Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

Чем я его взял? Где я ему наступил на мозоль? Скорее всего, раздражала и моя довольно открытая линия поведения, и прежняя неприязнь таких его товарищей, как Валя Оскоцкий, но, скорее всего, разозлил сам текст и своя, в сравнении с моей, собственная техника. Почти во всей его предваряющей чтение речи я чувствовал инвективы, оговорки, касающиеся меня, или просто упоминания. Здесь не надо было быть Фрейдом. Связано это, наверное, еще и с довольно сложным положением Приставкина на работе. После 65 лет ему перестали платить как госчиновнику, но тем не менее он без всякой оплаты остался на службе. Я готов принять даже рассуждения о долге и о боевом окопе, который демократам не хочется терять. Особенно, если президент все подписывает не читая. Это тебе не предыдущие французские президенты, которые читали каждое дело приговоренного к смертной казни, когда она во Франции еще существовала. Хочется положения, связей, которые дают гранты, диппаспорт и служебную машину, к которой привык. А тут имеется совсем недемократический его ровесник с таким значительным положением, как ректор. Сидя на таком посту, можно еще интенсивней и ездить за границу, и получать гранты. Сейчас, когда стало значительно хуже и с «гуманитарной» помощью Запада, подкидывавшего тому, кому надо, и с госслужбой, которая нынче в основном дается, как в боярские времена, своим людям для кормления, когда уже шесть лет институт производит впечатление устроенного, охотников на мое место все больше и больше. Самое интересное и среди нашего патриотического союза, то есть среди моих «друзей» и среди политических оппонентов. Ухоженное место привлекает многих. Да и как писатель, возвращаюсь к нашим баранам, что нынче председатель комиссии по помилованию при президенте — без службы? Тем более, как выясняется сейчас, при всех качествах «Тучки», существенным для того, чтобы ее раскрутила демократическая пресса, стала тема Чечни в ней.

В общем, из рассказов Приставкина на публике я узнаю то, где он был довольно осторожен в наших предварительных разговорах. А тут понесло, слишком считаются с его оппонентом, слишком он независим и удачлив. Он, как бы запоздало дискутируя с моей вчерашней речью в магистрате, объявляет, что он тоже секретарь, но другого союза, он тоже редактор, но «Апреля», он тоже чиновник и даже правительственный. Все после моего чтения направлено на меня. Я-то понимаю, что на мои тексты. Тексты мои, увы, выделяются среди описательных текстов сегодняшней литературы. Они не описательные, а философические, не биографически-протокольные, а «скомпонованные», придуманные. Мне уже давно ясна его тусовка и круг знакомств, круг разговоров, которые надо в этой тусовке поддерживать. Ясны те популярные повороты в его прозе, которые были и общим, а значит читаемым местом, и которые были близки демократам. На большее эта проза не рассчитывает. Во всем виноват Сталин! Не существовало ни объективной реальности, ни войны, ни стечения обстоятельств, ни причин, по которым усатый вождь совершал свои действия. Во всем был виноват этот один человек, построивший грандиозную империю. А как по-другому строятся империи и выигрываются войны? Я не поддерживаю Сталина, но стремлюсь рассматривать его личность в историческом контексте. Если не враги и противники мы с Приставкиным, то люди, по-разному глядящие на историю. Приставкин в своей речи говорит, что малолетки («Кукушата»), оказавшиеся в конце войны без родных и без какой-либо помощи вокруг Москвы, по приказу Сталина были высланы — подразумевается, на уничтожение, на верную смерть, — рассредоточены по открывавшимся детским домам. Здесь, правда, и Толина судьба. Но ведь и я сын репрессированного. Разве в конце войны, когда я жил у тетки в Калуге, Тамара, моя сестра, не работала воспитательницей в детском доме и не рассказывала, что они делали для спасения всех этих малолеток? Разве мои соседи по даче Валентин и Татьяна не дети войны, но ведь они тоже оба прошли через детский дом, где и нашли друг друга? И здесь, в этом нажиме Приставкина, я вижу не только его субъективизм, но и следование определенной временной конъюнктуре. Недаром у него в «Тучке» оказались некие ребята — «еврейцы», несшие в мир голодных беспризорников справедливость. Мы что, не помним, где, при каком редакторе и когда это впервые публиковалось? А почему тогда — новый вопрос — сейчас это не востребуется? А что это за позиция писателя, подлаживающегося под публику: «Как писатель я скорее нужен Германии, чем России». Возможно, это и верно. В России более заметны все политические извивы этой прозы, так густо замешанной на страдании.

