Иван Ефимов - Не сотвори себе кумира

• Название: Не сотвори себе кумира
• Автор: Иван Ефимов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

В Новосибирске простояли трое суток. С утра второго дня сидевшие у окна часто отодвигали рамку, пытаясь уяснить, почему нас то и дело перетаскивают с одного места на другое.

– Отцепляют и снова прицепляют,- равнодушно говорил Чураев, отворачиваясь от окна.

Это замечание как-то по-особенному воспринял Гриша и надолго о чем-то задумался.

Под вечер около вагонов началось движение. Было слышно, как отодвигались и снова сдвигались грохочущие широкие двери теплушек, слышались громкие голоса, однако смысл слов могло уловить лишь чуткое ухо. В неурочное время открылась и наша дверь, и в вагон по прицепной лесенке поднялись двое в полувоенной форме. Мы настороженно уставились на вошедших, а они поначалу внимательно осматривали не столько нас, сколько нашу одежду и особенно обувь.

– Набирается партия на лесозаготовки,- сказал один из вошедших.- Тех, кто имеет теплую одежду и обувь, прошу встать.

С двух сторон нижних нар поднялось человек пять. На ногах у них оказались валенки, а на некоторых и полушубки и зимние полупальто.

– Согласны идти в лесной лагерь? – спросил второй чин.

– Я согласен,-ответил один, просовывая руки в рукава накинутого на плечи полушубка.- Только мне хотелось бы знать, кем и на сколько лет я осужден.

– Сегодня вам скажут, на сколько вы осуждены. А пока собирайтесь с вещами и выходите из вагона.

– А я на сколько?

– А мне как дали?

– А меня надолго ли упекли?

– Скоро вам всем скажут, возможно даже и сегодня,- ответил всем сразу второй полувоенный.- А вам,-обратился он к добровольцам,-скажут через несколько минут.

В вагоне стало на пять человек меньше. Ушли все обладатели теплой одежды и прочной обуви.

– Мародеры, навербовать навербовали, а одеть не догадались,- сказал кто-то вслед ушедшим.

Может быть, из вагона вышло бы значительно больше народу в сносной одежде, но этого не случилось по чисто психологической причине: мы ехали, тая в душе уверенность, что коль никто нас так и не судил, то и никаких сроков заключения мы не имеем, что везут нас «просто так», для разгрузки тюрем, и мы с затаенной надеждой ожидали, что вот-вот нас догонит какая-то правительственная эстафета с приказом о немедленно возвращении домой на свободу.

Наивные, незрелые мечты! В те дни мы все еще не представляли, что то, что с нами происходит,- это всерьез и надолго.

Приговор «тройки»

Наконец-то неизвестность кончилась и для нас. Нам объявили приговоры – пусть неправильные, незаконные,- и теперь оставалось только ждать прибытия на какое-то

«свое место», откуда можно будет написать жалобу на неправый суд.

Произошло это в Красноярске, когда после длительных маневров нашу походную тюрьму загнали в тупик и наши чуткие уши уловили отдаленные звуки отодвигаемых дверей. Мы поняли, что в вагоны заходят неспроста: время обеденной кормежки еще не пришло, а уголь еще был.

– Наверное, опять вербовщики из леса,- сказал кто-то из нижних жильцов, у которых не было никаких шансов глянуть на белый свет через окно.

– Пожалуй, так и есть,- отозвался Артемьев.- Здесь могут вербовать на Тайшет, потому как не живут там долго люди, умирают от износа или убиваются. Вот и пополняют кадры время от времени, благо резервы большие имеются завсегда.

– Откуда тебе известны такие подробности, Кудимыч? – Артемьева и здесь, с моей легкой руки, все называли не по фамилии, а по отчеству, вкладывая в это и уважение и сердечность.

– Да уж боле некуда отсюда везти; тут прямая дорога на Тайшет или еще куда на север.

Но наши прогнозы на сей раз были ошибочны. Снаружи послышался скрип снега и знакомый звук отпираемого замка, а вслед за ним – лязг тяжелой щеколды. Широкая дверь отодвинулась почти на метр, и вслед за волной холодного воздуха в вагон взобрались Двое румяных здоровяков из лагерного персонала в Длинных армейских полушубках, перекрещенных ремнями. За ними снаружи мелькнул винтовочный штык охранника, закрывающего дверь.

– Внимание! – сказал один из вошедших и не торопясь достал из своей объемистой сумки увязанную пачечку тонких папок размером в пол-листа писчей бумаги-- Слушайте приговоры суда,- продолжал он, не глядя на нас.

В вагоне наступила та тишина, которую обычно называют могильной… Были слышны лишь слабое потрескивание в печке, хрустящий снег под ногами стрелка у вагона да шелест страшной бумаги в руках пришедшего.

