Ричард Хукер - MASH

• Название: MASH
• Автор: Ричард Хукер
• Жанр: Юмористическая проза

На основе экой книги был сделан одноимённый телесериал.

Если коротко, то о двух офицерах по призыву. Полтора года в полевом госпитале на корейской войне.

---

— Черт вас побери! — сказал наконец генерал Хаммонд, устав быть клушей, когда птенчики еще теснее обступали его при каждом жалобном завывании с улицы. — Шли бы вы в казармы проспаться, а?

— Там должно быть ужасно, сэр, — сказал один из новеньких.

— Где там? — сказал Генерал Хаммонд, сдвигая брови.

— Там — на фронте, сэр.

— О, черт возьми, — сдался генерал. — А ваши мамочки знают, что вы здесь?

— Да, сэр, — ответили все разом.

Не найдя друга Ловца Джона, который отлично мог слышать их призывы и мудро решил не отвечать, Ястреб и Дюк вернулись в казарму, где едва добравшись до коек, они захрапели. Три часа спустя Ястреба разбудил Дюк, полностью одетый и собранный. На это потребовалось совсем немного усилий, потому как он ни раздевался, ни распаковывался.

— Эй, ты… того, проснись. Мы едем домой. Поезд уходит в семь.

— А сколько сейчас время?

— Четыре.

— Господи, ты спятил? Я хочу спать.

— Нельзя… эт-та спать. Мне кажется, нас обоих змеи покусали ночью. Надо принять противоядие.

Он протянул Ястребу стакан скотча и зажег сигарету. Пока Ястреб вводил в себя лекарство, Дюк наполнил флягу.

— Столовка открывается в 4:30, — заявил он. — Надо хорошенько заправиться.

Как только открылась столовая, вошли Ястреб и Дюк с мешками и стали заправляться основательно. За чашкой кофе Ястреб полез за новой пачкой сигарет в карман, в который лазал не часто. С сигаретами вылез маленький обрывок бумажки. На нем незабвенной рукой Ловца Джона Макинтаера была начертана незабвенная поэзия Брета Харта:

Я хотел бы сказать,

Говорю без прикрас,

Что на темных путях

И с тузом в рукавах

Дикари косоглазые бродят у нас.

Почему — объясню я сейчас.

И приписка:

«Это поганое маленькое местечко, и теперь оно мне нравится меньше. Если косоглазому дикарю вдруг повезет, не забывай своего старика-Батяню, и знай, что он ни за что на свете не изменил бы того что было».

Ястреб протянул записку Дюку, который прочел ее и достал флягу. Они благоговейно выпили и направились к близлежащему поезду.

Поездка поездом в Пусан длилась полусуток. Первые шесть часов Болотники спали; потом Ястреб читал, а Дюк пялился в окно. Однажды сержант военной полиции, проверяя купе, вежливо попросил Ястреба убрать капитанские лычки с затылка кепки и поместить их спереди. Ястреб, к своему собственному удивлению, вежливо согласился.

— Ну, что? — сказал Дюк после ухода сержанта. — для такого вычурного, феерического драчливого оппозиционного типчика как ты это было вполне мирно. Становишься трусом?

— Нет, — ответил Ястреб, — но я подумал.

— У тебя от этого голова разболелась?

— Я подумал, что ты и я жили здесь такой жизнью, какую познали лишь немногие из тех кого нам еще предстоит встретить. Большинство из бойцов и близких к фронту людей, таких как мы, улетают из Сеула, так что для здешних писарей и тыловых крыс, возомнивших, будто они взаправду пожили в штатовских военных лагерях за рубежом, мы должны выглядеть уродцами. Мы лучше изобразим себя хотя бы полуцивилизованными. По правде, от нас не убудет, если мы постираем форму, когда выпадет шанс.

— Я уже задумывался об этом, — согласился Дюк.

В Пусане их направили во временные офицерские казармы и определи в шиферный ангар. Ангар был разделен на три части, и им досталось одно из крайних звеньев. Каждую часть обогревала масляная печь, и на каждой кровати лежал матрас.

— Я кое что вспомнил, — сказал Ястреб, когда они осмотрели свои места.

— Что? — спросил Дюк.

— Помнится мне, — ответил Ястреб, — что в Болоте ты был одним из ярых блюстителей ночных правил. Почти как ритуал: ты вставал с кровати, делал три шага к двери и делал семь положенных шагов от палатки перед тем как справить нужду. Это условный рефлекс, я просто вспомнил о нем. Он тут ночью не подойдет.

— Я намотал на ус. Еще что-нибудь, тетенька?

