Анри Шарьер - Бабочка

• Название: Бабочка
• Автор: Анри Шарьер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

За убийство, которое он не совершал, взломщик сейфов Анри Шарьер приговорен к пожизненному заключению и отправлен на каторгу. Прозванный «Бабочкой» из-за того, что на его груди вытатуирован этот символ, Анри совершает несколько попыток побега. В наказание власти надолго сажают его в карцер, а затем отправляют во Французскую Гвиану на остров Дьявола, со всех сторон окруженный океаном.

Из этой самой страшной каторжной тюрьмы не удавалось бежать ни одному заключенному. Но ничто не может заставить Анри пасть духом и сломить его решимость вырваться на волю…

Вопреки всему Шарьер выстоял, достойно перенес страшные испытания судьбы. Он уверен: «Одно лишь имеет смысл в жизни — никогда не признаваться, что ты побежден, и научиться после каждого падения снова вставать на ноги».

Давид Титиевский: Эту книгу под названием «Папийон» можно увидеть на сайтах Альдебаран, Букс Ру, Фикшнбук. […] Это другой перевод, сделанный лет за двадцать до «Папийона» неизвестным переводчиком. Существенно ли отличается перевод этой книги от другой — не беремся сказать, мы не сравнивали текст от первой до последней страницы. Но, открывая наугад разные главы, мы убеждались, что эта же история рассказана другими словами. […] Со слов Эфраима Бауха в 70-х годах в южном Тель-Авиве некий Даниель Амарилис то ли с целью наживы, то ли с благородной целью пропаганды литературных новинок издал на русском языке целую серию под названием «Библиотека Даниэля Амарилиса». (©belousenko.com)

---

— Это лесной петух. Он никогда не видел домашних кур, петухов и людей. Я ловлю его и продаю в деревне хозяину одного из курятников. Вечером его сажают в курятник, а утром, когда открывают двери, застают его за странным занятием: он как бы пересчитывает кур. Он ходит с курами, ест тоже, что и они и… смотрит во все стороны. Это незаменимый сторожевой пес. Вечером он стоит у дверей. Невозможно понять, каким образом ему становится известно, что не хватает одной или двух куриц, но он отправляется их искать. Он толкает их клювом, как бы желая научить приходить вовремя. Он убивает крыс, змей, землероек, пауков, многоножек, а завидев в небе хищную птицу, гонит всех в укрытие и сам выходит в бой. Курятник он больше не покидает.

А мы ели эту необычную птицу как простую курицу.

Бретонец в Маске рассказывает, что Иисус, Толстяк и еще тридцать человек сидят в тюрьме Сен-Лорина. Араб в карцере. Его изолировали и обвинили в соучастии в преступлении. Две сильные затрещины не повредили ему, но у остальных сторожей опухли головы.

— Я не переживал, все знают, что я не занимаюсь подготовкой побегов.

Он говорит, что Иисус нечестный человек. Услышав о лодке, он захотел ее осмотреть. Бросил на нее один только взгляд и раскричался:

— Ведь этот гад посылал вас на верную смерть! Лодка не продержится в море больше часа. Первая же сильная волна расколет ее на части. Не плывите в ней, это будет самоубийством.

— Что же делать?

— Деньги у тебя есть?

— Да.

— Хорошо, скажу тебе, что делать. Более того, помогу тебе. Ты и твои друзья это заслужили. Ни в коем случае не приближайтесь к деревне. Вам следует поплыть к Голубиному острову, на котором обитает около 200 прокаженных. Там нет ни надзирателей, ни врача, потому что ни один здоровый человек не соглашается там жить. Каждый день, в 8 часов утра, на лодке привозят к ним пищу на сутки. Санитар дает ящик с медикаментами двум прокаженным санитарам, которые ходят за больными. Никто: ни надзиратель, ни охотник на людей, ни даже священник — не приближается к острову. Прокаженные живут в хижинах, построенных своими же руками. Есть у них и большая комната, в которой они устраивают собрания. Они выращивают кур и уток. Официально они не имеют права ничего продавать, но тайком они торгуют с Сен-Лорином, Сен-Жаном, с китайцами из Албины и Суринама (Нидерландской Гвианы). Все они опасные убийцы. Очень редко они убивают друг друга, гораздо чаще делают вылазки на деревни. Эти вылазки совершаются на лодках, которые они воруют в соседней деревне. Стражники обстреливают каждую лодку, отходящую от Голубиного острова или приближающуюся к нему. Прокаженные прячут лодки на дне залива, нагружая их камнями; в момент, когда им нужна лодка, они ныряют, вытаскивают камни, и лодка всплывает на поверхность моря. На острове можно встретить представителей всех национальностей и всех областей Франции. Твоя лодка может плавать только по Марони, да и то если она не слишком нагружена. Для выхода в море нужна другая лодка, и ее ты можешь раздобыть только на Голубином острове.

— Каким образом?

— А вот как. Я повезу вас по реке до тех пор, пока вы не увидите остров. Сам ты его не найдешь. Он находится на расстоянии 150 километров от разветвления, поэтому вам придется плыть в обратную сторону, — это около 50 километров от Сен-Лорина. Я подвезу вас как можно ближе и перейду в свою лодку. А уж на острове ты будешь действовать сам.

— Почему бы и тебе не пойти с нами на остров?

— Боже упаси, — сказал Бретонец, — однажды я был на том месте, к которому подплывает лодка из управления. Мне вполне достаточно того, что я видел. Прости меня, Пэпи, но моя нога больше не ступит на этот остров. Я не сумею преодолеть отвращение и принесу больше вреда, чем пользы.

