Луиджи Пиранделло - Новеллы

• Название: Новеллы
• Автор: Луиджи Пиранделло
• Жанр: Современная проза

---

Мой приятель тоже приподнял шляпу (осторожно, чтобы не помять поля) и посмотрел на меня. Но что такое? Видя, что я остановился посреди площади, он поклонился мне со смущенной улыбкой. Я ответил ему тоже улыбкой и помахал рукой, как бы говоря: «Поздравляю! Поздравляю!»

Через несколько шагов я опять обернулся. Мне было очень приятно взглянуть не столько на гибкую фигурку маленькой невесты, сколько на него, моего друга, с которым я не виделся около трех лет. Неужели он не оглянется, чтобы посмотреть на меня хотя бы еще раз?

«Ревнив он, что ли? — подумал я и повесив нос пошел дальше. — Ну что ж — это понятно. Черт возьми, она и впрямь мила. Но он–то, он...»

Странное дело: мне показалось, что он стал даже выше ростом. Любовь творит чудеса! Он весь как–то помолодел, особенно глаза; было совершенно ясно, что он следит за своей внешностью с такой тщательностью, на какую я никогда не счел бы его способным, так как помнил, что он враг тех интимных и весьма занятных бесед, которые каждый молодой человек, часами простаивая перед зеркалом, имеет обыкновение вести с собственным отражением. Любовь творит чудеса!

Где же он пропадал все эти три года? Прежде он жил здесь, в Риме, у своего родича и моего лучшего друга Квирино Ренци. Для меня Тито всегда был именно «родичем Ренци», а не Бинди, как его звали дома. Он уехал в Форли года за два до того, как Ренци покинул Рим, и с тех пор я его больше ни разу не встречал. И вот он снова в Риме — и вдобавок жених.

«Ну, дорогой мой, — подумал я, — теперь–то ты, уж конечно, не занимаешься живописью! Др, др, дp. Твои ботинки слишком громко скрипят. Это говорит о том, что ты занялся более прибыльным делом. Ну что же, молодец. Хвалю, пусть даже твои дела заставили тебя подумать о женитьбе».

Дня через два–три, почти в тот же самый час, я опять встретил его вместе с невестой и будущей тещей. Мы опять раскланялись и обменялись улыбками. На этот раз, грациозно кивнув головкой, мне улыбнулась и невеста.

По тому, как она улыбнулась, я понял, что Тито много рассказывал ей обо мне, о мое пресловутой рассеянности и, уж конечно, сообщил, что его родственник Квирино Ренци зовет меня Пифагором, потому что я не ем фасоль; он, несомненно, объяснил ей также, почему того, кто не ест фасоль, можно в шутку называть Пифагором и т. п. Все это действительно очень забавно.

Я заметил, что история с фасолью и Пифагором особенно забавляла тещу, потому что всякий раз, когда я встречал их втроем, старая сычиха, отвечая на мой поклон, буквально заходилась от смеха и ничуть не скрывала этого, а потом, не переставая хохотать, долго глядела мне вслед.

Мне хотелось как–нибудь встретить Тито одного и спросить, неужто теперешнее счастье не дает ему, его невесте и теще какого–нибудь другого повода для веселья. Я надеялся пристыдить его, но удобного случая для этого все не представлялось. А кроме того, мне очень хотелось узнать у Тито что–нибудь о Ренци и его жене.

Но вот в один прекрасный день я получаю из Форли следующую телеграмму: «Дела плохи, Пифагор. Завтра буду в Риме. Встречай на вокзале в 8.20. — Ренци».

«Странно! — подумал я. — Здесь его родственник, а он обращается ко мне».

Я долго раздумывал над тем, что значит «дела плохи», и наиболее вероятным мне показалось вот что: Тито впутался в скверную историю, и Ренци спешит в Рим, чтобы расстроить свадьбу. Признаюсь, после трех месяцев поклонов и улыбок я испытывал к этой куколке, невесте Тито, непреодолимую антипатию, а ее мать внушала мне просто омерзение.

На следующий день в восемь я уже был на вокзале.

А теперь посудите сами: не смеется ли надо мной судьба. Поезд подходит, из окна вагона высовывается Ренци, я устремляюсь к нему... Но вдруг ноги у меня подкашиваются, руки опускаются...

— Со мной бедняга Тито, — говорит Ренци и сокрушенно указывает на кузена.

— Тито Бинди с тобой? Как? А с кем же я вот уж три месяца раскланиваюсь на улицах Рима? Тито... Боже мой, до какого состояния он дошел! Тито, Тито!.. Но как же? — растерянно бормочу я. — Ты...

Тито бросается мне на шею и горько рыдает. Я ошеломленно смотрю на Ренци. В чем дело? Что случилось? Я чувствую, что схожу с ума. Тогда Ренци пальцем показывает на лоб и вздыхает, закрывая глаза.

— Кто, Ренци, кто, я или Тито? Кто сошел с ума?

— Ну, будет, Тито, — уговаривает Ренци кузена. — Успокойся! Успокойся! Постой здесь и присмотри за чемоданами. Я вместе с Пифагором схожу за багажом.

