Матрёна Распутина - Распутин. Почему? Воспоминания дочери

• Название: Распутин. Почему? Воспоминания дочери
• Автор: Матрёна Распутина
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0180-6, 5-8159-0458-9

Матрена Распутина — старшая дочь Григория Распутина — родилась в 1898 году. Вскоре после революции Матрене с мужем удалось выехать из России. Свои записки об отце Матрена Григорьевна писала с 1946 по 1960 год.

Что же представляют собой записки Матрены Распутиной?

Это, если попытаться определить одной фразой, — объяснение с теми, кто считает Григория Распутина виновником едва ли не всех бед, обрушившихся на Россию. Книга построена как толкование жизни отца — от рождения в селе Покровском до смерти в водах Невы в Петрограде. И именно в неожиданном (но всегда абсолютно логичном психологически) толковании поступков Григория Распутина заключается прелесть записок Матрены. При этом естественно, что, отвечая на вопрос «почему?», Матрена передает массу подробностей, ускользавших от других, как она пишет, «воспоминателей».

Какая связь между смертями братьев — Михаила и Григория Распутиных, случившимися с почти сорокалетним разрывом; между Елизаветой Английской и Анной Вырубовой; между тягой великого князя Николая Николаевича к охоте и вступлением России в войну в 14-м году; между религиозностью и эротизмом в самом Распутине и т. д.? Матрена Распутина обо всем этом знает.

Насколько точно ее знание? Ровно настолько, чтобы то, о чем она говорит, «было вполне возможным». Прелесть записок Матрены Распутиной и в том, что каждый читающий сам сможет, если захочет, определить дистанцию от возможного до действительного.

---

— И что же, перестали?

Николай обратил взгляд к моему отцу, словно ища у него поддержки. Молчание затянулось. Отец вздохнул:

— Скажи, что ли, правду.

— Не перестали.

Уверена, отец не знал этого эпизода из истории царствования Алексея Михайловича. Но опытное знание никогда не давало ему ошибаться.

Слабая воля ищет волю сильную

Николай Второй не имел нужного руководства. Это вовсе не означает, что он нуждался в диктовке — сделай то, не делай так. Ему не хватало силы, энергичного направления сил, которые он сам высвободить в себе не мог.

У Гурко: «В личности Николая Второго наблюдалось странное и редкое сочетание двух по существу совершенно противоположных свойств характера: при своем стремлении к неограниченному личному произволу, он совершенно не имел той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться. Основным качеством народного вождя — властным авторитетом личности — государь не обладал вовсе. Он и сам это ощущал, ощущала инстинктивно вся страна, а тем более лица, находившиеся в непосредственных сношениях с ним.

Всецело побороть природную застенчивость не удалось Николаю Второму до самого конца его довольно продолжительного царствования. Застенчивость эта была заметна при всяком его выступлении перед многолюдным собранием, и выработать внешние приемы непринужденного царственного общения со своими подданными ему так и не удалось. Внешним образом смущение государя выражалось, например, в столь известном постоянном поглаживании усов и почесывании левого глаза. То, что так легко давалось их царственным предшественникам, что в совершенстве осуществляли Александр Третий и вдовствующая императрица Мария Федоровна, никогда не было усвоено Николаем Вторым, а в особенности его супругой».

Все события сходятся к тому, что именно поиском такого энергического начала государь был озабочен.

Возьмем опять Гурко: «Несомненно, однако, что и положительная наука все более склонна признавать за неоспоримые факты многое из того, что сравнительно недавно считалось измышлением грубого суеверия и непроходимого невежества. Сила воздействия человеческого духа на материальные явления все более научно подтверждается, а сфера этого воздействия все более расширяется. Распутин при помощи концентрации своей воли становился посредником между какой-то неведомой оккультной силой и производимыми ею материальными явлениями. Можно, кроме того, считать вполне установленным, что Распутин обладал силою гипнотического внушения, доходившей до степени необычайной. Каким-то внутренним напряженным сосредоточением своей воли он в отдельных случаях достигал результатов столь же неожиданных, сколь и исключительных».

У Евреинова: «Эффект «воздействия» сильной воли испытывался каждым из знакомившихся с Распутиным, испытывался сразу же и, насколько известно, без единого исключения».

Белецкий, описывая отца и Николая Второго, замечал: «Это была сильная воля и слабая воля».

Не будет дерзостью сказать, что государь и отец двигались навстречу друг другу. При этом внутренние устремления государя в значительной степени входили в противоречие и даже столкновение с тем, что окружало его.

