Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

Русская идея — православие. Оно, в отличие от католицизма, в основах своих антибуржуазно. Православие есть особая идеологическая система, указывающая обществу один из возмож­ных путей его развития. Это система, не забывшая целей христианства. В отличие от порожденного католицизмом нигилизма православие зовет к единству всех без исключения людей.

В православной религии, по Достоевскому, очень малое мес­то занимает внешнее, обрядность. Православие не отождествля­ется с существующей в России православною церковью. Носите­ли православных начал у Достоевского не всегда строго выпол­няют внешние требования религии. Соня Мармеладова, человек без сомнения, православный, зарабатывает на жизнь греховным способом. В церковь ходит редко. О том, что чаще ходит туда другой носитель идеи православия, Лев Мышкин, ничего не из­вестно. Они молятся, но, видимо, значительно реже, чем тоге требует официальная религия. А вот антихрист Петруша Верхо­венский в детстве, «ложась спать, клал земные поклоны и крес­тил подушку...» [8, 75]. Но Петруша не только не носитель, но прямой враг православия. Автор далее поясняет, почему Пет­руша крестил подушку — «чтоб ночью не умереть» (это продол­жение оборванной мною цитаты). У Верховенского подход к богу утилитарный. С детства. Такой утилитарности нет у истинных носителей идеи православия. В частности, у Зосимы.

Бог не вне нас. Бог в нас. Вот на чем базируется правосла­вие. Бог — это любовь наша, к ближним и дальним.

Очень четко раскрывает суть православия Шатов. Он факти­чески сводит религиозность к нравственности. Быть православ­ным, значит, быть нравственным, подходить к решению тех или иных вопросов с позиций нравственности. Не нравственность вы­водится из религии, а религия вырастает из нравственности. Бога каждый может добыть сам. Став лучше. Может и потерять. Если забудет, как, положим, Ставрогин, «различие зла и добра».

Носители православия — Соня, Мышкин, Алеша Карамазов, Зосима — являются людьми высоконравственными. Потому-то эни и православные. Причем православие не закрывает двери перед оступившимися. Оно всегда открыто для осознавшего проступок человека.

Православие, по Достоевскому, высветляет помутившиеся по­нятия. В мире за великих слывут люди, много себе позволяющие. Достоевский приводит в своем творчестве мысль, что «можно быть великим и в смирении» [7, 134]. Величие не в силе вообще, а в силе духа. Эта мысль — очень прочная у Достоевского. А по­тому не случайно раздражению нигилистов противостоят дос­тоинство и кротость смиренцев.

Вот эту-то нравственность и понесет Россия миру. «Все назначение России заключается в Православии, в свете с Востока, который потечет к ослепшему на Западе Человечеству, потерявшему Христа. Все несчастье Европы, все, все, безо всяких исключений произошло оттого, что с Римской церковью потеряли Христа, а потом решили, что и без Христа обойдутся» [П, 2, 292 — 293]. Россия должна все это исправить. 

Православие имеет свои цели. Разрешить имеющиеся в обще­стве противоречия, создать общество гармоническое, где интере­сы всех совпадут. Цель — свобода, равенство и братство. Но иначе, чем в буржуазности, понимаемые.

Свобода — это не разнузданность, а полное подчинение себе своей воли. Свобода — это не состояние, при котором преобла­дает взять, а преобладание отдать. Равенство — это не стрем­ление унизить высшего, низвести его до себя, а взаимное ува­жение друг друга. И только на основе таким образом понимае­мых свободы и равенства возможно создание братства как еди­нения всех людей. На иной основе возможно лишь лжебратство.

Цель православия, как видно отсюда, есть возвышение ду­ховности человека. Главное, что нужно человеку, — это сила ду­ха. Но решение проблем на основе православия не исключает и внимания «к «хлебам». На эту сторону дела Достоевский много­кратно обращал внимание. Но православие не выдает «хлебы» за самоцель.

Вот эти цели и понесет Европе Россия. Православие при этом не преследует каких-то эгоистических интересов в Европе. Инте­рес лишь в том, чтобы всем было хорошо. Назначение России не в том, чтобы покорять других, а в том, чтобы служить другим. Тихомировы и Крафты подошли к России с мерками европей­скими, согласно которым первый — это тот, кто повелевает. Рос­сия же служит. А потому она и второстепенна. По Достоевскому, это как раз признак первостепенности. В православии первый — это тот, кто служит, а не тот, кому служат.

