Константин Михаленко - 1000 ночных вылетов

• Название: 1000 ночных вылетов
• Автор: Константин Михаленко
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–699–25270–1

Фронтовая судьба автора этой книги удивительна и уникальна.

За годы войны летчик Константин Михаленко совершил 997 только подтвержденных боевых вылетов и при этом остался в живых! Причем в полете его не защищали ни броня Ил-2, ни авиапушки «яков» и «лавочкиных» — лишь дерево и перкаль открытой кабины По-2, того самого «небесного тихохода», неприхотливого труженика мирного времени, в грозные годы войны ставшего ночным бомбардировщиком.

Вдумайтесь! Почти 1000 раз пришлось молодому выпускнику Харьковской военно-авиационной школы лететь сквозь смертельные трассы зенитных пулеметов и разрывы снарядов, под слепящими лучами прожекторов, на минимальной высоте и без возможности раскрыть парашют, если страшный удар расколет его «летающую этажерку». Летчики По-2 днем и ночью летали на разведку и бомбардировку противника, на транспортировку боеприпасов своим войскам и эвакуацию раненых.

Наши солдаты шутливо называли самолет По-2 «кукурузником», немцы — «кофейной мельницей» и «руссфанер». Но вклад, внесенный в нашу Победу этим маленьким самолетом и его бесстрашными пилотами, огромен. Не зря Родина оценила заслуги многих из них, в том числе и автора этих воспоминаний, самой высокой наградой — званием Героя Советского Союза.

---

— Ишь, придумал! Сам полетел! Последний резерв!.. Уж я его разнесу.

— Если вернется…

— Что? Вернется! Я его знаю!

Сгущаются сумерки. Воздух дрожит от рева истребителей. Один за другим они заходят на посадку, заруливают, рассредоточиваются по полевому аэродрому. Уже в темноте приходит последняя тройка.

Зарулив на место, генерал Ярлыкин сдвигает «фонарь». Он улыбается, вытирает ладонью вспотевший лоб. Он еще там, в воздухе, он еще в бою.

— Все атаки отбиты! Фрицы недосчитаются двенадцати самолетов. Неплохой результат?!

— Результат неплохой, — скупо отвечает Виноградов. — Но командир корпуса, генерал — и сам идет в бой! Где это видано?

— Простите, товарищ генерал! — сухо отвечает Ярлыкин. — Помимо того, что я командир, я еще и летчик. Я истребитель, товарищ генерал!

— А я бомбардировщик! — вступаю в разговор я.

Мне не хочется, чтобы Виноградов разносил вернувшегося из боя генерала. Мне хочется, чтобы у Ярлыкина в душе остался праздник боя, праздник победы. Пусть уж член Военного совета разносит меня.

— Разрешите сегодня же в полк, товарищ генерал?

— И ты?.. — Виноградов понял мой порыв. — Эх ты, бомбардировщик! Арестовать бы тебя суток на пять за такое, да уж ладно. Мне и самому сегодня надо быть в вашей дивизии. Иди, готовь самолет!

— Есть!

Я тороплюсь к самолету. Пусть себе генералы поговорят по душам, этот разговор не для лейтенанта. И вообще мне радостно: мы летим в полк!

В ночное небо уходят самолеты, уходят товарищи, друзья, а я стою у входа в землянку КП, курю и стараюсь не попадаться никому из своих ребят на глаза. «Как же, нашел теплое место! — вправе сказать любой из них. — Кому война, а кому… Эх!»

Такой оборот мыслей заставляет меня спуститься в землянку. Здесь командир полка подполковник Меняев и все офицеры штаба. Они сгрудились вокруг члена Военного совета и заместителя командира дивизии полковника Рассказова и на мое появление не обратили внимания. Но я пришел сюда не молчать.

— Товарищ член Военного совета, разрешите обратиться?

— Что у тебя? — Усталые и по-доброму прищуренные глаза Виноградова смотрят на меня, в уголках его рта затаилась теплая усмешка. — Опять пришел меня агитировать? Все в полк просится, — поясняет он Рассказову. И вновь обращается ко мне: — Ну, вот ты и в полку. Что тебе еще надо?

— Разрешите сделать боевой вылет, товарищ генерал!

Брови Виноградова смыкаются в одну жесткую линию.

— Всего один вылет, а, товарищ генерал?

— Да, нет у тебя подхода к начальству! Вместо того чтобы начать осторожненько, издалека, ты сразу: «разрешите, товарищ генерал!». Не дипломат, нет! Правильно я говорю, Константин Иваныч?

— Да уж как сказать… — не находит что ответить Рассказов. — Я ведь тоже не из дипломатов.

— Во-во! Яблоко от яблони недалеко падает. Уж твой-то характерец мне во как известен! — И Виноградов энергично проводит ладонью по шее. — Волжанин, горьковской! — нарочито окая, поддразнивает Виноградов. — Что на уме, то и на языке, а в твоем-то звании, Константин Иваныч, иногда необходимо быть и дипломатом.

— Не обучен, товарищ генерал! — не поддерживает шутливый тон Виноградова Рассказов.

— А раз не обучен, тогда вопрос прямой: разрешим ему вылет?

— Не возражаю.

— А ты, Анатолий Александрович, не возражаешь?

— И разрешил бы, да нет у меня свободных штурманов, товарищ генерал.

— Стало быть, в принципе согласен. А штурмана… Возьмешь меня в качестве штурмана, командир? — спрашивает Виноградов меня. Но ответить я не успеваю.

— Не позволю, товарищ член Военного совета! — возмущается Рассказов. — Не могу позволить. Если дойдет до командующего… Нет, не могу позволить!

— Командующему ты не сообщай, Константин Иваныч. При случае сам расскажу, — суховато отвечает Виноградов. — Ну-с, командир полка, показывай цель.