Жевахов пишет: «Что представлял собою государь император? Это был прежде всего богоискатель, человек, вручивший себя безраздельно воле Божией, глубоко верующий христианин высокого духовного настроения, стоявший неизмеримо выше тех, кто окружал его и с которыми государь находился в общении. Только безграничное смирение и трогательная деликатность, о которых единодушно свидетельствовали даже враги, не позволяли государю подчеркивать своих нравственных преимуществ пред другими… Только невежество, духовная слепота или злой умысел могли приписывать государю все то, что впоследствии вылилось в форму злостной клеветы, имевшей своей целью опорочить его, поистине, священное имя. А что это имя было действительно священным, об этом свидетельствует, между прочим, и тот факт, что один из социалистов-революционеров, еврей, которому было поручено обследование деятельности царя, после революции, с недоумением и тревогою в голосе, сказал члену Чрезвычайной следственной комиссии А. Ф. Романову: «Что мне делать! Я начинаю любить царя».

Царь разуверился во всех

Теперь дам слово великому князю Александру Михайловичу. Он трезвее многих других оценил характер и способности своих родственников: «Стройный юноша, ростом в пять футов и семь дюймов, Николай Второй провел начало своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своем кабинете и слушая с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей. Он боялся оставаться наедине с ними. В присутствии посторонних его мнения принимались дядями за приказания, но стоило племяннику и дядям остаться с глазу на глаз, их старшинство давало себя чувствовать, а потому последний царь всея Руси глубоко вздыхал, когда во время утреннего приема высших сановников империи ему возвещали о приходе с докладом одного из его дядей.

Они всегда чего-то требовали. Николай Николаевич воображал себя великим полководцем. Алексей Александрович повелевал моряками. Сергей Александрович хотел бы превратить Московское генерал-губернаторство в собственную вотчину. Владимир Александрович стоял на страже искусств.

Все они имели, каждый своих, любимцев среди генералов и адмиралов, которых надо было производить и повышать вне очереди, своих балерин, которые желали бы устроить «русский сезон» в Париже, своих удивительных миссионеров, жаждущих спасти душу императора, своих чудодейственных медиков, просящих аудиенции, своих ясновидящих старцев, посланных свыше и т. д. Я старался всегда обратить внимание Николая Второго на навязчивость наших родных».

Ни в ком государь не находил помощи. Ужас ситуации заключался в том, что именно на царствование Николая Второго пришлось время, когда требовалось сочетание искренних усилий всех, вовлеченных в управление государством.

«Николай Второй в трудные минуты жизни имел обыкновение спрашивать совета у своих родственников», — пишет Александр Михайлович. Правильнее было бы — «имел неосторожность». Не случайно несколько ниже великий князь утверждает, говоря о состоянии государя: «Он разуверился во всех».

Кстати приведу слова отца из «Жития…»: «В настоящее время, кто может совет дать, так они в уголочки позагнаны».

Приведу и свидетельство Гурко, свидетельство не только об исключительном положении Николая, но и обыкновенности такого положения: «Окруженный несколькими близкими друзьями, как-то: Воронцовым, Черевниным, Рихтером и кн. В. Оболенским, которым он отнюдь не дозволял вмешиваться в государственные вопросы и даже говорить о них, Александр Третий оградил себя от интриг, могущих его свернуть с твердо начертанного им пути. Но это породило другое зло — отчужденность от общества, отчужденность от жизни и незнакомство с новыми, выдвигавшимися его запросами и настроениями.

Существование в заколдованном кругу, куда лишь с трудом и смутно проникают те течения мысли, которые в данное время захватывают и направляют народную волю, для монарха столь же опасно, как постоянное выслушивание городских сплетен и выдерживание перекрестного огня неизменно плетущихся вокруг него интриг.

Но таково положение всех царствующих: либо полная отчужденность, либо невольное впитывание в себя множества разнообразных нашептываний и подсказываний, разобраться в коих тем более трудно, что в правдивости и личном бескорыстии различных сообщений и указаний монарх никогда не может быть уверен. Приведу по этому поводу мнение великой княгини Елизаветы Федоровны об окружении Николая Второго и его супруги. На слова одного видного судебного деятеля, выразившего сожаление, что государь не видит никого, кроме его ближайшего окружения, и что если ему неудобно общаться с парламентариями, то он мог бы все же видеть людей из мира литературного, художественного и научного, великая княгиня с живостью ответила: «А почему же не парламентариев? Ведь при нынешней обстановке достаточно прожить один год при дворе, чтобы утратить всякую веру в людей».

Симанович (его — потому только, что он, как и всякий раз, говорит с чужого голоса. Всем известна была манера Симановича, состоявшая в том, чтобы выслушивать в гостиных мнения других, а при случае выдавать за свои, обозначая так собственную осведомленность): «В сущности, я Николая Второго всегда жалел. Без сомнения, он был глубоко несчастный человек. Он никому не мог импонировать, и его личность не вызывала ни страха, ни почтения. Он был заурядным человеком. Но справедливость все-таки требует подтвердить, что при первой встрече он оставлял глубоко обаятельное впечатление.