На таких основах православие стремится создать «всемирно-человеческое единение». «Мы убедимся тогда, что настоящее со­циальное слово несет в себе никто иной, как народ наш, что в идее его, в духе его заключается живая потребность всеединения человеческого, всеединения уже с полным уважением к нацио­нальным личностям и к сохранению их, к сохранению полной свободы людей и с указанием, в чем именно эта свобода заклю­чается, — единение любви, гарантированное уже делом, живым примером, потребностью на деле истинного братства, а не гильотиной, не миллионами отрубленных голов» [1895, 11, 26].

Для выполнения этой задачи Достоевский зовет к единству противоборствующие силы России. Способность глубоко пони­мать и чувствовать нужды других народов, дополненная стрем­лением служить этим народам, и приведет к единению всемир­ному. «Наше назначение быть у другом народов. Служить им, тем самым мы наиболее русские. Все души народов совокупить себе» [ЛН, 83, 462].

Эгоизму Европы противостоит альтруизм России. Как гово­рит у Достоевского Версилов, «одна Россия живет не для себя, а для мысли, и согласись, мой друг, знаменательный факт, что вот уже почти столетие, как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы! А им? О, им суждены страш­ные муки прежде, чем достигнут царствия божия» [10, 8, 517].

Россия живет для Европы, Россия живет для идеи. Цель Рос­сии — гармония интересов, свобода, равенство и братство, как внутри страны, так и во всем мире. Во главу угла при этом ста­вится человек, его духовность.

Каковы, по Достоевскому, средства православия?

Главное в средствах — их мирный, бескровный характер. Лю­бовь, а не ненависть. Еще в 60-е годы писатель заметил: «Все состоит в правдивости и прямоте побуждения, в любви. Любовь есть основа побуждения, залог его прочности. Любовь города берет. Без нее же никто и ничего не возьмет, разве силой; но ведь есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силой. Лю­бовь понятнее всего, всяких хитростей и дипломатических тонко­стей» [1895, 9, 39]. Мысль эта у Достоевского была устойчивой. В своем последнем романе он, почти дословно, дает ее Зосиме. И во всем своем творчестве этого большого промежутка времени писатель проводит эту мысль. Так, в 1877 году Достоевский пи­сал: «Вот мы, верующие, пророчествуем, например, что лишь Россия заключает в себе начала разрешить всеевропейский роко­вой вопрос нищей братии, без боя и без крови, без ненависти и зла, но что скажет она это слово, когда уже Европа будет залита своею кровью, так как раньше никто не услышал бы в Европе наше слово, а и услышал бы, то не понял бы его вовсе» [1895, 11, 243].

Православное решение вопросов медленное, через «дела ма­лые». А потому, по Достоевскому, оно и не замечается спеша­щими «на всех парах».

Православное решение проблем — это начать с себя. Это эксперименты на себе, и только. Это влияние своим примером. Посев добра, а не зла. Это и есть нравственное решение проб­лем в противовес решению историческому. Начать с себя, дей­ствовать даже в тех условиях, когда кажется, что надежд нет.

В «Дневнике писателя» Достоевский приводит рассказ, как один человек, отрицательно относившийся к крепостному праву, копил из скромного жалованья деньги и выкупал крепостных — выкупил четверых. Он, конечно, не решил всех проблем крепост­ничества. «И, однако, вот бы нам каких людей! Я ужасно люблю этот комический тип маленьких человечков, серьезно воображаю­щих, что они своим микроскопическим действием и упорством в состоянии помочь общему делу, не дожидаясь общего подъема и почина» [1895, 10, 29].

Достоевский одобряет такие действия и считает их православными.

«Малые дела» помогают не людям «вообще», а конкретным людям. И вызывают цепную реакцию добра. Павлищев сделал добро Мышкину, Мышкин благотворно влияет на Колю Иволгина и т. д. Когда-то девятилетнего испугавшегося Достоевского успокоил их крепостной, Марей. В остроге Достоевский увидел неприглядных каторжан из народа. Чувство антипатии было по­гашено воспоминаниями о Марее. Таким путем единичное добро ведет к добру общему. Оно не помеха «общему делу». Без него вообще не может быть «общего».

К таким «малым делам» зовет Версилов. «А осчастливить не­пременно и чем-нибудь хоть одно существо в своей жизни, но только практически, то есть в самом деле, я бы поставил запо­ведью для всякого развитого человека; подобно тому, как я по­ставил бы в закон или в повинность каждому мужику посадить хоть одно дерево в своей жизни ввиду обезлесения России...» [10, 8, 522]. Этот призыв ценен. Ибо исходит от человека, не осчастливившего конкретно никого, если и стремившегося к де­лам, то только к «большим». И вот такой призыв. Он выстрадан жизнью.