Хоть оставшиеся ангары и быстро заполнились и среди посетителей были офицеры-медики, не обнаружилось никого из частей МЭШ. Несколько человек прибыли и сдружились раньше. Так что Дюк и Ястреб довольствовались своим обществом. После разумного количества бокалов и в разумный час они решили завалиться спать, но после пятнадцати месяцев на твердой койке матрас на пружинах не казался удобным. Дюк, попробовав свой, сбросил его на пол и там проспал до 3 утра, когда Ястреба разбудил громкий жалобный голос в соседнем отсеке.

— Эй, приятель, — протестовал кто-то, — здесь нельзя этого делать!

— Как это «нельзя», если я уже сделал? — услышал капитан Пирс ответ капитана Форреста.

Тут же капитан Форрест вернулся к своему матрасу и снова захрапел, а соседи по отсеку продолжали ворчать и жаловаться.

Утром выяснилось, что их приятели-офицеры признали Дюка невменяемым. С опаской они разыскали Ястреба и высказали свои жалобы. С тех пор как Дюк и Ястреб сняли с себя знаки отличия медицинского корпуса, Ястреб не видел причин исправлять впечатление, что он и Дюк были жестокими закаленными в боях ветеранами. Он был вежлив, но тверд.

— Сделаю все, что смогу, — успокоил он комитет, — но даже я не решусь рассердить его. Мне повезет, если по дороге домой он не убьет кого-нибудь или я не получу Пурпурное Сердце. Он дошел до того что с трудом разбирает своих от косоглазых.

Когда Ястреб закончил свои объяснения, к группе присоединился Дюк и в тот же момент проезжавший мимо грузовик выстрелил выхлопной трубой. Ястреб и Дюк упали на пол, одновременно доставая свои пистолеты и ища врага. Потом, поняв, что ошиблись, они встали, изображая смущение.

В ту ночь Ястреб спал беспробудно. Проснувшись, он услышал бормотание другой делегации своих соседей, они стояли в дверях и с явным отвращением смотрели на Дюка, все еще спящего на полу на матрасе.

— В чем дело? — спросил их Ястреб, садясь и протирая глаза ото сна. — Он что, опять на пол сходил?

— Нет, он сделал это на печку.

— А почему же вы его не остановили?

— Мы боялись, что он сделает это на нас.

Тем днем они взошли на борт парома до Сасебо. Когда паром отчалил, они прогуливались по палубе, курили и смотрели на толпу веселящихся корейцев и корейский оркестр, играющих в честь их отплытия. Ястреб выкинул сигарету в бурлящие грязные воды под ними.

— А теперь, — изрек он, — когда мы покидаем Прекрасные Земли Кореи, благодарные аборигены выстроились на берегу и взывают: «Пошли на ***! Пошли на ***!»

— Мне нечего добавить, ты этим все сказал, — согласился Дюк.

Когда паром причалил к японским берегам, из туманной дымки возник Сасебо, вполне милый город. Там были горы, хвойный лес и скалистый берег, который напомнил Ястребу побережье Мэйна, как будто он и так не думал о нем. Там же оказались магазинчики, Офицерский Клуб, и несколько тысяч групп ожидающих отправления домой. Хирурги скинули рабочие одежды, облачились в парадную форму, украсив ее положенными знаками отличия, и теперь в них можно было узнать офицеров-медиков.

Это-то и было ошибкой. Прежде чем любой группе возвращающихся разрешали взойти на борт корабля для перевозки военных, надо было пройти обязательный медосмотр на венерические заболевания, и пройти его на «отлично». Вербовали на эту работу возвращающихся офицеров-медиков, и, услышав об этом, друзья пришли в ужас.

— Чур не я, — сказал Ястреб. — Пусть этим занимаются фармацевты, им привычно. После того, как я 18 месяцев оттрубил мастером скальпеля, я не собираюсь идти на понижение в должности.

— Я тоже, — заявил Дюк.

До них снизошел сержант с блокнотом:

— Вы — офицеры-медики? — спросил он.

— Да.

— Ваши имена, пожалуйста.

— Зачем?

— Я составляю список для завтрашнего медосмотра.

— А, конечно, сержант, — ответил Ястреб. — Меня зовут капитан Джордж Лимбургер, а это — капитан Уолтер Камамбер.

Сержант стал записывать, Ястреб любезно помог ему, назвав фамилии по-слогам.

— Во сколько завтра? — спросил Дюк.

— Вам сообщат.

В больших голых бараках время тащилось медленно. Никто, казалось, не знал, когда же отплытие. После того, как их занесли в список дежурных врачей для «поствольного» медосмотра, доктора решили прошвырнуться по магазинам. Спросом в местных магазинчиках пользовались тонюсенькие прозрачные неглиже, известные как голые костюмчики. Ни один настоящий американский парень не мог вернуться на родину, не привезя с собой несколько неглиже для любимой, или любимых, и местным держателям лавчонок с трудом удавалось удовлетворять спрос.