Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..

• Название: Мистер Кэвендиш, я полагаю..
• Автор: Джулия Куинн
• Жанр: Исторические любовные романы

Амелия Виллоуби была помолвлена с герцогом Виндхэмом сколько себя помнила. Буквально. Ей было 6 месяцев, когда подписали брачный контракт. Всю свою остальную жизнь она потратила на ожидание. Она ждала…И ждала… И ждала… Когда же Томас Кэвендиш — надменный герцог найдет наконец время, чтобы жениться на ней. Однако, наблюдая за ним исподтишка, Амелия начинает подозревать, что он об этом даже не думает. И это правда. Он действительно не думает о женитьбе. Томасу скорее нравится иметь невесту, чем жену, чтобы держать на расстоянии охотниц за богатыми мужьями — хотя он действительно намеревается жениться на ней… когда–нибудь…потом. И вот в тот самый миг, когда Томас вдруг начинает понимать, что его невеста нечто большее чем просто удобная ширма, жизнь Томаса переворачивает появление давно потерянного кузена, который возможно является, а возможно и не является истинным герцогом Виндхэмом. Но, если Томас не герцог, то он не помолвлен с Амелией. И это весьма курьезно, потому как высокомерный герцог сделал большую ошибку — он влюбился.. .. в свою невесту!

---

Она любила его.

Она, в самом деле, любила его. Возможно, она никогда не говорила ему, и, возможно, никогда не будет иметь возможность сделать это, но она любила его. И прямо сейчас она собиралась поцеловать его.

Потому, что это именно то, что бы сделала влюбленная женщина.

– Томас, – сказала она, потому что собиралась сказать его имя. Если бы он ей позволил, она бы называла его так снова и снова.

– Амелия… – Он положил свои руки ей на плечи, готовясь оттолкнуть ее.

Она не могла ему это позволить. Она обняла его руками, прижавшись всем своим телом к нему. Ее руки скользнули в его волосы, прижимая его к ней, когда ее губы коснулись его губ.

– Томас, – простонала она, это слово скользнуло ему под кожу.

– Томас, пожалуйста…

Но он не пошевелился. Он стоял смирно, не проявляя никакой реакции на ее атаку, и затем…

Что–то смягчилось. Сначала это произошло в его груди, как если бы он, наконец, позволил себе дышать. А потом одна из его рук двинулась…медленно, практически робко…по ее стройной спине.

Она задрожала. Она простонала, прижимаясь к нему. Она позволила своей руке скользнуть по его волосам. А потом он попросила.

– Пожалуйста.

Если он оттолкнет ее теперь… Она думала, что не вынесет этого.

– Ты мне нужен, – прошептала она.

Он застыл. Настолько, что она подумала, что потеряла его. Но затем он взорвался энергией страсти. Его руки обняли ее с удивительной скоростью, а он не просто поцеловал ее в ответ…

Милостивый Бог, казалось, он пожирал ее.

И она желала, чтобы он это делал.

– О, да, – выдохнула она, и прижалась ближе к нему. Это было то, чего она желала. Она хотела его, но больше всего она хотела этого. Эта власть, это знание, что она что–то начала. Она целовала его.

И он хотел этого. Он хотел ее.

Это заставило ее задрожать. Это заставило ее растаять. Это заставило ее желать свалить его на землю и броситься на него, и…

Милосердный Бог, что с ней произошло?

Кем бы она ни была, кем бы она ни была несколько часов назад, — та женщина исчезла, а появилась какая–то распутница, которая двадцать один год обучалась, как стать порядочной леди.

Когда она поцеловала его, — нет, когда она бросилась на него, молясь, чтобы он ее не оттолкнул, — все дело было в ее эмоциях. Она была зла и в отчаянии, в унынии и тоске и она желала, всего однажды, почувствовать, как будто она это контролирует.

Но теперь, — эмоции ушли. Ее тело было охвачено, питалось этой потребностью, которую она только теперь ощутила. Чувствовалось, как будто что–то ее захватило изнутри. Что–то напрягалось, переворачивалось. Это находилось глубоко внутри нее, в тех местах, которые она никогда не обсуждала, никогда даже не знала про их существование.

И он, — Томас, — только ухудшал ситуацию.

И делал ее лучше.

Нет, хуже.

– Пожалуйста, – умоляла она, желая знать, о чем просит. Затем она застонала, потому что он снова сделал лучше то, что происходило. Его губы были у нее на горле, а его руки были везде, — в ее волосах, ласкали ее спину, обнимали ее попку.

Она желала, чтобы он был ближе. Больше всего, она желала большего. Она желала его жар, его силу. Она хотела его кожу, которая бы горела, прижимаясь к ее коже. Она хотела выгнуть спину и раздвинуть ноги.

Она хотела двигаться. Так, как она и не мечтала, что такое возможно.

Изогнувшись в его объятиях, она попыталась снять свое пальто, но то только оказалось у нее на локтях, прежде чем он простонал,

– Ты замерзнешь.

Она силилась освободить свою правую руку из рукава.

– Ты сможешь меня согреть.

Он отстранился, достаточно, чтобы она смогла увидеть его ошеломленное выражение лица. – Амелия…

Она услышала прежнего Томаса в этом голосе. Того, кто всегда поступал правильно. – Не останавливайся, – умоляла она его. – Не сегодня.