По дороге он в общих чертах рассказал мне печальную историю своего родственника, который два с половиной года назад женился в Форли: у него родилось двое детей и один из них через четыре месяца ослеп; это несчастье, полная невозможность содержать семью на те деньги, которые давала ему живопись, вечные ссоры с тещей и женой, женщиной глупой и эгоистичной, довели Тито до полного безумия. Теперь Ренци привез его в Рим, чтобы показать врачам и немного развлечь.

Если бы я собственными глазами не видел, в каком состоянии находится Тито, то наверняка решил бы, что Ренци, как всегда, разыгрывает меня. С чувством некоторого смущения и стыда я рассказал Ренци о недоразумении, жертвой которого я был, до самого сегодняшнего дня раскланиваясь на улицах Рима с Тито — женихом. Как ни тревожился Ренци за своего кузена, он все–таки не смог удержаться от смеха.

— Уверяю тебя, — оправдывался я. — Похож как две капли воды. Вылитый он! Три месяца мы раскланиваемся и улыбаемся друг другу. Мы стали вроде бы как приятелями. Теперь–то, конечно, я вижу разницу. Я каждый день здоровался с ним, с Тито, каким он был до того, как три года назад уехал в Форли. И знаешь, он просто вылитый Тито: смотрит, как Тито, говорит, как Тито, улыбается, как Тито, ходит, как Тито. Он, да и только! Вообрази, что почувствовал я сейчас, увидев, до чего он дошел, ведь всего лишь вчера около четырех я видел Тито, счастливого и сияющего, с невестой под ручку.

Меня никто не принимает всерьез — такова уж моя незадачливая судьба. Ренци, как я сказал, посмеялся и немного погодя, чтобы развлечь больного, рассказал ему всю эту прелестную историю. А теперь послушайте, что из этого вышло.

Сперва моя ошибка как–то очень странно поразила беднягу: пока мы ехали от вокзала до гостиницы, его воображение усиленно работало, потом, схватив меня за руку и уставившись на меня своими широко раскрытыми глазами, он закричал:

— Ты прав, Пифагор!

Я вздрогнул, но «попытался улыбнуться:

— Что ты хочешь этим сказать, дорогой Тито?

— Я говорю, что ты прав! — повторил он, не выпуская моей руки, и в его широко раскрытых глазах засверкали безумные искорки.

— Ты не ошибся. Тот, с кем ты здоровался, это я. Именно я, Пифагор, я, который никогда не уезжал из Рима, никогда! Кто утверждает обратное, тот мой враг. Я здесь, здесь, ты прав, я всегда оставался в Риме, юный, свободный, счастливый, каким ты видел меня каждый день, здороваясь со мной. Дорогой мой Пифагор, я снова дышу свободно, снова дышу! Какую тяжесть снял ты с моей души! Спасибо, милый, спасибо, спасибо... Я счастлив!

Счастлив!

— Нам приснился дурной сон, Квирино, — сказал он, обращаясь к Ренци. — Поцелуй меня! Я слышу, как в моей старой римской студии снова поет петух. Вот Пифагор, он подтвердит тебе это. Не правда ли, Пифагор? Да? Каждый день ты встречал меня здесь, в Риме... А что делаю я в Риме? Расскажи об этом, Квирино. Я художник! Художник! Покупают ли мои картины? Ты видишь, я смеюсь — значит, покупают! О!.. Все обстоит чудесно... Да здравствует юность! Я холостой, свободный, счастливый...

— А невеста? — вырвалось у меня; к несчастью, я не заметил, что Ренци, рассказывая Тито о случившемся со мной недоразумении, благоразумно опустил эту опасную деталь.

Тито вдруг помрачнел. Теперь он вцепился в меня обеими руками.

— Что ты сказал? Что такое? Я женюсь? Он испуганно взглянул на кузена. Ренци сделал мне знак.

— Да что ты! — тут же воскликнул я, желая исправить свою оплошность. — Да что ты, милый Тито! Я прекрасно знаю, что ты просто шутишь с этой сычихой!

— Шучу? А, шучу, говоришь? — в ярости наседал на меня Тито, вращая глазами и сжимая кулаки. — Где я? Где я живу? Где ты меня видел? Избей меня, как собаку, если увидишь, что я шучу с женщиной. С женщинами не шутят... Всегда начинается просто так, Пифагор! А потом... потом...

Он снова расплакался, закрыв лицо руками. Напрасно я и Ренци пытались утешить его и успокоить.

— Нет, нет, — отвечал он нам, — если я женюсь еще и здесь, в Риме, я погиб, погиб окончательно! Посмотри, Пифагор, до чего я дошел в Форли. Спаси меня, Бога ради, спаси! Во что бы то ни стало меня надо остановить! Там я тоже начал с шуток.

Его трясло как в лихорадке.

— Но ведь мы пробудем здесь всего несколько дней, — сказал ему Ренци. — Ровно столько, сколько понадобится, чтобы переговорить с некоторыми здешними господами о продаже твоих картин. А потом сразу вернемся в Форли.