Юрий Баранов - Позывные дальних глубин

• Название: Позывные дальних глубин
• Автор: Юрий Баранов
• Издательство: Голос-Пресс
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2004
• ISBN: 5-7117-0495-8

Роман Юрия Баранова «Позывные дальних глубин» является продолжением его ранее вышедшего произведения «Обитель подводных мореходов». Автор прослеживает судьбы современных моряков-подводников, показывая их на берегу и в море в самых неожиданных, порой драматичных ситуациях. В основе обоих романов лежит идея самоотверженного служения Отечеству, преданности Российскому Флоту и его вековым традициям.

---

Ещё одной маленькой победой стало, когда радист главстаршина Метелин кое-как всё же наладил радиоприёмник. Теперь, по крайней мере, появилась возможность настроиться на определённую волну и попытаться поискать адресованные лодке телеграммы. Непрядов и сам иногда, втиснувшись в тесный закуток радиорубки, часами прослушивал вместе с Метелиным эфир. Нестерпимо хотелось услышать хоть одно родное слово. Только ничего, кроме шума, свиста и треска помех, невозможно было услышать. Порой в наушниках прорывались какие-то обрывки фраз на чужих языках, слышалась музыка. Но это всё было скоротечным, хаотическим и не имело никакого отношения к их лодке. Фиксированная частота упорно молчала: Непрядовскую лодку не вызывали ни морзянкой, ни голосом, будто её уже не существовало.

«Чепуха какая-то получается, — невесело размышлял Егор. — Ведь не может такого быть, чтобы нас каким-либо образом не пытались искать. Наверняка же ищут, да только не там, где надо». Примерно так рассуждал каждый моряк в экипаже, и потому особенно важно было Егору получить хоть какое-то подтверждение на этот счёт. Надо полагать, уже задействованы находящиеся в океане подводные лодки, надводные корабли и морская авиация дальнего действия. Не исключено, что не сегодня, так завтра их всё-таки обнаружат. С этой мыслью Егор каждый Божий день просыпался и ложился спать. Однако проходил день за днём, неделя за неделей, а эфир упорно молчал. Вот уже и месяц миновал, как лодка еле двигалась под парусом по воле ветра и волн. Горизонт был чист. По-прежнему на десятки миль окрест не было видно ни корабля, ни самолета, ни заблудшей птицы. Правда, случалось, когда рядом с бортом начинали резвиться дельфины. Однажды еле разминулись даже с огромным китом, вероятно, принявшим лодку за своего странно неподвижного, больного сородича и потому попытавшимся сблизиться.

А тропические ночи в это благодатное летнее время были просто чудными. Притихший океан лениво дремал под неоновым светом полноликой луны. Казалось, что из опрокинутой крынки с неба пролилось молоко, дотянувшееся дрожащим шлейфом до самого борта лодки. Парной воздух так нежен и чист, словно дыхание спящего ребёнка. Яркие, неправдоподобно крупные звезды разбросаны были по небосклону чьей-то щедрой рукой, словно ордена в награду всему экипажу.

Непрядову не хотелось спускаться в свою душную каюту. Он бодрствовал вместе с вахтой, сидя на ограждении рубки в расстегнутой рубашке и с непокрытой головой. На ходовом мостике так тихо, что слышно было, как журчит у ватерлинии вода, как в центральном негромко переговариваются матросы нижней вахты.

На мостик поднялся Колбенев. Посмотрел на море, посопел своим крупным носом, вдыхая воздух, а потом с мечтательной грустью сказал:

— Помнишь, Егорыч, вот точно так же мы когда-то ночью шли под парусами на барке?

— Еще бы не помнить! — отозвался Егор.

— А ту байку про «летучего голландца»? — продолжал допытываться Вадим. — Ну, того самого, который спасал погибавший бриг со взбунтовавшимся экипажем?

— Было такое, — с грустной улыбкой припомнил Егор. — Про это всё мичман Мищенко адмиралу Беспалову травил, а мы подслушивали…

— Эх, братки, где мои восемнадцать лет?! — подал голос Кузьма, куривший где-то в темной глубине ограждения рубки. — Мне бы хоть на денёк поменять свои «майорские» звезды на курсантские якоря. Схватил бы на радостях еще одну двойку по математике, сбегал бы в самоволку к незабвенной своей библиотекарше…

— А хоть бы и так, — неожиданно согласился Вадим. — Егор, к примеру, ещё раз набил бы морду циркачам и за это снова, с удовольствием, посидел бы на губе. Ну, а я… — он хотел сказать о чём-то своём, сокровенном, но вместо этого лишь махнул рукой и вздохнул.

— Как расточительно счастливы мы были, — подхватил Егор. — Только теперь вот, спустя столько прожитых лет, всё это понять можно.

— Получается, мы вроде бы в жилетку друг другу повсхлипывали, — сказал Вадим, тяжело ворочаясь на своём месте. — Рано, рано ещё играть нам отбой.

— Не о том же речь, — возразил Обрезков, выбираясь из своего закутка и подсаживаясь поближе к дружкам. — Пускай всплакнули, а всё ж как-то приятно.

