Челси Ярбро - Костры Тосканы

• Название: Костры Тосканы
• Автор: Челси Ярбро
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40613-5

Его знают под многими именами. Он желанный гость на всех светских балах и приемах, им восторгаются женщины, ему завидуют мужчины… Он чувствует себя как дома в любой стране и на любом континенте, хотя его образ жизни многим кажется странным и подозрительным. Во Франции его с удовольствием принимают в домах самых знатных аристократов. В Италии он становится другом великого Лоренцо Медичи и после смерти правителя прекрасной Флоренции противостоит фанатичному монаху-доминиканцу Савонароле, ввергающему город в пучину мракобесия и страха. Он интересует всех, но о нем ничего не известно.

Так кто же он — этот таинственный человек? И человек ли он?

---

Исповедь донны Эстасии Катарины ди Арриго Пармской, обнародованная по указу ее духовника — доминиканца Савонаролы — во Флоренции в святой праздник ангелов-хранителей 2 октября 1494 года.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Ниже приводится признание донны Эстасии Пармской в свершенных ею грехах. Признание дано ею по доброй воле и записано с ее слов без каких-либо дополнений и упущений:

«Боже всемилостивый, клянусь, моя исповедь не преследует никаких других целей, кроме искупления грехов, мною свершенных, и спасения моей бессмертной души!

Вот уже несколько месяцев меня преследуют демоны, вселяясь в мою плоть и подстрекая к нечистым деяниям. Причиной тому мое грешное тело, которое легко возбуждается и в прошлом ввело в соблазн немало мужчин. Каюсь, мне нравилось быть желанной, я проводила время в запретных увеселениях, ценя лишь минутные удовольствия и забывая о ценностях вечных. Теперь же я проливаю горькие слезы и проклинаю собственное беспутство, но демоны продолжают мучить меня.

Хочу заявить, что все мои бывшие любовники, кроме одного, о котором я еще расскажу, устыдились своих прегрешений и чистосердечно покаялись в них. Они прощены и ступили на путь добродетели, и я со всей искренностью желаю им преуспеть на этом пути.

В глубоком смирении я прошу их простить меня за бесстыдство, с каким я им себя предлагала, и за уловки, к которым я прибегала, чтобы ввести сопротивляющихся моим чарам в соблазн. Да позабудут они о неистовстве наших соитий, о безумных криках, которые мы издавали, и о позах, которые мы принимали в предвкушении изнурительных содроганий на скомканных простынях! Человеку следует помнить, что он создан по образу и подобию Божию, а мерзость, в которую мы себя вовлекаем, кощунственна — теперь я это хорошо поняла.

Демоны, которые терзают меня, не посещают тех, с кем я прежде бывала, и это, с одной стороны, радостно, а с другой — великая тягость, ибо таким образом мне указано, что проклятие лежит лишь на мне. Я одна должна искупить его покаянием и смею надеяться, что путь этот для меня не заказан, а потому с великим смирением приступаю к рассказу о бездне, в которую меня вверг один чужеземец, по ему лишь известным причинам решившийся поселиться на флорентийской земле.

Я до сих пор не знаю, человек это или дьявол. Как бы там ни было, он появился у нас три года назад. Богатство его проложило ему дорогу в общество уважаемых флорентийцев, где временами появлялась и я. Какое-то время мы даже не говорили друг с другом, но я хорошо видела, что он вожделеет меня. Позднее последовали домогательства, которые я отвергала. Тогда чужеземец поклялся, что добьется меня.

Я испугалась. Я затворилась в доме кузена, я ненавидела его голос и его черное одеяние, но он лишь смеялся. Будучи известным алхимиком, он говорил, что найдет способ открыть любые замки. Еще он говорил, что нет на земле уголка, где я от него могла бы укрыться. Я верила, что это действительно так.

Возможность убедиться в этом не заставила себя ждать. Он выбрал ночь, когда Сандро и Симоне уехали в Пизу, — путь был открыт.

Я защищалась, но он был сильнее, он грубо меня изнасиловал и потом насиловал целую ночь, каждый раз заливая потоками семени мое лоно. Он безжалостно стегал меня шелковой плетью, а потом окропил свой детородный орган елеем и заставил меня его облизать.

Но ему было мало и этого, и уже под утро он стал со мной тешиться, как великие грешники тешатся с мальчиками, совершая содомский грех. Я кричала и плакала, но это лишь веселило его. Он говорил, что, когда я понесу, в моем чреве завяжется совсем не ребенок. Могу лишь догадываться, что имел мой мучитель в виду, но не хочу ступать на зыбкую почву догадок, ведь исповедь требует от меня не домыслов, а достоверности.

Я пригрозила, что все расскажу своим родичам, он ответил, что убьет каждого, кто посмеет ему помешать.

