Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

• Название: Пронзающие небо
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фэнтези

---

Сначала Алеша посмотрел направо – черный берег терялся где–то в сумраке, Алеша повернул голову налево и увидел точно такую же картину…

Раздался нетерпеливый голос Чунга:

– Ну что там видно?

Алеша досадливо зашумел ноздрями:

– Лезть то надо было по боковому склону! А так ничего не видно! Ну ладно сейчас…

Алеша начал осторожно передвигаться по склону холодного каменного щупальца налево. Один раз он чуть не полетел вниз – нога соскочила с тонкого выступа и он остался висеть на одной руке. Рука стала уже соскальзывать, но он отчаянно замахал ногами ища опору… и нашел ее в тот миг, когда уставшая рука готова уже была сорваться… Некоторое время он висел недвижимо, пытаясь унять дрожь в уставших руках, но от черного камня к которому он прижался исходил холод, который продирался через его одежку и леденил тело, еще немного и руки его наверное совсем бы отнялись…

Алеша сморщился от напряжения и сделал следующий шаг…

Снизу его подбадривал Чунг:

– Алеча совсем немного осталось! Сейчас будет такой здоровый выступ – даже я его вижу!

И, действительно, вскоре Алеша ступил на большой выступ – целую площадку торчащую из бока каменного щупальца. От стены он, правда, не отходил – поверхность была совершенно гладкой и с некоторым уклоном вниз так что ноги его скользили к краю за которым тридцать метров холодного воздуха и острые каменные пики.

Но вот юноша обогнул уступ и…

– Ну что там?! – кричал в нетерпении Чунг. – Алеча отвечай что ты там видишь?!

А Алеша стоял пораженный…

То щупальце, на которое он забрался было одним из самых высоких среди всех остальных: каменные изгибы под ним тянулись причудливым лабиринтом. Ничто не радовало глаз в этом хаотичном нагромождении холодного камня; не было ничего от простой гармонии природы – только бессчетные режущие глаз острые грани – словно бы это клинки и копья собранные со всего мира, торчали из мертвого камня и разрывали безжизненный воздух…

Но дальше, дальше уносился взор – острогранный лабиринт не был бескрайним, видно было, что вдалеке черные пики опадают и там за ними чувствовались огромные, огромные просторы – там разливался едва заметный, но такой диковинный, притягивающий и согревающий золотистый свет. Он был совсем слаб, словно бы там в воздухе повисли редкие золотые крапинки… Но эти крапинки волшебного света разгоняли тьму – тьма их боялась, и видно было, что черный купол этого мира постепенно подымается все выше и выше – на многие вёрсты. Там на огромном расстоянии от Алеши, высились исполинские врата, похожие по размерам на гору. И хоть они были закрыты, именно сквозь их створки и пролетали редкие капельки теплого света.

О, как Алеше захотелось тогда, чтоб за его спиной выросли крылья, как в его потерянных снах, тогда бы он мог лишь взмахнуть ими, взмыть в воздух и оставить позади и холод и черноту и море забвенья! Только Чунга он взял бы с собой – жаль было оставлять его одного средь этих черных камней.

Вновь раздался голос Чунга:

– Ну что же там? Рассказывай!

Алеша хотел было ответить да не успел – прямо перед его лицом появилось призрачное облачко из которого высунулась рука матери и стремительно вытащила его со скользкой площадки на теплую печку…

Глава 3. На север!

Когда говорили про домик Старца Дубрава, то имели в виду, причудливо изогнутый, давно уже вросший в землю ствол некоего древа. И никто даже и сказать не мог, что это за древо – могучий ствол обильно был покрыт мхом, и изливал душистый, свежий, и вместе с тем загадочный аромат, который никто не мог определить, и если уж спрашивали, на что он похож, то говорили: на глубины лесные, в час закатный, когда всё дышит теплом уходящего дня, но уже залегла в глубоких тенях некая тайна…

Да – Дубрав ничего не строил, и когда в отчаянную годину, лишившись семьи, пришёл он в эту чащу, то сразу же здесь и поселился: обитали там, между прочим, и беличья и заячья семьи, а в верхней части, в извилистых дуплах и птицы свою жизнь устраивали: и все они сразу же ужились, и отсюда–то и пошло у Дубрава знакомство с лесными обитателями. У них–то, у первых он и выучился звериному языку, а потом повёл знакомство и с медведями, и с лисами, и даже с волками. Хотя с волками он был скорее в состояния перемирия, чем дружбы, и то – в летнюю пору. Зимой же, как только вместе с морозами волки начинали лютовать – хоронил у себя от серых разбойников всяких слабых зверюшек. Позже всех познакомился Дубрав с теми обитателями леса, которых люди часто поминают нечестью: то есть с лешим, с лесовиком, с водяным, русалками, кикиморой; несколько раз к нему и Баба–Яга залетала, однако же на помеле иль в ступе её он никогда не летал – то были домыслы.