— Когда отплываем?

— С наступлением ночи.

— Который теперь час, Бретонец?

— Три.

— Хорошо, пойду немного поспать.

— Нет, надо все погрузить в лодку.

— Но ведь я поплыву в пустой лодке, а потом вернусь за Кложе, который останется присматривать за вещами.

— Это невозможно. Ты никогда, даже днем, не сумеешь найти это место. А днем на реке тебе ни в коем случае показываться нельзя. Облава еще не прекратилась, и река в этом смысле очень опасна.

Опускается вечер. Бретонец отправляется за своей лодкой, и мы привязываем ее к нашей. Кложе сидит рядом с Бретонцем, который управляет рулевым веслом, Матурет посредине, а я на носу лодки. С трудом мы находим путь из расщелины и только глубокой ночью попадаем в реку. Буро-красное солнце озаряет морской горизонт. Мы ясно видим на расстоянии двадцати километров от нас рукав реки, устремленный в море и переливающийся розовыми и серебристыми красками. Бретонец замечает:

— Это конец отлива. Через час будет прилив, и мы его используем, чтобы добраться к острову.

Ночь наступает внезапно.

— Вперед, — говорит Бретонец, — гребите сильнее, чтобы выбраться на середину реки. Не курите.

Весла плавно опускаются на воду, и лодка быстро несется по течению. Мы с Бретонцем гребем очень слаженно. Матурет тоже старается изо всех сил. По мере приближения к середине реки, прилив чувствуется все сильнее. Мы на огромной скорости скользим по глади реки и ощущаем изменения каждые полчаса. Прилив продолжает усиливаться и тянет нас со всевозрастающей скоростью. Через шесть часов мы приближаемся к острову. Это черное пятно, немного правее середины реки.

— Это здесь, — тихо говорит Бретонец.

Ночь не из самых темных, но нас издали трудно заметить из-за легкого тумана над поверхностью реки. Мы приближаемся, более резко видны очертания скал. Бретонец переходит в свою лодку, отвязывает ее от нашей и говорит просто:

— Успеха вам, ребята!

— Спасибо.

— Не за что.

Лодку несет прямо к острову. Я пытаюсь как-то править ею, но безуспешно. Удар о ветви был столь сильным, что будь на их месте скалы, мы разбились бы вдребезги. Матурет прыгает в воду, тащит за собой лодку, и мы проплываем под великолепной зеленой аркой. Мы привязываем лодку и отпиваем по глотку рома. Я один вскарабкиваюсь по берегу, оставив друзей в лодке. У меня в руках компас, и я шагаю, надламывая по пути ветви и оставляя заранее припасенные лоскуты из мешков. Внезапно меня озаряет отблеск огня, я слышу голоса и различаю три хижины. Я приближаюсь к ним: не знаю, как представиться и предпочитаю, чтобы меня обнаружили. Зажигаю сигарету. Ко мне бросается маленькая собака, лает и прыгает, пытаясь укусить меня в колено. Только бы собака не оказалась прокаженной. Идиот, у собак не бывает проказы.

— Кто идет? Кто там? Это ты, Марсель?

— Это беглый каторжник.

— Что ты здесь делаешь? Воруешь у нас? Думаешь, у нас есть что-то лишнее?

— Нет, я нуждаюсь в помощи.

— За плату или за спасибо?

— Заткнись, Филин!

Три тени выходят из хижины.

— Подойди сюда, но медленно; наверное, ты и есть владелец ружья. Если оно при тебе, положи его на землю, здесь тебе нечего бояться.

— Да, это я, но ружья при мне нет.

Я приближаюсь к ним. Темно, и я совершенно не различаю их лиц. По своей глупости протягиваю им руку, но ее никто не касается. Позже я понимаю, что здесь не принято пожимать руку чужому: они не хотели заразить меня.

— Войдем в хижину, — говорит Филин. Комнату освещает масляная лампа, которая стоит на столе.

— Садись.

Я сажусь на соломенный стул без спинки. Филин зажигает еще три масляные лампы и одну из них ставит на стол передо мной. Запах, издаваемый кокосовым маслом коптилки, ужасен. Я сижу, а пятеро хозяев стоят. Их лица мне все еще не видны. Мое лицо освещено, потому что оно находится на уровне коптилки, и это именно то, чего они хотели. Голос, приказавший Филину заткнуть глотку, произносит:

— Угорь, сбегай в зал и спроси, хотят ли они, чтобы мы его привели. Быстро возвращайся с ответом — главное, согласен ли Тоссен. Здесь мы не можем предложить тебе даже попить, разве что ты согласен пить яйца.

Он ставит передо мной плетеную корзину, полную яиц.

— Нет, спасибо.

Один из них садится справа от меня, очень близко, и лишь тогда я впервые вижу лицо прокаженного. Это ужасно, и я делаю отчаянное усилие, чтобы не отвернуть голову и не выдать свое отвращение. Нос съеден начисто: осталось лишь отверстие посреди лица. Подчеркиваю: не два отверстия, а одно, величиной с двухфранковую монету. Съедена так же правая часть нижней губы, и через щель можно увидеть три желтых длинных зуба, упирающихся в верхнюю челюсть. У него только одно ухо. Он кладет забинтованную правую руку на стол. Двумя единственными пальцами левой руки он держит толстую сигарету, которую сделал, наверно, сам — она зеленого цвета. У него осталось только левое веко. Начинаясь у правого глаза, лоб пересекает глубокая рана, которая доходит до серых спутанных волос. Хриплым голосом он говорит: