Лео Яковлев - Чёт и нечёт

• Название: Чёт и нечёт
• Автор: Лео Яковлев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Что касается содержания моего романа, то я заранее согласен с мнением любого читателя, поскольку все на свете можно толковать и так, и этак. Возможно, кто-нибудь воспользуется в отношении этого текста советом Джека Лондона и «оставит его недочитанным», если сможет, конечно. Я же, во всяком случае, старался сделать все, от меня зависящее, чтобы этого не произошло.

В то же время, две части этого романа по своему стилю не тождественны друг другу. Я столкнулся с теми же трудностями, что и Г. Манн в своей книге о славном короле Генрихе IV: книга о молодых годах моего героя получилась очень цельной, а о зрелых годах — фрагментарной. Это объяснимо: вселенная зрелого человека до определенного предела неуклонно расширяется, открывая ему все новые и новые области бытия. Описать все это во всех подробностях невозможно, да и, вероятно, не нужно, и чувство меры заставило меня превратить вторую часть романа в своего рода серию новелл и притч…

---

И я хочу в заключение этого затянувшегося эпилога обратиться к тем, кто одержим такой формой комплекса неполноценности, как стремление к власти над жизнью и смертью созданных по образу Божию людей, с предупреждением о том, что Ли Кранц еще жив и полон сил, что есть и другие, такие как он, и что юные ведьмы в прекрасных Долинах нашей Земли и сегодня, как некогда любимая им Рахма, готовят из подрастающих мальчишек тех, кто будет в заданный срок решать вашу судьбу. Для них, как и сегодня для Ли, во Вселенной не существует ни границ, ни расстояний. И нет для них во всем мире никаких авторитетов, кроме высшего Разума. Они ждут Его указаний всю свою жизнь, и когда Он им указывает цель, они становятся неумолимыми и безжалостными. И тогда горе несущим Зло: сколько бы холуев их ни окружало, они никогда не будут в безопасности; никто и ничто не укроет их от губительных лучей ненависти таких, как Ли.

Помните об этом и лучше откажитесь от власти, или постарайтесь ее подчинить Добру и единению людей на Земле, ибо время уже близко.

Я вас предупредил.

3 ноября 1993

Рассказы из рукописи Ли Кранца

Ветер Мульяна

Высоко над землей почил синий купол неба на горах, окаймляющих Долину.

Высоко в небе неподвижно сияло Солнце, и в его лучах блестели снежные шапки вершин. И в этом ослепительном блеске тоже была неподвижность. И в застывших ветвях шелковиц, и в строгих контурах чинар, и в отсутствии птиц, и в негнущихся травах. Все притаилось в ожидании предзакатных часов, быстрых сумерек, вечернего ветерка.

Лишь над Дорогой, покрытой серой галькой и белой пылью, воздух слоился и дрожал. По этой Дороге, бросая вызов сонному царству, довольно быстро перемещался человечек с ведерком, сумочкой и небольшой палкой в руках. Палка заканчивалась рогатиной, к основанию которой была привязана крепкая веревка, что позволяло человечку время от времени хлопать ею по воздуху, словно бичом, нарушая окружающую тишину и оцепенение.

Впрочем, тишина и неподвижность мира были обманчивы. Чуткое ухо человечка уловило приглушенный визг и слабый всплеск за кустами, скрывавшими излучину — то ли древнего канала, то ли ручья, незаметно, но почти вплотную подходившего в этом месте к Дороге.

Он поставил свою ношу на обочине и стал тихо красться по тропинке через кусты. Там, на отмели, на сером песке, пересыпанном золотыми блестками слюды, он увидел нагих девчонок, прыгавших в ледяную воду и выскакивавших на горячий песок. Увидел Рахму, выделявшуюся среди сверстниц тем, что заставляло старух вздыхать: «Уже невеста!», — и забыл об осторожности. Та почувствовала его взгляд, обернулась и испуганно закричала:

— Зеленоглазый!

И тотчас в кусты, где он прятался, полетели камни, песок, коряги — все, что оставляет на берегу быстрая и непостоянная вода. Зеленоглазый выбрался на Дорогу, постоял, отряхиваясь, и с сожалением двинулся дальше. Его путешествие ничем не напоминало прогулки за город с отцом и матерью, и даже не верилось, что со времени их последней прогулки не прошло и двух лет. Как давно это было! Здесь же, делая каждый шаг, нужно было стараться, чтобы босая нога попадала не в белую пыль, где, казалось, могла закипеть вода, а на самый край поросшей травой обочины — жар там был терпимым. И только потому, что Зеленоглазый хорошо знал Дорогу в этих исхоженных им пределах, у него оставалось время на размышления.

Думы его были невеселые. Совсем недавно пришло извещение о гибели отца, но к этому и он, и мать были готовы — письма от него не приходили больше года. И вот теперь вдруг появилась открытка от родственников о смерти в госпитале дяди Павлика, самого любимого человека после отца. Мать уже который день треплет лихорадка, и он отложил эту скорбную весть «на потом», оставшись с горем один на один. Открытку пока что пришлось опустить в щель на полу, чтобы не попалась на глаза матери.