Во время утренника в кафе «Фетер» познакомился с неким Мишей, химиком и доктором наук из Ленинграда. Он живет в Марбурге и работает в университете. Сам он органик, но сейчас занимается созданием анализаторов и методики определения плутония в речной воде. Милый, пятидесяти с лишним лет библеец. Поговорили об отсутствии у местной публики внутренней работы. Сам он уехал, потому что, вроде, получал по почте антисемитские письма, потому что в России, дескать, надвигается фашизм и продают открыто «Майн кампф». Не верю ни единому слову. Не было корней, не было любви к этой стране, не было желания терпеть вместе с нею. А докторское звание дала она.

После выступления уехали к Гюнтеру в Беденкопф на весь день. Я еще помню большое имение, в котором Гюнтер и его жена жили на окраине. Но именьице пришлось оставить. У него теперь прекрасный дом с ручьем, протекающим по участку, чудесная размеренная жизнь, много книг, среди которых и старинные. Дивно покормили, как и в прошлые годы, разварными свиными ножками с кислой капустой. Я думал о холестерине и прочем, что попадает в организм с этим огромным количеством мяса. Но ведь вкусно.

Вечером читал Мартова.

Заграница хороша тем, что много и всласть думаешь о своей родине.

2 ноября, понедельник.

Меня давно уже смущает, с одной стороны, огромная информация, которую я каждый день получаю, с другой — ничтожное количество духовной и даже просто «письменной» работы, которую я делаю. А ведь и себе, и всем говорю, что только ради этого и живу. Точнее было бы сказать, проживаю. И здесь вся надежда на дневник, но вся густота жизни не фиксируется и в нем. Это все какие-то заготовки для новых работ, которые так и не будут никогда сделаны. И сам я тоже к собственным дневникам ни в рабочем порядке, ни для того, чтобы что-либо освежить в памяти, не вернусь. Значит, новое представление для публики?

Сегодняшний день состоял из трех моментов питания: прекрасного шведского стола в гостинице — стакан апельсинового сока, один йогурт, один крем со сметаной в пластмассовой баночке, одно яйцо всмятку, одно масло в фабричной упаковке, один мед, тоже в упаковке, две тарелки корнфлекса и мюсли с молоком, две чашки чая и, пожалуй, если память моя не подводит, бутерброд — завтрак; чашка супа с соевым творогом, ростками бамбука и шампиньонами, кари с луком, ростками бамбука и какими-то другими неопознанными овощами, рис с соевым соусом, чайник зеленого китайского чая — обед в китайском ресторане; на званом ужине в замке подавали тосты с ветчиной, ананасами и сыром, домашнюю ветчину, картофельный и какой-то очень изысканный салат с кукурузой, много разных сыров, ветчина и копчености, как говорят, в ассортименте, красное и белое вино, виноград и апельсиновый сок с минеральной водой.

Деловая часть программы состояла из трех официальных бесед: с вице-президентом университета профессором Шиллером, на этой беседе вице-президенту ассистировал профессор Брант, работающий по экологическим отходам атомной промышленности с Дубной; потом состоялась беседа с бургомистром, здесь обменялись речами и выпили по бокалу сухого белого вина (желающие могли пить и сок), наконец, в третий раз мы беседовали с обер-бургомистром господином Меллером. Везде обменялись речами, везде был понят, везде люди все быстро схватывают. Речь шла о проведении международной в Марбурге конференции, посвященной ученику и учителю — Кристиану Вольфу и Михайлу Ломоносову! Дублировать встречу с бургомистром и обер-бургомистром пришлось потому, что один из них социал-демократ, а другой христианский демократ и оба претендуют на звание обер-бургомистра на выборах, которые состоятся в феврале. В своих речах все немецкие начальники чаще всего произносили слово «финансирование». Очень понравился прекрасный портрет Фридриха II Гессенского, висевший за спиной обер-бургомистра. И первый, и второй мужики красивые, видные, но у Фридриха шелковый кафтан, голубая лента через плечо, бриллиантовая звезда на боку. У обер-бургомистра звезды нет, но костюм добротный, лицо сытое, живое. Отсутствием суетливой хитрости немецкие начальники приятно контрастируют с нашими. Мне понравилось, что во время этих бесед я окончательно сформулировал облик конференции и даже ее хозяйственную часть. Между прочим, эту конференцию можно проводить через два или три года и делать ее попеременно в Москве и в Марбурге.