Генерал готов уже склониться над картой, разложенной на столе, но, заметив мой недоуменный взгляд, весело произносит:

— Что стоишь? Прикажи готовить самолет к вылету!

— Есть, товарищ генерал! Я выбегаю из штабной землянки и радостно кричу в темноту ночи:

— Техники! Оружейники! «Семерку» к боевому вылету!..

Обычный полет. И обычная цель — предмостные укрепления противника у реки Сож, на окраине Гомеля. И так же вокруг самолета мечутся ищущие лучи прожекторов и рвутся зенитные снаряды. Словом, все, как всегда. Постой, постой. Как это — «как всегда»? Неужели у тебя в каждом полете на месте штурмана сидит генерал, член Военного совета армии? А цель?.. Я бомбил укрепления фашистов в Ржеве и Вязьме, в Смоленске, Орле и Сталинграде — повсюду, куда только посылали полк. Но Гомель!.. Это же город моего детства и юности, город самых теплых воспоминаний и надежд, растоптанных войной… Цель — это враг. Враг, которого надо уничтожить. Враг, которого я ненавижу всеми клетками тела, умом и сердцем. Но Гомель!.. Бомбы должны угодить только в укрепления врага, только в доты и блиндажи! Почему непривычно вздрагивают на педалях ноги, почему вдруг пересохло горло и так тяжело сказать короткую фразу: «К атаке!»? А, понятно. Я не уверен в бомбардирских способностях генерала.

Чтобы лучше видеть цель, свешиваю голову за борт и перевожу самолет на снижение.

Внизу под крылом плывут извилистые нити окопов, ходов сообщений. Пора!..

— Бомбы, товарищ генерал!..

— Есть!

Вижу, как из-под крыла устремляются во тьму ночи «сотки», тут же заваливаю крен, и перед моим взором вспыхивают бомбовые разрывы. Еще больше свирепеют зенитки, темноту ночи секут огненные хлысты пулеметных очередей. Веду самолет со снижением на город, в тыл немцам, пытаясь по очертаниям определить названия улиц…

Так уже однажды было. Да, было на экзаменах в Гомельском аэроклубе. Мне тогда досталась пилотажная зона над излучиной речонки Ипуть, недалеко от места ее впадения в Сож. За плечами у меня был опыт нескольких самостоятельных полетов, первые навыки пилотажа. И от всего этого, от послушной податливости рулей и ощущения самолета, четко выполнявшего фигуру за фигурой, мне стало вдруг необыкновенно радостно. И мне захотелось поделиться этой радостью с любимым городом, показать свое умение людям. Незаметно для поверяющего я стал отклоняться к городу. Тогда мое своеволие стоило «тройки» за осмотрительность — один из элементов, определяющих качество техники пилотирования. А чем окончится теперь?

Уголками глаз наблюдаю за генералом. Он склонил голову на борт кабины и неотрывно следит за плывущими внизу улицами. Кажется, он не заметил отклонения, не замечает огня зениток. Тогда — ниже! Еще ниже!..

Вот внизу появляется громада здания управления железной дороги. Поворачиваю вправо. Иду над Ленинской, потом над Госпитальной, делаю виражи, и внизу уже Подгорная!.. Где-то здесь, под сенью старых яблонь, притаился в темноте наш дом. Живы ли сестренки и отчим? Делаю доворот вправо, нахожу улицу Парижской Коммуны, потом Волотовскую. Здесь живет мой дед, Константин Семенович. Впрочем, жил, а жив ли теперь, я не знаю…

— Решил советского генерала немцам показать, командир? — возвращает меня к действительности голос Виноградова. — Пора домой.

— Простите, товарищ генерал. Здесь мои родные…

— Понимаю, но все же — пора…

Я беру курс на восток.

После посадки на аэродроме молча иду вслед за генералом к КП. У двери он останавливается, поворачивается и неожиданно обнимает за плечи:

— Вот так, сынок! Такая она, война. И не мы ее хотели. Погоди, мы еще и в Берлин придем! И самого Гитлера за горло возьмем! За все он нам ответит… за все!

— Разрешите еще один вылет, товарищ генерал!

— Нет! Иди отдыхать.

— Я не смогу…

— Отдыхать! Это мой приказ. И не вешать носа! Завтра полетим с тобой в Москву. Доволен? А штурм города без нас не начнется. К этому времени мы поспеем. Это точно!

* * *

И опять я в Москве. У меня пять абсолютно свободных дней! Пять дней жизни в столице подарено мне.

Останавливаюсь на Таганке, у родителей Димы Тарабашина. Эта квартира служит постоянным прибежищем всем командировочным и отпускникам из нашего полка. Все гостиницы, как обычно, переполнены, а ехать через Москву и не задержаться в ней на пару дней — непростительная глупость. И почему-то никому не приходит в голову, что своим присутствием можно стеснить Димкиных родителей, внести какое-то неудобство в их и без того нелегкую жизнь…

Милые старики отдали в мое распоряжение Димину комнату. Из-за неплотно прикрытой двери ко мне доносятся звуки осторожных шагов и приглушенный разговор. Старики разговаривают очень тихо, наверно, боятся меня разбудить. А я не сплю. Лежу на постели, застланной свежими простынями, лениво перевожу взгляд со стены на окна и все еще не могу поверить, что сию минуту не прозвучит голос дневального: «Подъем!», не прибежит посыльный из штаба с приказом строиться, и мне не надо никуда спешить, не надо никуда лететь. За окном Москва! В раскрытую форточку слышны звонки трамваев, истошные вопли автомобильных гудков, шуршание шин по асфальту, шаги. Мирные, спокойные звуки. Может быть, и впрямь закончилась война?