Четыре ряда давно не бритых арестантов выровняв лист по кромкам нар: верхние-поджав под себя ноги нижние – опустив на пол.

– Артемьев Константин Кудимыч! – назвал глашатай фамилию, стоявшую по алфавиту первой.

– Здесь я,- ответил старик и замер с широко открытыми глазами.

– Осужден особой «тройкой» НКВД по Ленинградской области сроком на десять лет по статье КРА.

– Сколько лет? По какой статье? – переспросил обалдевший Кудимыч.

– Я же сказал – десять лет. А статья эта означает: контрреволюционная агитация.

– Какую же я агитацию делал, гражданин начальник?

– Мы не знаем, что вы там агитировали,-ответил второй пришелец, принимая «объявленную» папку первого.- Здесь нет вашего следственного «дела, а только формуляр с текстом приговора.

Между тем первый уже раскрыл новую папку:

– Блинов Егор Иванович!

– Тут я! – испуганно ответил мой сосед и привстал

– Осужден той же «тройкой» на восемь лет по статье КРД.

– А это что за статья? – спросил кто-то с против положенных нар. Блинов, видимо, так растерялся, что успел даже спросить, что это за новейшая статья в советском законе.

– КРД означает контрреволюционную деятельность,- снова ответил второй, засовывая «дело» в сумку.- Чтобы не тратить зря времени, мы будем являть только сроки и статьи. А судила вас всех ленинградская «тройка».

Первый между тем вынимал очередную тоненькую папочку с очередным сроком:

– Ефимов Иван Иванович!

– Я!

– Восемь лет по статье КРА.

– Иванов Борис Сергеевич, он же Меченый, он Игнатов!

– Здесь,- сипловато ответил Меченый.

– Десять лет по статье СОЭ!

– Это что еще за СОЭ? – удивленно спросил уголовник.

– Социально опасный элемент.

– За что же десятку всыпали? Меня же не на «деле» брали!

– А вы делом никогда и не занимались: ваша профессия была воровство или иные уголовные занятия.

– Я говорю, что перед арестом я никакого преступления не совершил,- пытался оправдываться бывший преступник.

– А тут, пожалуй, все осуждены не за конкретные проступки, а за прошлые прегрешения и ошибки,- ответил представитель органов НКВД, оглядывая обросших, грязных и истощенных людей.- И давайте соблюдать тишину и порядок.

– Какой тут, к черту, порядок,- сказал оказавшийся внизу Карзубый и, смачно сплюнув, полез на нары.

Второй агент попытался было остановить уголовника, но первый качнул головой: дескать, пусть лезет-и продолжал свое дело, взяв в руку очередной листок:

– Костромин Яков Сергеевич!

– Здесь,- робко и тихо ответил пожилой человек, спавший рядом с Артемьевым.

– Десять лет по статье КРД! – Как вы сказали?

– Я вам ясно сказал: десять лет!.. – Малоземов Григорий Ильич!

– Я! – чужим, как бы осевшим голосом ответил Григорий, весь напрягаясь.

– Восемь лет по статье КРА! Гриша молча посмотрел на меня и криво улыбнулся. Посланцы закона продолжали называть фамилии и объявлять приговоры. Тишина нарушилась уже после первых сообщений, а по мере новых и новых приговоров еле сдерживаемый гул нарастал. Костромин сразу же забился на свое место, и вслед за тем оттуда послышались глухие звуки, похожие на рыдания. Под нами кто-то надсадно охал.

– Тихо, граждане, успокойтесь! – кричал объявляющий.

– Хорошо вам быть спокойными – вы не получили Десяти лет неизвестно за какие проступки.

– Приказываю помолчать!- уже строже приказал второй. А с нар то и дело раздавалось:

– А меня за что? Это же несправедливо!

– Нам ничего не известно, напишите жалобу с просьбой пересмотреть «дело»,- разъяснял первый после того, как все приговоры были объявлены.

– Не виноват я ни в чем. За что же такая кара?!

– Повторяю еще и еще раз: никакими сведениями мы не располагаем, кроме зачитанных. Обо всем, что вам непонятно или несправедливо, обжалуйте в высшие органы власти по прибытии на место.

– А где то место? Когда привезут?

– Не беспокойтесь, скоро доставят.- И первый, видимо старший, взялся за длинную дверную скобу…

Когда вскоре поезд тронулся в путь, наступило тягостное молчание. Но в этом надоедливом перестуке мне слышался, как в бредовом сне, уже новый смысл: «де-сять-лет, восемь-лет, десять-лет, восемь-лет», сменяемый нелепой, доводившей до сумасшествия аббревиатурой:

– КРА.

– КРД.

– КРА.

– КРД.

А по мере размышлений мучительным рефреном: аббревиатура сменялась мучительным рефреном:- За что?