Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

Начинает герой с малого. Он размышляет о том, что если кто-нибудь меня ударил, то я не могу его даже простить, так как уда­рил-то он не по своей воле, а по законам природы, неосознанно, а к законам природы категории «прощать», «не прощать» не подхо­дят. Все это я, допустим, понимаю, но не могу и успокоиться, «потому что хоть и законы природы, а все-таки обидно». [5, 103]

Дальше — больше. И вот уже новое, более широкое и катего­ричное утверждение: «Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся! Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что у меня каменная стена и у меня сил не хватило» [5, 105 — 106]. По выраженному в последних строках как будто и живет парадоксалист. Сил нет, но не при­мирился. Можно толковать традиционно — своеволие. А можно иначе — защита своего достоинства.

По теории стены люди действуют по своей выгоде, причем по выгоде, понимаемой очень узко, по материальной выгоде. На это подпольщик говорит: «Что же делать с миллионами фактов, свидетельствующих о том, что люди зазнамо, т. е. вполне понимая свои настоящие выгоды, оставляли их на второй план и бросались на другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуж­даемые к тому, а как будто именно только не желая указанной дороги, и упрямо, своевольно пробивали другую, трудную, неле­пую, отыскивая ее чуть не в потемках. Ведь, значит, им действи­тельно это упрямство и своеволие было приятнее всякой выгоды...» [5, 110].

Правильная критика. Нельзя отрицать личностное в человеке.

Подпольщик понимает и саму выгоду не так упрощенно: «А что если так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного. А если так, если только может быть этот случай, то все правило прахом пошло» [55, 110]. Здесь совсем другая установка. Человек может поже­лать не «иметь», а «быть».

Но вот это-то выделяющее человека «быть» и не включается в выгоду человека сторонниками стены. Выгода сводится лишь к «иметь».

Против такого сведения и выступает парадоксалист. С его точ­ки зрения, человеку-то, может быть, выгоднее всего «быть» и ра­ди этого он может пренебречь всем материальным благополучием. «Ведь глуп человек, глуп феноменально. То есть он хоть и вовсе не глуп, но уж зато неблагодарен так, что поискать другого, так не найти. Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того, ни с чего среди всеобщего будущего благоразумия воз­никнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше ска­зать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить! Это бы еще ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдет: так человек устроен. И все это от самой пустейшей причины, об ко­торой бы, кажется и упоминать не стоит: именно оттого, что чело­век, всегда и везде, кто бы он ни был, любил делать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно (это уж моя идея)» [5, 113]. Человек не покорится по­рядку. Он склонен поступать абсурдно, порядку вопреки.

Далее парадоксалист продолжает: «Свое собственное, воль­ное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый ди­кий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, — вот это-то все и есть та самая, пропущен­ная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классифи­кацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотенья? Человеку на­до — одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта са­мостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела» [5, 113].

Не сохранится «благополучие», если оно не учтет «выгоды» человека быть личностью. Истинно целостная личность столкнет это «иметь» ради своего «быть». Ради высшей выгоды пожерт­вует выгодой низшего порядка. Конечно, можно толковать это в духе традиционном: проповедь низкой природы человека — спо­собен столкнуть «благополучие». Это верно лишь с позиций без­личности и вывернутости понятий. Фактически это гимн человеку, уничтожающему псевдоблагополучие, в котором «быть» прине­сено в жертву «иметь». Личностное в жертву вещественного. При­зыв — лицом ради положения не жертвовать.

А вдруг и хотение вычислят математически, докажут, что и оно есть закономерность? Что хозяин его, хотенья, вне челове­ка — внешние обстоятельства.

