Иван Ефимов - Не сотвори себе кумира

• Название: Не сотвори себе кумира
• Автор: Иван Ефимов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

– Каким же образом?

– О бунте вскоре стало известно за границей…

– Как же там узнали? – Отсюда и птица не долетит…

– Птица не долетит, а слух всегда дойдет!

– Земля слухом полнится…

– И о нас за границей знают?

– А ты думал как…

Так реагировали в вагоне на последние слова Малоземова.

В Улан-Удэ и в Чите простояли более двух суток, затем снова покатили на восток. Чувствовалось, что мы приближаемся к «своим» местам.

После Читы Малоземов стал рассказывать нам о декабристах, сто лет назад отбывавших здесь ссылку… Но свой рассказ Гриша так и не успел закончить. Скоро мы прибыли на «свою» каторгу, и все услышанное надолго заглохло в памяти. Наша каторга была во много раз горше.

Глава девятая

В желанном нам строе не должно быть такой силы, которая бы заставляла людей насильно, под конвоем шествовать в христианский или иной рай!

Ип. Мышкин

По пути в лагерь

В предрассветном февральском сумраке наш эшелон, лязгая на сцепках, не спеша втягивался в пределы станции. Призрачными тенями мелькали редкие пристанционные постройки, одноэтажные серые домики, крытые железом или тесом, красные товарные составы и платформы, груженные строительными материалами, и, наконец, после длительного перестука колес по многочисленным стрелкам поезд остановился в одном из тупиков на самом краю товарной станции. Слышно было, как паровоз отцепили и он, протяжно прогудев на прощание, ушел в депо заправляться.

Вагон ожил, хотя и без энтузиазма…

За долгий путь нас заталкивали много раз в подобные тупички, так что и эта остановка не показалась вначале какой-то особенной. Может быть, поведут в баню? Мылись мы в последний раз в Иркутске более недели назад и все изрядно прокоптились. А может быть, снова отцепят несколько вагонов и присоединят к эшелону с иным назначением? Или начнут собирать по вагонам технических специалистов куда-нибудь на особую стройку. Кто знает – мы своей судьбе не хозяева…

Лишь через два часа, после раздачи хлеба и кипятка, стало очевидно, что везти нас дальше не собираются. По каким-то незримым признакам мы поняли, что это конец нашего длинного, изнурительного этапа. Успокаивало лишь то, что в старину этот путь каторжане проделывали пешим порядком, да еще в кандалах. Нас привезли в телячьих вагонах – все же прогресс!

– Похоже, что прибыли на место,- сказал Городецкий, пытаясь через головы увидеть, что делается на воле.

Молодой карманник Сынок и неповоротливый Чураев, часто поглядывавшие в люк, вдруг, словно увидев что-то особенное, замерли. Наш обостренный слух уловил, как где-то в хвосте поезда со знакомым грохотом задвигались на роликах вагонные двери, а вслед за тем послышались возбужденные голоса. Отодвинули рамку у люка и на другой половине теплушки, у небольшое отверстие окошечка мгновенно заслонили любопытные головы.

– Выводят! Ей-богу, выводят!- радостно зарычал Чураев, на секунду отпрянув от отверстия.

– Точно выводят,- уточнил Меченый.- Из задних вагонов выводят и на дороге выстраивают.

Было слышно, как мимо нашего вагона кто-то торопливо прошагал по скрипучему снегу. Сынок успел спросить:

– Что это за станция, начальничек?

– Амазар!

– Я так и думал, что Амазар,- сказал Виктор Иванович.- На рассвете, когда наш поезд делал остановку, я заметил на здании вокзала вывеску: «Могоча». А от Могочи следующая к востоку станция Амазар, самая последняя на территории Читинской области. Дальше начинается уже Амурская. Проезжал я мимо этих мест два раза за последние шесть лет и удивлялся, как много здесь заключенных. В какую сторону ни посмотришь – всюду сторожевые вышки, будто нефтяные промыслы. А теперь вот и меня будут стеречь…

Люди настойчиво лезли к люкам, отталкивая друг друга: всем хотелось посмотреть, что же в самом деле происходит на белом свете. Чуть в стороне, на едва притоптанной дороге, идущей параллельно путям, в ярком сиянии зимнего холодного солнца темнела, увеличиваясь на глазах, густая вереница людей, охраняемая строгими часовыми. Она проворно пополнялась все новыми и новыми группами по мере выгрузки из вагонов. Наконец дверной грохот прекратился, и послышалась строгая команда: «Построиться! Разобраться в колонну по пяти!» Шла проверка. Называемые по фамилиям зэки откликались своим именем и отчеством и отходили в сторону. Там они становились в строй и поступали в ведение другого, лагерного конвоя. Через несколько минут послышалась новая команда: «Шагом марш по дороге! Не растягаться, не отставать!»

