Эмма Герштейн - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Эмма Герштейн
• Издательство: Инапресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87135-060-7

 `Мемуары` выдающегося писателя и историка литературы Эммы Герштейн (1903г.р.) посвящены Осипу Мандельштаму, Анне Ахматовой, Борису Пастернаку, Льву Гумилеву, Николаю Харджиеву и другим литераторам и ученым, без которых мы не можем представить XX век русской культуры. Под полемическим пером Э.Герштейн возникают не только `картины литературного быта` Москвы и Ленинграда 20-60-х годов, полные драматизма, но и появляется ушедшая эпоха великих потрясений в своей трагической полноте.

---

Низко кланяюсь тому, кто сейчас с Вами.

Целую Вас. Ваша Анна».

Через некоторое время Нину Антоновну перевели из Минска в Москву, в загородную больницу 4-го управления. Туда ей была послана телеграмма:

«Запоздало но от всего сердца поздравляем самую дорогую Ниночку с ее днем – Ахматова, Найман».

В письме от 5 января 1965 г. из Ленинграда читаем:

«Я очень скоро приеду в Москву… О том, что было в Италии, расскажу при свидании, хотя особенно интересного ничего не было… Нина, я люблю Вас, и мне без Вас плохо жить на свете. Целую Вас. Ваша Анна».

И следующее за этим письмо:

«Вы, наверное, уже знаете, что меня выбрали в Правление Союза. Для меня это большая неожиданность… Толя написал для "Москоу Ньюс" мой портрет. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы видели эту прозу. Думается, что никто, как Вы, не мог бы оценить некоторые ее качества. Во всяком случае такого портрета у меня еще не было и едва ли будет. Так или иначе мы Вам ее доставим.

10 февраля на пушкинском вечере мой голос прочтет два стихотворения, а Володя Рецептер прочтет мою маленькую прозу "Пушкин и дети"… Получили ли нашу телеграмму к св. Нине? Сколько раз я проводила этот день с Вами? Целую Вас нежно».

Перед поездкой в Оксфорд Анна Андреевна писала Нине Антоновне осенью 1964 г.:

«Нина, мне и самой скучно, что я Вам так давно не писала. Это происходило единственно из-за отсутствия поблизости моего секретаря… По-видимому, в ноябре мне придется быть в Москве, там, конечно, узнаю обо всем подробнее, но и этого мне мало. Изо всех сил хочу Вас видеть…

Последние дни здесь гостила Надежда Яковлевна15, она рассказывала что-то московское.

Вы будете смеяться, вчера мне подали телеграмму из Оксфорда с сообщением, что я приглашена принять почетную степень доктора литературы. Вот».

И последнее письмо, написанное летом 1965 г.:

«…Всегда мысленно беседую с Вами, Ниночка. У нас столько тем, правда? Я, кажется, мало и плохо рассказала Вам про Лондон и Париж. Может быть, еще напишу Вам об этом, когда окончательно приду в себя».

Осенью Анна Андреевна в последний раз приехала в Москву. Тут она тяжко заболела, еще раз инфаркт. В Боткинской больнице Анна Андреевна пролежала четыре месяца. А когда ее выписали, слабенькую-слабенькую, поехала с Ниной Антоновной в санаторий в Домодедово. Но, не пробыв там и трех дней, скончалась 5 марта 1966 г.

1983-1984, 1987

Реплики Ахматовой

Когда Анна Андреевна брала в руки русскую книгу писателей-эмигрантов первой волны, она прежде всего останавливала свое внимание на их языке. Ей бросалась в глаза его правильность. Но это – мертвый язык, говорила она. Живя вне стихии языка родного, меняющегося, развивающегося, писать нельзя, утверждала она.

Анна Андреевна очень придирчиво относилась к отклонению от норм русского языка в устной речи окружающих. Вместе с тем она охотно вводила в свою речь современные арготизмы. Она скучала, если в общении с близкими звучала только правильная речь. Отсюда пристрастие Анны Андреевны ко всякого рода домашним кличкам или литературным цитатам, превращенным в семейные поговорки.

Из публикаций ранней переписки Ахматовой мы узнали о прозвищах, бытовавших в се тогдашней среде. Гумилев – «наш Микола», Владимир Казимирович Шилейко (второй муж Анны Андреевны) – «Букан», а он, в свою очередь, дал ей прозвище «Акума», так и приставшее к ней навсегда в семье Пуниных. Ее не коробили характерные для двадцатых годов фамильярные наименования Пушкина, и она сама запросто называла его «Пушняк» (см. дневник П.Н.Лукницкого).

Бранное обращение «свинья» Анна Андреевна заменяла домашним арго – «свин», «полусвин», «свинец».

