Ника Ракитина - Ясень

• Название: Ясень
• Автор: Ника Ракитина
• Жанр: Фэнтези

В этом мире ждут Избавительницу: одни — чтобы вместе одолеть врагов, другие — не позволить исполнить предназначение…

---

— Мальчишка! — криво цедит сквозь зубы Морталь, — Если Горт ее хоть раз увидит, то полюбит сильнее и обережет крепче, чем этот… Мэннор, Ясень и Ситан, вместе взятые.

Я каменею: Морталь проболтался или ставит мне ловушку? Просто на всякий случай, как он умеет.

— А чем тебе Мэннор нехорош?

Морталь, забыв о своих годах, поручении и даже о кружке, разом встает. И тотчас садится вновь на лавку: мед крепко ударил под колени.

— Да такую-то и дракону отдать! Ну не хотела она бежать с ним, так валенком по голове и в охапку! Небось, когда на сено валил, руки не дрожали. Да он же оружейник! Мог добыть меч не хуже Брезанова. И боец он знатный.

Я сразу вспоминаю, сколько денег отец извел на наставников Мэннору. Мне не перепало и четверти. Я все больше высмотром учился. Может быть, оттого и пошел я в воины, что хотел досадить брату: тебя учили, а я все равно лучше! Хотел переломить судьбу…

— А повел себя как последний дурак: мало что к дракону заслонить ее не вышел, так еще и потом с нею на Сарт не отправился. Старшинами отговорился. Да я бы…

Морталь резко двигает рукой, кувшин кувыркается со стола и красивым цветком разбивается о пол. Запах меда накрывает нас, как ночь. Или это у меня уже в глазах темно?

Кто же она такая, эта Керин? Я больше не сомневаюсь, что Морталь потерял разум из-за нее. Неужели…

— Да!! — говорит Морталь, глядя на руки. — Да я бы…

— Ты сильно пьян, — вставляю я, лишь бы что-то сказать, но Морталь не слушает.

— …На руках до самого Сарта… — бормочет он. — Впереди ее коня бежать. А этот дурень с заячьим сердцем — а! Что там!

Я впервые вижу Морталя в такой черной тоске. Думаю, что и никто другой его таким не видел.

— Сын — балбес… Нанялся к Фросту в дружину, — Морталь роняет голову, но глаза горят исподлобья зло, а не жалобно. — А зачем я такой умный? Кому надо это все? — он разводит кисти, словно рыбак, закидывающий сеть.

И я вижу в его руках людей. Мужчин, которым Морталь посулил славу, женщин и деньги. Женщин, которым Морталь обещал любовь рыцарей и здоровье детей. Крепок мед, чего только не увидишь… А Морталь выдыхает последнее:

— Тебе о мечах да о бабах хоть есть с кем язык почесать… А я так и сдохну куклой на веревочке…

В окно что-то резко влетает. Клык бьет в скат потолка. Над столом рассыпаются перья. Морталь утирает от брызнувшей крови лицо. Вместе с брызгами Морталь стирает и опьянение. Глядя на разрубленного мной почтового голубя, он становится прежним. Этот переход к спокойствию пугает меня гораздо больше, чем все, что я только что услышал. Теперь я знаю глубину подо льдом.

— Жалко, — говорит Морталь. — Голубь куда лучше сокола: не надо кормить мясом, и летит быстро и прямо. Сокол всякую птицу берет сверху, тем и славен. А голубь летит, не сворачивая и не отклоняясь на еду. А главное, точнее голубя никто не выходит к дому…

Морталь выбирает из полутушки трубочку письма. Читает. То ли солнце совсем село, то ли мед все еще бродит: я вижу, как чернеет лицо Морталя.

— Каша заварена, господин Мэннор, извольте пробовать. Нам с тобой велено начать… Так ты иди, а стол я приберу. Я слуга… Мне положено…

Спускаясь, я боюсь оказаться к нему спиной.

Только здесь, на Ясеньских улицах, чувствую я себя легко и свободно: брожу, куда вздумается, заговариваю с людьми и иногда даже забываю, что живу заемной жизнью, что на мне одежда брата, запах и даже имя. И что Золотоглазой, чьим женихом мне пора прикидываться, я не знал никогда.

Оно и лучше. Лучше не знать человека, против которого приходится играть согласно приказу.

Морталь ослеп: рыцарь Горт соблюдет свою выгоду вернее, чем свою ненависть или свою любовь. Разве что жертв Незримым не станет класть.

Ясень тоже вот. Но я не нанялся Ясеню — здесь слишком близко бывает брат.

Брат! Ну что, казалось бы, мне до брата? Не мальчишка уже, двадцать шесть почти. У других к этому времени семьи, дети, богатство… А у меня своего — что на мне, меч, кольчуга да серебряная полушка…

Был бы и я не холост. Если б Мэннор дорожку не переступил. И самое смешное, у него ведь тоже не спрашивали! Ему, брату, тогда десяти не было. Я годом младше. А ей, Наири, года два? Ножки крепкие, как у кшиши — жила у нас ручная, — глазенки со страху ежевичинами (это потом я разглядел, что серые), лицо круглое, а в черных волосах ленточка. Тогда вроде и не смотрел — чего мне до девчачьих нарядов. А теперь помню: синяя. С серебром. Канитель обтерлась и завилась. Волосы Наири скоро состригли, и ленту спрятали. Сильно она тогда убивалась…

Я замечаю, что иду следом за какой-то девочкой. Вовсе на Наири не похожа. Худенькая, беловолосая, синее платье треплется в ногах, а два больших, не по силенкам, ведра пусто брякают на коромысле. Ладные башмачки шуршат по деревянной мостовой. Не из бедных.