Я впала в отчаяние, но все же еще надеялась избавиться от него. Я пыталась каяться, но демоны, которыми он населил мое тело, не давали мне вымолвить слова, обращенного к небесам, и мерзкие свидания продолжались.

Однажды он опоил меня каким-то напитком. Очнувшись, я обнаружила себя в церкви, там были зажжены черные свечи, и мой мучитель положил меня на алтарь. Я молила его убить меня, но он лишь смеялся и тешил со мной свою похоть несчетное количество раз. Он приходил в восторг, когда я кричала от боли.

Утомившись, он собрал свое семя в церковную чашу и заставил меня выпить его. Затем, сняв со стены распятие… о, сколь ужасно это воспоминание, я вся дрожу, но мой долг повелевает мне рассказать обо всем! Взяв распятие, он использовал его как свою мерзкую плоть. Я онемела от ужаса, я не могла даже кричать, а позже помутилась рассудком — тогда-то добрые сестры из Сакро-Инфанте и призрели меня.

Видите, преподобный отец, сколь велико мое грехопадение, но я все же надеюсь на вышнее милосердие, иначе душа моя будет проклята во веки веков.

Помолитесь же надо мной, добрый пастырь! Словом своим изгоните мерзостных демонов! Я каюсь, но знаю, что этого недостаточно! Я стерплю все муки и унижения! Делайте со мной все, что вам покажется нужным! Если надо, бичуйте меня денно и нощно! Спустите с меня всю кожу! Бросьте меня на съедение хищникам! Я готова остаток жизни провести на коленях, лишь бы душа моя обрела прощение и покой!

Я искренне раскаиваюсь во всех своих прегрешениях — и в совершенных по собственной воле, и в тех, на какие меня толкнули. Я приму любой приговор, который мне вынесут, я с радостью встречу его. В муках и со смиренной покорностью я жду вашего решения, преподобный отец. Вы славитесь своей твердостию в сопротивлении плотским соблазнам. Взгляните на мои страдания и спасите меня!

Умоляю! Спасите!»

Подтверждаю, что вышеизложенная исповедь донны Эстасии Катарины ди Арриго Пармской абсолютно верна.

Джироламо Савонарола, настоятель доминиканской церкви Сан-Марко Флоренция, 29 сентября 1494 года

ГЛАВА 12

Пренебрегая доброй половиной флорентийских законов, осуждающих расточительность, Массимилио испек огромный мясной пирог и в память о дружбе Аньоло с Лоренцо украсил его лавровым венком, сделанным из печеночного паштета, а внутри его можжевеловыми ягодами выложил имя почившего. Чтобы придать венку траурный вид, повар присыпал его молотым перцем.

Он вздохнул, понимая, что старался напрасно. Шла последняя ночь сентября, и недавняя смерть Полициано постепенно отодвинулась на второй план. Гостей палаццо Медичи вновь все более занимало продвижение войск французского короля.

Пьеро громогласно требовал, чтобы ему наполнили кубок. Он сидел за главным столом вместе с Фичино и многочисленными Торнабуони. Жена его, возглавлявшая дамский стол, покосилась на мужа, потом отшвырнула салфетку и покинула пиршество, но молодому Медичи все было как с гуся вода. Он повелел положить себе пирога и потянулся к вину.

— По-вашему, это мудро? — спросил менторским тоном Фичино, привыкший одергивать школяров.

— Платон свидетельствует, что даже Сократ напивался. Я это вычитал еще в детстве. Полициано учил меня греческому по «Философским беседам». Ох, как мне от него доставалось! Впрочем, что теперь говорить? Бедняга мертв, а ведь он был моложе отца.

Фичино поморщился и отвернулся.

Между столами прохаживался лютнист, наигрывая на своем инструменте меланхолические мелодии. Он приостановился возле Франческо Ракоци:

— Я вижу, вы ничего не едите.

— Да. Не могу.

Алхимик огладил свое черное одеяние и поправил серебряную цепочку, на которой висел талисман, изображающий солнечное затмение.

— От нас ушел не только большой острослов, но и блестящий ученый. А какие стихи он писал! — Лютнист говорил тихо, продолжая перебирать струны. — Молодому Буонарроти будет его не хватать. Вы знаете, он ведь мог быть и тонким, и нежным?

Ракоци встал.

— Я знаю.

Он кивнул лютнисту и отошел к буфету, где скучал Массимилио. Ракоци посмотрел на него и сказал:

— Прекрасная работа, амико. Каждое блюдо выше всяких похвал.

Глаза повара увлажнились.

— Это что-то вроде прощальных гастролей. Я служу дому Медичи с незапамятных лет. Но недавно мне намекнули, что все может закончиться. Во Флоренции сделалось тесновато для сторонников красных шаров.

— А ведь совсем недавно казалось, что республика и Медичи неразделимы, — сказал Ракоци, чтобы что-то сказать.