— Твоя правда, Кузьмич, — согласился Егор. — Иному и всплакнуть-то не о чем. Это наша жизнь, и она продолжается со всеми нашими якорями, звёздочками и легендами. Этого у нас не отнять. Это наше.

И дружки согласно покивали головами, потому что в сущности думали об одном и том же — найти силы в своем вчерашнем, чтобы не бояться и выдюжить в своём завтрашнем.

Столь упорное молчание фиксированной частоты прояснилось самым неожиданным образом. Однажды эфир стал проходим настолько, что Метелину удалось без помех принять передачу какой-то зарубежной радиостанции, вещавшей на русском языке. Из неё следовало, что в результате аварии потерпела катастрофу и затонула неопознанная подводная лодка, скрытно следившая за запусками американских баллистических ракет. Прочитав радиоперехват, Непрядов понял, что речь шла именно о его подлодке. Насколько знал, никакой другой субмарины в том районе, где приводнялись боеголовки, не находилось.

Только не знал командир: огорчаться или радоваться такому известию. Числиться мертвыми, а быть живыми — примета хорошая. Говорят, на самом деле до ста лет, а то и с привеском проживёшь. Но вот как теперь дать знать, что ты всё-таки живой, а не погибший? Не поторопились ли тебя, как боевую единицу, вычеркнуть из списков состава кораблей бригады?

В одном лишь Егор был теперь твёрдо убежден: что бы ни случилось, он должен упорно искать встречи с каким-либо советским кораблём или судном. «Должна же хоть какая-то посудина находиться в море, пускай даже за тысячу миль от нас», — размышлял Егор. Вопрос лишь в том, как отыскать «своих» в этом безмерном пространстве сплошной воды.

Глядя на карту, Егор видел, что точки обсервации, определяющие местоположение корабля по солнцу и звёздам, все ближе и ближе подтягиваются к оживлённым океанским трассам. Однажды на горизонте уже появлялся на короткое время силуэт какого-то судна. И можно уже было надеяться, что денька эдак через два-три суда в океане станут попадаться гораздо чаще. А это увеличивало шансы каким-нибудь образом передать по судовой рации в центр связи, что экипаж Непрядова всё-таки жив-здоров и ждёт скорейшей помощи.

Но кто же знал, что вожделенное спасение, казавшееся таким близким, снова развеется как мираж над морем? Небо вдруг стало зашториваться тяжёлыми тучами, задул ураганной силы ветер, и вскоре океан опять вздыбился. Он вновь стал пережёвывать лодку челюстями своих гигантских волн, надеясь однажды хрустнуть уже не столь прочным корпусом, как скорлупой грецкого ореха. На борту не было уже достаточного запаса сжатого воздуха, как и заряда батарей, чтобы переждать этот дикий шторм под водой. Всё, что можно было предпринять, это наглухо задраить верхний рубочный люк и надеяться на достаточный запас остойчивости и плавучести, которые не позволят лодке, перевернувшись кверху днищем, сыграть «оверкиль».

С кораблём творилось что-то невероятное: кренометр то и дело зашкаливало, а пузырёк дифферентометра так ошалело гулял по изгибу стеклянной трубки, будто норовил выскочить наружу. И хотя все движимое на борту лодки было закреплено, уложено и завязано по-походному, что-то постоянно срывалось со своих мест, летело по отсекам, громыхало и таранилось в борта и переборки. Люди выбились из сил, находясь на боевых постах по тревоге. Тускло горевшие в отсеках аварийные плафоны постоянно гасли, вновь зажигались с большим трудом и на короткое время. Остаточного потенциала аккумуляторных батарей едва хватало на скудное освещение чрева лодки. Ощущение было таким, будто пьяный сельский киномеханик всё время прокручивает один и тот же нелепый ролик, когда мутное изображение на экране дрожит и колышется в какой-то дикой пляске. Сырой воздух был пропитан удушливыми запахами ржавчины, машинного масла и хлорки от разлагавшегося электролита. И это ещё больше усиливало не проходящее ощущение тошноты и одури. Уже немыслимым казалось, что за тысячи морских миль всё же есть обыкновенная суша, где всегда отыщется самый заветный уголок тишины и покоя. Там родной дом, знакомые лица, что приходят во снах. Лишь на мгновенье мелькнут они в измученном сознании чудесным видением, и снова перед глазами окажется нескончаемая явь дурного кино корабельной жизни.

А шторм не стихал. Он походил уже на зловещий океанский апокалипсис. Проваливалась, уходила из-под ног палуба, и вместе с ней будто обрывались собственные внутренности, а потом всё вдруг неудержимо неслось ввысь, и тогда в жуткой невесомости душа норовила отделиться от тела. Взбесившийся океан был самим воплощением нечистой силы, вырвавшейся из адской бездны потустороннего мира. В таких случаях где-то на берегу принято считать, что разбушевавшейся стихии люди противопоставляют в море свою волю и выдержку. Но в сложившейся обстановке этого явно было мало. Требовалось нечеловеческое напряжение, чтобы избавиться от навязчивой мысли, что лодка и её экипаж в этой вселенской толчее воды и неба давно всеми забыты, что существуют уже как бы сами по себе. Они по сути своей превратились в некое роковое подобие призрачного «летучего голландца», встреча с которым служит в море предвестником верной гибели.