Я оглядываю глухие заборы. Место кажется мне знакомым. В Ясене до этого случалось бывать нечасто, но Морталь и водил меня, и так подробно описывал и показывал на знаменье улицы, что я могу пройти по ним, кажется, с закрытыми глазами. Это похоже на сон: и не знаешь, вроде, где очутился, и вроде бы здесь когда-то был…

О-па! Это же сюда привел Керин легкомысленный Тума, ученик оружейника Брезана. Да, вон резьба на воротах: бородатый Сварог с посохом и горшком. Конец посоха, упертый в землю, и угли в горшке раскрашены киноварью. Я сверяю еще приметы.

— Дубравка!

Девочка поворачивает очень нежное лицо, завиваются над бровями льняные колечки. Губки вздрагивают, а из глаз плещут узнавание и радость.

— Здравствуйте, дядя Мэннор.

Не иначе, брат одаривал сластями или даже бусами. Жаль, с собой у меня ничего нет.

— Дай, пособлю.

Девочка краснеет. А я прячу глаза, чтобы не поняла вблизи, что обозналась. Забираю у Дубравки ведра. Приноравливаюсь к ее шагам.

Должен, должен быть на богатом Брезановом дворе свой колодец. Но какая с того радость? Не пробежишься, с подружками не поболтаешь. Оно и славно. Мне же в дом путь заказан, мастер брата как облупленного знает, вокруг пальца не обвести.

— Слушай, меня, девочка, слушай внимательно.

Светлые глаза обращаются ко мне в ожидании немыслимых чудес. Во рту пересохло отчего-то.

— Дядя Мэннор, а вы с… Золотоглазой были, да? А она меня помнит? Я ей воду подносила… Когда Гарт ее драться учил.

Дубравка чертит носком в пыли, лицо пламенеет до корней волос.

— А Тума? Он меня пом-нит?..

Вон оно как. Я торопливо заверяю, что ее помнят и тот, и та, кланяться велели. Девочка, кажется, даже дышать перестает.

— Скажи отцу. Пусть в своей постели нынче не ночует. Забирает тебя и уходит. Если не из дома, так из одрины, понятно? Сказывай, дядя Мэннор предупредил.

Лицо Дубравки внимательно и серьезно. А губы кривятся.

— Повтори.

Дубравка старательно повторяет. С первого раза запомнила слово в слово. Ее бы к Морталю на выучку… ох, не надо ей такой судьбы. Вырастет, детей нарожает.

Наири… Она Золотоглазой советчица. Почти сестра. Сколько лет минуло? Я ее, видно, и не узнаю. Помнит ли Раннора? Едва ли. По чести, я тоже вспоминал ее не слишком часто. Только последние дни, во сне. Пальцы, что оставили синяки на восковой коже. Да крик: "Он живой!!"

Оторвать ее от меня не получилось. Только поэтому я теперь живу…

Я провожаю Дубравку до колодца (на меня смотрят с любопытством и даже с узнаванием, оно и к лучшему, пойдут по городу языками чесать) и назад, до ее двора. На углу оборачиваюсь и гляжу, как дочка Брезана заходит в калитку.

Дело сделано.

Может быть, прямо сейчас, исполняя свою часть уговора, Морталь спаивает дворовых холопов именитых старшин, не всех, так многих, исполчившихся на Керин за то, что не приравняла цену крови к жирной похлебке: "Солоно тебе, братец?!" А вечером холопы пойдут убивать друзей Золотоглазой. Твердо уверенные, что их послали хозяева. Твердо уверенные, что оказывают услугу, за которую наградят щедро. Даже волю дадут…

Вот что еще есть у меня: моя воля. Воля решать, что хорошо, а что дурно. Самому.

Почему же так противно на душе?

Лишь возле Ясеньки, споткнувшись на гнилой доске причала и чуть не полетев в воду лицом, ловлю: Наири. Исхитрялись родители, прятали от Дракона, переодевали мальчишкой. Она и была мне, как брат. Тянулась изо всех силенок, как я за Мэннором. Если жеребца оседлать, так самого дикого, с крыши прыгнуть — так повыше. Фиги мы с ней вместе воровали, дрались на деревяшках, лук я ей сам вырезал из орешника. Слезы вытирал. Только редко Наири плакала.

Судьбу на кривой не объедешь. Знай вовремя, что ее Избрали, что отдали Дракону — кинулся бы выручать? Вот она, заноза!

Что не ведал — ладно. Но сестру названную мне спасла Керин.

А рядом Мэннор. Горт. Незримые.

И я посередине.

Сложись по-другому, мог бы оказаться на ее стороне.