…Когда Дубрав вернулся из Березовки, и на прощанье одарил Николая некоторыми снадобьями – сомненья его вовсе не прекратились, он вновь и вновь вспоминал недавний разговор с Алёшей и Ольгой, и приговаривал:

– …Ах, что же я, что же я… Надо было сразу им сказать, что с ними иду… А ведь нужна им моя помощь…

В это время слетел с тёмно–ветвистого, в углу пристроившегося насеста, древний, но всё ещё полный сил ворон, который с давних пор служил Дубраву, и которого звали Крак. Он уселся у старца на плече, издал глухой вскрик: «Крак!» Дубрав поглаживал его темя, и приговаривал:

– Вот ты то, на первых порах и послужишь мне и ребятам. Ведь я даже дороги им не описал: впрочем, дорогу то я и сам знаю только до Янтарного моря, ну а дальше… Ну хорошо – хоть до Янтарного моря им всё что знаю напишу, да с тобою им вслед пошлю. Ну а сам… Сам пока собираться буду… Денёчка два–три пройдёт, там и нагоню их… Нельзя ж так сразу старому человеку в дорогу кидаться, правда, Крак?

Древний ворон «кракнул», однако в этом возгласе звучал скорее упрёк, нежели одобрение. Тем не менее, Дубрав уселся и несколько часов не останавливаясь скрипел пером – с двух сторон мелким почерком исписал довольно большой лист бумаги, свернул его трубочкой, уложил в футляр, но тут сон сморил его, и проспал он довольно долго…

…Когда вышел из своего корня время уже перевалило за полдень.

– Должно быть, ребятки уже в дороге… – проговорил Дубрав, прищурившись поглядел в небесную высь, и тут нахмурился.

Хотя небо было безоблачным, и отливало синевой – синева эта была какая–то блеклая, выцветшая, а солнечный диск представлялся размазанным.

– А ведь к вечеру буря разразится. – проговорил Дубрав.

И тут же, словно бы подтверждая его слова, загудел сильный порыв морозящего северного ветра, ветви надсадно затрещали, а некоторые не выдержали – переломились, увлекая за собой снежные пласты, пали на землю. Старец нахмурился, морщины глубже прорезались на его лбу, седые брови сдвинулись – он погрозил кулаком куда–то на север, и проговорил:

– Всё ты колдуешь! Всё не уймёшься, всему живому зло несёшь! Всю жизнь в лёд обратить хочешь, но не выйдет! Не выйдет!..

Вновь ударил серверный ветрило, и теперь уже не обрывался, но всё нарастал, и уже весь лес пронзительно, с мукою трещал, гудел, выл – вот ледяной этот порыв плетью ударил Старца в лицо, и он невольно прикрыл рукою глаза

Вот ветер немного присмирел, и Старец смог оглядеться: были поломаны многие ветви; меж ветвей клубилось какое–то марево, но самым скверным было то, что небо уже посерело, и наплывали всё новые и новые, клубящиеся бурей тёмные валы – лес погружался в зловещие тени… Дубрав поспешно вернулся в своё жилище.

– Как же они там, в дороге? Хорошо, если успеют добраться до какого–нибудь жилья… Нет – это пустые надежды, ведь до ближайшей деревни двадцать вёрст – буря их в пути застигнет, с пути собьёт… Эх, что ж это я…

Приговаривая так, он спешно ходил из угла в угол; подхватывал и складывал в котомку мешочки и снадобья, которые могли понадобиться в дороге.

– И чего ждал, и чего ждал – и зачем сюда возвращался…

Он всё ходил, приговаривал, а между тем на улице всё возрастал пронзительный, надрывный скрежет ветра – там уже настоящая буря разразилась – про такую погоду говорят, что «хороший хозяин собаки не выпустят»

Тяжко ему было на сердце – уж больно заунывным был вой ветра – зло смеялся он над сердцем, вновь и вновь смерть сулил, и ещё нашёптывал: «Юнцы обречены – и ты с ними? Ни за что ни про что погибнешь!». И тогда, словно бы в ответ на эти злые чары вспоминал он детишек своих Солнышко да Мирослава, да жену свою Мирославну – набегали в глазах его слёзы, и шептал он:

– Ничего, ничего – мы ещё посчитаемся. Ты меня бурей не испугаешь – я теперь тоже кой–какое колдовство ведаю.

Вот наконец котомка была собрана, Дубрав пристроил её на спине – на пороге на прощанье поклонился своему жилищу (впрочем, чувства свои сдерживал – считал, что и так уж непростительно расчувствовался). Он уже повернулся к двери, собирался её открыть, как она сама резко распахнулась, бешено взвыл ветрило, вихрясь ворвался плотный веер колких снежинок; вслед за ним – сразу же ещё один. Из рокочущего полумрака (который всё густел, в черноту обращался) – шагнуло к Дубраву, такое чудище, что при одном виде его многие впечатлительные люди пали бы в обморок. Тем не менее, чудище это было женского пола и звалось Бабой–Ягой..