Томас взял ее лицо в свои руки, и держал его так, что их носы были на расстоянии нескольких дюймов. Его глаза посмотрели в ее глаза с мучительным и пустым выражением лица. – Я не хочу, – сказал он, резким голосом.

Но я должен.

Они оба знали то, что он не сказал.

– Я…я не могу, – он остановился, рывком вдохнув, когда заставил себя отступить. – Я не могу сделать что–то,…что будет… – Он тщательно выбирал слова. Или так, или он не мог мыслить связно. – Если я сделаю это…Амелия… – Он провел рукой по волосам, царапая ногтями кожу головы. Он желал этой боли. Он в ней нуждался в настоящий момент. В чем–то, все равно в чем, что бы могло удержать его на земле. Что бы удержало его от распада.

От потери последней частицы себя.

– Я не могу сделать того, что решит все твое будущее, – он заставил себя произнести. Он посмотрел вверх, почти надеясь, что она отвернется, но нет, она была здесь, смотрела на него, ее глаза расширились, ее губы раскрылись. Он мог видеть ее дыхание, потому что ночь была влажной, каждой облачко, проплывавшее по воздуху.

Это было пыткой. Его тело жаждало ее. Его разум…

Его сердце.

Нет.

Он не любил ее. Он не мог любить ее. Ни один Бог не мог быть настолько жестоким, чтобы заставить его испытывать это чувство.

Он заставил себя дышать. Это было непросто, особенно тогда, когда его глаза скользнули от ее лица…ниже…по ее шее…

Крошечная завязка на ее ночном одеянии была наполовину развязана.

Он сглотнул. Он видел больше, чем сейчас, много раз. Ее вечерние платья практически всегда были с низким вырезом. И все же он не мог оторвать взгляд от этих крошечных шнурков, от единственной петельки, которая свисала на возвышении ее груди.

И если бы он потянул за нее…

Если бы он потянулся и взял ее пальцами, раскрылось бы ее одеяние? Соскользнула бы материя?

– Зайди в дом, – резко потребовал он. – Пожалуйста.

– Том…

– Я не могу оставить тебя здесь одну, и я не могу…я не могу… — Он глубоко вздохнул. Это не помогло успокоить ее кровь.

Но она не пошевелилась.

– Зайди в дом, Амелия. Если не ради себя, то хотя бы ради меня. –

Он увидел, как ее рот произносит его имя. Она не понимала.

Он попытался вздохнуть; но это было трудно. Ему было больно от желания, – Мне приходится использовать всю свою силу, чтобы не взять тебя тут же.

Ее глаза расширились, в них загорелось тепло. Это было искушение, такое искушение, но…

– Не заставляй меня стать тем негодяем, который погубит тебя, всего на одну ночь раньше… раньше…

Она облизала губы. Это был нервный жест, но его кровь забурлила.

– Амелия, уходи.

И она могла слышать отчаяние в его голосе, потому что она ушла, оставив его одного на лужайке, твердым, как камень и называющим себя глупцом.

Благородным глупцом, вероятно. Честным глупцом. Но это не изменяло действительности, — он оказался глупцом.

Несколько часов спустя, Томас все еще бродил по залам Кловерхилла. Он ждал почти час, после того, как Амелия ушла, прежде чем зашел внутрь. Он говорил себе, что ему нравится холодный ночной воздух; это было хорошо для легких, пощипывало кожу. Он говорил себе, что он не против, что его ноги замерзли, становясь красными в мокрой траве.

Все это было чепухой , конечно. Он знал, что если он не даст Амелии достаточно времени (а затем еще немного), чтобы она добралась до своей комнаты, — в которой, слава Богу, она была с Грейс, — он пойдет за ней. И если бы он коснулся ее снова, если бы он почувствовал само ее присутствие до утра, он не смог бы на сей раз остановиться.

У мужчины есть предел его сил.

Он поднялся в свою комнату, где он согрел свои замерзшие ноги у огня, и затем, слишком обеспокоенный, чтобы оставаться на одном месте, он надел свои туфли, и тихо спустился вниз, в поисках чего–то, — чего–нибудь, — что могло его отвлечь до утра.

Конечно, дом был спокоен. Не звука от слуг, которые выполняли свою утреннюю работу. Но затем, он подумал, что что–то услышал. Мягкий стук или, возможно царапанье стула по полу. А когда он посмотрел пристальней вниз в холл, он увидел лучик света, который исходил из полуоткрытой двери.

Почувствовав любопытство, он спустился в холл, и посмотрел в комнату. Джек сидел один, его лицо было напряжено и изнурено. Томас подумал, что так же чувствует себя он сам, как выглядит Джек.

– Не могли заснуть? – спросил Томас.

Джек посмотрел вверх. Его лицо было странно лишенным выражения.

– Да.

– Я тоже, – ответил Томас, заходя.

Джек поднял бутылку бренди. Она была полна на три четверти, и указывала на потребность в утешении, а не в забвении. – Хорошо, я полагаю, что мой дядя сохранил ее, — сказал он. Посмотрел на бутылку и моргнул. – Но не для этого, я так полагаю.

Возле окна было несколько бокалов, так что Томас подошел туда и взял один. Как–то совсем не было странно то, что он был тут сейчас, выпивая бренди с человеком, который скоро украдет у него все, кроме души.

Он сел напротив Джека и поставил бокал на маленький низкий столик, который стоял между двумя креслами с широкими спинками. Джек наклонился вперед и налил ему щедрую порцию.