– Поплелись, доходяги!- воскликнул Кудимыч, перед тем бесцеремонно оттеревший Меченого и занявший его место.- Эвон как их шатает, страдальцев!

– Зашатает и нас, вот погоди, вылезем,- заметил кто-то,- Месяц без движения, без воздуха, да еще на таком пайке!

– Ну, для меня-то это неново!- буркнул, не оборачиваясь, Кудимыч.- Я говорю, что народ жалко…

Не прошло и часа, как снаружи застучали по обшивке нашего телятника и послышался голос охранника:

– Приготовиться к выгрузке!

– С вещами на дорогу!- вторил ему другой. Мой багаж был весьма скуден: всего две пары теплого белья, завернутого в белую, уже затасканную по грязным нарам наволочку. Этот узелок служил мне подушкой и памятью. Надеть свое осеннее пальто, служившее всю дорогу постелью и одеялом, было делом одной минуты. Не длиннее были сборы и остальных, и вскоре все мы, три десятка человек, столпились вокруг потухшей чугунки, готовые следовать, куда поведут…

В суматохе выгрузки нельзя было не заметить, что начавшаяся было стираться резкая разница между блатными и «контриками» вновь проступила наружу.

– Замечаешь, как группируются?- тихо сказал Малоземов, толкнув меня локтем.

– Этого следовало ожидать.

Как бы ни были они различны по характерам и по своим хитрым профессиям и как бы ни роднили их с нами длительные сроки наказания, уголовники моментально сгрудились, обретая утраченную было спаянность, и всем стало видно, что этот пяток мерзавцев куда сильнее нас.

Их сплачивало своеобразие их опасного «промысла», однородность воровской морали, взглядов и жизненных целей. Без лишних объяснений между собою они твердо знали, что десяток «фраеров», или «контриков», никогда не устоят против двух-трех мазуриков вроде Меченого и Чураева. Теперь они топтались у вагонной двери, чтобы первыми выскочить наружу.

Между тем очередь на выгрузку дошла и до нашего вагона. С морозным ржавым визгом откатилась до отказа тяжелая дверь, и мы начали неловко соскакивать в притоптанный неглубокий снег. В первую минуту у многих закружилась голова: обилие ослепительного света и чистого воздуха, напоенного хвойными запахами тайги, подействовало настолько опьяняюще, что даже ноги ослабли.

Многие спотыкались и, держась друг за друга, ковыляли от вагона к дороге, на которой накапливался очередной этап истомленных людей разных возрастов и профессий. Это была масса помятых, давно не бритых и не мытых отверженных. На лицах сквозь копоть и грязь проступала желтая тюремная бледность. Одежда у большинства была не по сезону легкой, изрядно засаленной и как будто изжеванной.

Вслед за нашей группой подходили из других вагонов, шум нарастал, слышались приветствия, соленые шутки. Но вот прозвучало:

– Тихо!

– Прекратить разговоры!

– Разобраться по пяти в ряд вдоль дороги!

– Становись!

Длинная толпа зашевелилась по-военному и вскоре вытянулась в нестройную колонну. Малоземов и я встали рядом, к нам пристроился и Городецкий, а потом, бормоча что-то себе под нос, примкнул и Кудимыч.

Пока нас проверяли и считали, я осмотрелся по сторонам. Нас выгрузили у запасных путей на восточной окраине станции, в стороне от поселка. За товарными составами его не было видно, но по рассыпанным на пригорке домам можно было определить, что станционный поселок довольно большой. По левую сторону линии виднелось еще с десяток одноэтажных деревянных домов. Из печных труб приветливо выбивался дымок.

Еще левее и дальше за поселком виднелись вышки – знакомые сторожевые будки на высоких опорах с бдительными часовыми. Они говорили о том, что здесь расположен еще один лагерь. Эти мрачные пугала по Сибири и дальним окраинам страны свидетельствовали о совершенно новом виде поселений, полутайных и мрачных, обнесенных колючей проволокой, не упоминаемых ни в периодической, ни в справочной литературе о первой в мире стране социализма… На географических картах их тоже не было, хотя там проживали миллионы.

– Рассматриваешь свою будущую резиденцию?- вывел меня из размышлений Гриша, зябко переминаясь на снегу в своих летних полуботинках.

– Да нет… Еще неизвестно, наша ли эта обитель. Тут, вероятно, много такого ландшафта, как сказал бы наш географ.- И я покосился на молчавшего учителя.