какая многозначительная пауза. Как многозначительно каждое слово… слухи не преувеличили и вполовину… палач — бездумное орудие правящего класса? Гуманизьм!.. Сюда бы того, кто это говорил!

— Снимите.

Засуетились, как кошки при пожаре, когда им припалят хвосты…

Как, меня только повесят?

— …он хохочет, он спятил!..

— Приговор. За израдство и ересь… не снисходя…

Голова Боларда стукнулась о каменный пол.

Конец 1 части.

И в час, когда настанет расчет,

Господь мне не простит, но зачтет.

М.Щербаков

Глава 14.

1492 год, конец мая. Твержа, Настанг

Гражина на полуслове прервала молитву, в который раз с ужасом осознав, что истовость оной вызвана не безграничной верой, а вечной памятью о постыдном клейме. Даже не от той вайделотской крови, что течет в ее жилах — оттого, что отец Гражины князь Ольгерд Кястутис позволил смешать эту кровь с его благородной кровью. Он женился на жрице языческих богов, на ведьме! И это мучает его дочь уже двадцать лет. Принуждает — сохраняя на лице благостное выражение — прерывать самую горячую молитву.

Дона Гражина всегда ловила на себе любопытствующие взгляды, слышала: "Сестра Альбина? (так ее звали в постриге) Да она святая!" А потом человек проникал в тайну ее преданности Богу, и его вера в эту святость таяла. Иногда — вместе с жизнью. Счастливец брат! Чужой взрослый мужчина, которого она совсем не любит и не знает. Ивару никогда не испытать ее стыда. Мертвый князь…

Гражина спрятала покрасневшее лицо в ладони. Щелкнули накрахмаленные крылья рогатого чепца.

Мысли и молитвы оборвало цепкое прикосновение к плечу.

Гражина поднялась с колен. Децим преторской когорты, улыбнувшись, дал знак следовать за собой.

В тесную келью сквозь раскрытое окно тянуло вечерней прохладой и запахом цветущего шиповника. Мужчина в сером балахоне стоял к Гражине спиной, упираясь ладонями в раму, но монахиня безошибочно узнала Ингевора.

— Дона, — произнес претор, когда дверь захлопнулась за децимом. — Я соболезную, дона…

И они засмеялись.

Гражина присела на жесткую скамью у стола, быстрым взглядом окидывая документы и успевая прочесть две-три фразы уставного письма и по цвету и форме гербов и печатей, по текстуре пергаментов уловить, куда, откуда и кем они были посланы. Ингевор прекрасно все замечал, но давал Гражине насладиться невинной игрой, зная и то, насколько предана ему эта стареющая надменная женщина.

— Я соскучился по тебе.

Гражина кивнула.

— Ты стоишь половины моей тайной канцелярии.

Монашка игриво взглянула на претора, склонив голову к плечу:

— Это и есть твое дело?

Луций расхохотался. Вздохнул, подвигал по столу менору.

— Князь не оставил наследника и завещания.

Гражина лицемерно потупилась:

— Отец, посвящая меня Церкви, специально оговорил мой отказ от наследования Кястутиса в обмен на тот вклад, что сделал за меня в монастырь.