Жара становилась нестерпимой, и Зеленоглазый вызвал море — он умел это делать. И вот уже море точь-в-точь такое, каким он его видел три года назад, вплотную подступило к Дороге, и из его голубой бесконечности одна за другой бегут невысокие ласковые прохладные волны и ложатся на песок у самой обочины. Влажный морской ветер был так реален, что Зеленоглазый поднял голову, чтобы подставить ему шею, и только тут заметил, что он на Дороге не один — уже сравнительно недалеко ему навстречу сквозь дрожащее марево двигалась какаято темная фигура.

Фигура эта, как определил Зеленоглазый, по своему облику и одежде не могла быть отнесена к местным жителям, от которых он не ждал обиды, несмотря на то что после происшедшего с Султан-Али до его ушей долетал смутный ропот, и в нем часто повторялось слово «урус». Не могла она быть отнесена и к местным русским — их всех он знал в лицо.

Сделав свои выводы, Зеленоглазый ощутил тревогу и решил пропустить эту фигуру мимо себя в том месте, где от Дороги, петляя в полях, отходила едва заметная тропка к хутору Ишимбай, — там жила большая семья Рахмы, и он мог чувствовать себя в безопасности.

Дойдя до этой тропинки, он непринужденно, усталым жестом поставил на обочину свое ведерко и котомку и стал дожидаться Незнакомца. Чем больше он вглядывался в черты приближавшегося к нему лица, тем меньше привычного ему, человеческого, он в нем находил. Предчувствие неслучайности этой встречи овладело им, и он с облегчением выдохнул это предчувствие, когда Незнакомец, не обращая на него внимания, почти прошел мимо по другой стороне Дороги.

Зеленоглазый приготовился немного проводить его взглядом, как вдруг тот резко повернулся и быстро подошел к нему. Протянув руку, Незнакомец вытащил из его нагрудного карманчика все содержимое, отделил пятирублевую бумажку, спрятал ее в свой нагрудный карман и спросил:

— Что это?

— Талоны на обед, — ответил Зеленоглазый.

Тот скомкал и выбросил талоны.

— Что там?

— Хлеб, суп…

— Давай!

Не обращая внимания на Зеленоглазого, Незнакомец съел хлеб и попробовал суп прямо из ведра.

— Бу-у-рда! — сказал он и отшвырнул ведерко.

Потом он выставил перед носом Зеленоглазого кулак. Кулак был непростым — сжатые пальцы были схвачены металлическими, слитыми друг с другом кольцами, переходившими в блестящее лезвие. Зеленоглазый вспомнил перерезанное горло Султан-Али.

— Только пикни! — сказал Незнакомец и, повернувшись, медленно пошел по Дороге, как будто Зеленоглазого вовсе не было на свете.

Зеленоглазый поднял облепленное грязью ведерко и затоптанный в пыль мешок. Его душила ярость. На глаза попался обкатанный камень гладкий и тяжелый. Ни о чем не думая, он заложил камень между рогатиной и веревкой и, прижав его к палке, замахнулся своей пращей. Но тут оказалось, что он не может бросить камень в спину, и он крикнул, вернув Незнакомцу его слова:

— Ты сам только пикни!

Тот повернулся, на его мрачном лице что-то промелькнуло, удивление что ли, и он сделал шаг к Зеленоглазому, выставив вперед ощетинившуюся лезвием руку. Камень просвистел в воздухе и глухо ударил Незнакомца в висок. Еще раз какое-то удивление промелькнуло на его лице, и он, зашатавшись, повалился набок, с хрустом подвернув под себя кулак со страшным лезвием.

Подождав немного, Зеленоглазый подошел поближе. Незнакомец не шевелился. Из его нагрудного кармана торчали деньги. Зеленоглазый спрятал свою пятерку и крутил в руках сотенную, не зная, что с ней делать. Вдруг он увидел арабскую вязь, бегущую вдоль одного из краев сотенной бумажки. Выделялось «алиф» и «лам», и он вспомнил Султан-Али, как старательно он выписывал эти буквы своего второго имени на деньгах, подаренных ему отцом. Дары бывали частыми — Султан-Али был последышем, и все его братья ушли на фронт.

В это время чьято рука оттолкнула его в сторону так, что он сел прямо в раскаленную пыль.

— Неверные собаки, вы даже мести лишили меня, — услышал он.

Это был старик — отец Султан-Али. Имени его Зеленоглазый не знал, все его звали по должности — Раис. Старик сел на землю и заплакал, загребая руками пыль.

— Али…джан! Сын…

Потом Раис встал, вынул кривой нож из болтавшегося на поясе чехла и, ухватив за короткие волосы безжизненную голову Незнакомца, резанул его по горлу. Брызнули несколько капель крови и покатились, свернувшись, обрастая пылью. Зеленоглазому почемуто вспомнился другой солнечный день в его другой жизни: он болел — с ним тогда это часто бывало, — разбился термометр, и он смотрел, приподнявшись на кровати, как серенькие шарики ртути весело бегут по полу…

На них пала тень больших птиц, взявшихся неведомо откуда и круживших над Дорогой. Зеленоглазый протянул сотенную Раису:

— Султан-Али…

Раис, не взглянув, отвел его руку, плюнул на тело Незнакомца и пошел по Дороге. Зеленоглазый снова собрал свое барахло и поплелся следом. Птицы стали снижаться.