У парадоксалиста есть ответ и на этот случай: «...так ведь тогда человек тотчас же, пожалуй, и перестанет хотеть, да еще, пожалуй, и наверно перестанет. Ну что за охота хотеть по тао-личке? Мало того, тотчас же обратится он из человека в орган­ный штифтик или вроде того; потому, что же такое человек Оез желаний, без воли и без хотений, как ни штифтик в органном вале?» [5, 114]. Такое возможно. Но это лишь еще резче отделит личность от безличности. Ибо одна из мер личности есть спо­собность хотеть. Способный хотеть может пойти и на невыгоду (материальную) для себя. На вредное для себя: «...есть только один случай, только один, когда человек может нарочно, созна­тельно пожелать для себя даже вредного, глупого, даже глупей­шего, а именно: чтоб иметь право пожелать себе даже и глу­пейшего и не быть связанным обязанностью желать себе одного только умного. Ведь это глупейшее, ведь этот свой каприз, и в самом деле, господа, может быть всего выгоднее для нашего брата из всего, что есть на земле, особенно в иных случаях. А в частности, может быть выгоднее всех выгод даже и в ,таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, — потому что во всяком случае сохраняет нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность» [5, 115].

В жизни, конечно, есть люди разные. Есть И идущие на утерю своей личности, лишь бы получить материальные блага. И они не могут понять поступки человека, жертвующего материальным. У них иная шкала ценностей. Что касается шкалы парадокса­листа, то ясно, что в основе ее лежит личность, как самоцен­ность, ни на что не разменивающаяся, ни за что не продающая­ся. Таких не собьешь благами: «Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, — так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает» [5, 116].

Отсюда, не улавливая иронии, делают вывод о проповеди низ­кой природы человека. Неблагодарен. Но по отношению к кому? К тем, кто засушивает жизнь и упрощает человека.

Личность человека хотят истребить. Но она у лучших пред­ставителей рода человеческого неистребима. Они-то и будут до­казывать это каждодневно. Люди этого толка могут бросить все дорогие для них блага жизни, чтоб доказать, что «люди все еще люди, а не фортепьянные клавиши...» [5, 11.7].

Не будет сил физических, чтоб противостоять истреблению личности — человек просто пустит проклятие стене. Если рас­судок овладеет всем человеком, то последний сойдет с рассудка, станет сумасшедшим, но утвердит себя.

Человека пытаются переделать не для того, чтоб дать ему место под солнцем, а для того, чтоб не роптал на солнце, когда оно не светит или печет так нестерпимо, что никакая тень не по­могает.

Парадоксалист считает, что не надо человека переделывать. Нельзя человека свести лишь к логике. Он и алогичен. К счастью. «Не потому ли, может быть, он так любит разрушение и хаос (ведь это бесспорно, что он иногда очень любит, это уж так), что сам инстинктивно боится достигнуть цели и довершить созидае­мое здание? Почем вы знаете, может быть, он зданье-то любит только издали, а отнюдь не вблизи; может быть он только любит созидать его, а не жить в нем, предоставляя его потом aux ani-maux dmestiques (домашним животным. — Ю.К.), как-то му­равьям, баранам, и проч., и проч. Вот муравьи совершенно другого вкуса. У них есть одно удивительное здание в этом роде, навеки нерушимое. — муравейник» [5, 118]. Тут все по логике, все по разуму. Рационально. К этому же хотят привести и людей.

Но между муравьем и человеком есть разница. «С муравей­ника достопочтенные муравьи начали, муравейником, наверно, и кончат, что приносит большую честь их постоянству и положи­тельности. Но человек существо легкомысленное и неблаговид­ное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не саму цель. И, кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, долж­но быть не иное что, как дважды два четыре, т. е. формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти» [5, 118 — 119]. Мысль очень глубокая. Направлена против абсолютизации конечных целей и приветствующая процесс жиз­ни. Против недооценки процесса. Убедителен пример с шахматис­том (правда, со времен парадоксалиста человечество эволюцио­нировало, и даже в шахматах сейчас важен только результат, процесс же игры рассматривают как вынужденную необходи­мость). Смысл не только в конечном результате, но и в процессе, и в положении личности на пути к результату.