По укрепившимся в языке цитатам можно судить, к какому периоду биографии Ахматовой они относятся, вернее, когда они зародились. Такова цитата из неизвестного мне стихотворения, оторвавшаяся от своего источника: «Попадает не туда и умирает от стыда». Или: «И я, и я!», – цитата из жуткого рассказа Леонида Андреева «Бездна», несомненно поселившаяся в семейном обиходе Ахматовой во времена «Бродячей собаки», когда, полные веры в свою правоту, акмеисты с иронией относились к другим направлениям. Во всяком случае, ясно, что они разделяли отношение Льва Толстого к творчеству Леонида Андреева, выразившееся в его известной фразе: «Он пугает, а мне не страшно». Может быть, уже в ту раннюю пору появилась цитата из Фета, тоже продержавшаяся в обиходе устной речи Анны Андреевны до самых последних лет. Любой бытовой или деловой успех обозначался формулой: «И лобзания, и слезы, И заря, заря!..» Этим не нарушалось высокое отношение Ахматовой к поэзии Фета. Не помешало ей и соседство с формулой «Идеал грез», если не ошибаюсь, взятой с этикетки на флаконе одеколона. Не пощадила Анна Андреевна и собственную раннюю лирику, пронизав бытовую речь, связанную с домашними хлопотами, цитаткой: «Спрячьте милые улики» – автопародия на строфу из стихотворения 1913-го года «… И на ступеньки встретить…»: «И дал мне три гвоздики, Не подымая глаз. / О милые улики, / Куда мне спрятать вас?». Я это слышала от нее в пятидесятых годах, приводит аналогичный случай и Анатолий Найман в своей книге «Рассказы о Анне Ахматовой». Это все покамест я говорю о клише, нередко сопровождающих речь Ахматовой. Гораздо интереснее ее живые реплики, возникающие в разговоре. Очень мне запомнилась одна, родившаяся в шестидесятых годах. Это было в «каюте» на Ордынке, где у Анны Андреевны сидели Николай Иванович Харджиев и я. Он сказал мне какую-то колкость. Я не осталась в долгу.

– Генералы, не ссорьтесь, – немедленно откликнулась Анна Андреевна.

Она огорчалась, если между ее друзьями происходили какие-нибудь недоразумения. Цитата из «Капитанской дочки» была здесь очень уместна. Но, как всегда у Ахматовой, пушкинский текст в ее живой речи был несколько переиначен («Господа енаралы! – провозгласил Пугачев, – полно вам ссориться» – так у Пушкина).

Иногда она развлекалась стилизацией своей разговорной речи. Можно было заметить, что она работает над интонацией. Таковы были ее беседы, выдержанные в тоне петербургской светской дамы. Приведу несколько эпизодов.

Анна Андреевна гостила на даче у наших общих знакомых. Вернувшись, рассказывает, как проводили там время. Между прочими такая деталь: «Потом Нелли пошла в лес писать этюд… Да, etude». Она произносит слово «этюд» с французским произношением, и ее ироническая оценка таланта этой художницы находит свое полное выражение.

Я поехала в Ленинград читать в Пушкинском Доме письма одного из современников Лермонтова к редактору «Русской старины» М.И.Семевскому. Я ожидала, что именно в этих письмах содержится документальный рассказ о гибели Лермонтова. Анна Андреевна, остававшаяся в это время в Москве, осведомилась об успехе моей поездки. Я доложила, что это действительно тот самый князь Голицын, которого я искала, но о Лермонтове в его письмах нет ни слова. Зато он предлагал Семевскому издать свой труд о вредном влиянии евреев на жизнь русского общества. Третий том уже готов, четвертый завершается. Небольшая пауза. Затем Анна Андреевна, ненавидевшая антисемитизм, спрашивает: «Сколько томов написал князь Голицын о вредном влиянии евреев? Ах, четыре?» – полувопросительно, полуутверждающе повторяет она, иронически склоняя голову.

В пятидесятых-шестидесятых годах Анна Андреевна должна была встретиться со старым петербургским знакомым из десятых или двадцатых годов, с которым она с тех пор не встречалась. Он, по-видимому, принадлежал к тем людям, которые чуждались встреч с «внутренней эмигранткой» Ахматовой. Теперь, когда она стала легальной, он появился на ее горизонте. На следующий день после его визита спросила у Анны Андреевны: «Ну, как ваш гость?» Анна Андреевна с легким вздохом:

– Все мы умеем быть шармерами, когда захотим.

Иногда Анна Андреевна жила в стихии мещанского городского языка. Видно было, что она уже несколько дней, а может быть и недель, мысленно погружалась в эту сферу.

Однажды встретила меня шутливой фразой: «Так как вы – интересантка…» В другой раз она спрашивала меня, как я отношусь к новым редакциям «Поэмы без героя», которую Анна Андреевна все время дорабатывала. Я не любила эти дополнения и пояснения и поэтому ответила сдержанно: «Раньше она была написана для одного голоса, а теперь Вы транскрибируете ее для оркестра».

– Золотые ваши слова, – согласилась Анна Андреевна.

В тот же период я зашла как-то за ней утром, чтобы погулять вместе по Ордынке. Анна Андреевна заявила, что перед уходом надо немного прибрать в комнате. Я предлагала отложить это до возвращения. Нельзя: «Люди осудят», – степенно возразила Анна Андреевна.

– «Худо ли?» – приговаривала она, опять же по-москворецки, а не по-петербургски.