Андрей Зарин - Казнь

• Название: Казнь
• Автор: Андрей Зарин
• Издательство: Современник
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1995

---

— Ах, Господи! Виктор Андреевич! — воскликнул Казаринов. — Все улики против него. Пропадал до ночи, рукав в крови, поводов так много, злоба так сильна и, потом, фельетон этот… Вы изволили читать фельетон?

— Да… положим, — согласился Гурьев, — но как же Грузов не видел тогда трупа. Объясните?

Лицо Казаринова приняло лукавое выражение.

— Он, кажется, Виктор Андреевич, в шашнях с прислугой Долинина и ушел задами не так рано.

— Это ваша догадка?

Казаринов кивнул.

— Гм! Ну, ваше дело! — Гурьев встал. — Я только об одном хлопочу, чтобы не было потом недоразумений. Эти лишние аресты, шум из-за этого, вот и председатель волнуется… А в то же время следствие надо кончать, кончать! Да! А письмо-то возьмите!

Казаринов простился и прямо из кабинета прокурора пролетел в свою камеру.

— Вот-с! — сказал он, кидая на стол удивленному Лапе письмо. — Читайте! Еще новый убийца! Тут черт ногу сломит.

Лапа лениво читал письмо.

— Ну что, — спросил Казаринов, когда Лапа дочитал.

— Чушь, — ответил Лапа, — он франт, трус. Где ему!

— Отлично-с! — с злорадством сказал Казаринов. — Грузов тоже ни при чем?

Лапа покачал головою.

— Я наводил справки, делал даже приватные обыски. Никаких намеков. Одежда та же, белье все цело, спокойствие духа и, потом, опять…

— Не такой человек! — докончил с усмешкой Казаринов.

Лапа кивнул.

— И Долинин невиновен, хотя против него все?

Лапа опять кивнул. Казаринов вышел из себя.

— Ну, а я говорю: он, он и он! И докажу это. Кого сегодня вызывали? — спросил он сухо. Лапа подал повестки.

— Опять Ивана этого.

— Вы велели.

— Отлично! Значит, надо. Еще кто? Грузов, Лукерья Воронова. Это кто?

— Прислуга Захаровых!

— А! — следователь поднял руку. — Разве не улика против него, что он приходил к больному Захарову и внушал ему признаться? А?

Лапа промолчал.

— Он, он! — повторил следователь и, сев на свое место, взял в руку звонок. Ну, начнем!

И, как прилежный паук, он принялся ткать паутину из свидетельских показаний, которые все плотнее и плотнее окутывали Долинина.

Все было против него, кроме его личного признания. Отсутствие алиби: окровавленный рукав пиджака и рубашки; свидание с Захаровым, обратившееся в улику, и, наконец, его отношения к Анне Ивановне, тайна души его, ставшая достоянием городской сплетни и судейской любознательности. Даже его статья, написанная им под впечатлением жгучего раскаянья за свою измену, и та против него!

Николай Долинин сознал опасность и из чувства самосохранения искал защиты. Он понимал ясно, что клятвы в невинности бессильны против улик и подозрения.

Лицо его побледнело и осунулось, глаза увеличились от черных кругов. Он все время или беспокойно ходил по камере, или лежал, с тоскою думая о позоре, который навлек на себя своим безумным поведением. Страшно быть обвиненным в пролитии крови ближнего; ужасно — невинным идти на каторгу, запятнав имя свое именем убийцы, но не менее страшно быть причиной позора любимой женщины! И если можно отбиться от тяжких подозрений в преступлении, то нет способа спасти ее от злоречья. "Жениться! — и Долинин злобно усмехнулся при этой мысли. — Значит, подтвердить все догадки. И согласится ли она на это?.." При этих мыслях рассудок оставлял Долинина. Он метался по камере и стонал, как раненый зверь.

Прав был Яков, говоря об осторожности…

И Николай снова метался. Он словно потерял под собою почву, и только при вызове к следователю к нему возвращалось относительное спокойствие.

В эти дни, как и всегда, брат его явился ему утешением и опорой. Не проходило дня, чтобы он не посетил его и хотя на время вернул ему утраченную бодрость.

И теперь он пришел, едва унесли от Николая обед, и крепко поцеловался с братом.

— А у тебя и чай! — весело сказал он, увидя на столе два чайника. — Отлично! Выпью с удовольствием, потому что устал достаточно.

— Где был? — спросил его Николай.

— Где? Все по твоему делу! Не беспокойся, все обстоит благополучно! Слушай! — и, забыв о чае, он стал говорить: — Вот твой день: ты ушел из дома около одиннадцати, сейчас после завтрака, и вернулся домой в истерзанном виде около двенадцати часов ночи. Теперь вопрос, где ты пропадал это время?

Николай развел руками и воскликнул:

— Если бы я знал где!

— Стой! И не это важно, а главное, как вошел ты в дом? Потому что, согласись, ты мог, возвращаясь домой, сделать это дело. И только следователь, непонятно почему, интересуется, где ты был.

— Он думает, что я выслеживал…

— Ну, и пусть! Теперь я хожу по людям и выслеживаю все твои шаги. И вот что покуда. Ты из дома отправился прямо к Деруновым и вышел оттуда минут через двадцать, по дороге ты встретил: самого Дерунова, Силина и Захарова. В половине первого ты был в яхт-клубе л взял лодку. Матрос говорит, что боялся дать тебе, но потом дал. Вернулся через час.

— Я был на острове, это я помню.

Яков кивнул головою.

— Ну, вот! Было уже часа два, погода стала хмуриться, ты из клуба ушел. Вероятно, ты ходил по берегу, туда, к тоням, и в четыре часа тебя застал дождь; ты спрятался в шалаше и там увиделся с Захаровым. Он убежал, ты остался. Я нашел рыбака, который видел тебя в шалаше часов в шесть вечера. Из шалаша ты снова пошел шататься и забрел на Соколову гору. Там, верно проголодавшись, ты пил молоко, было восемь часов. Пил ты молоко у Авдотьи косоглазой. После этого ты спустился и с Федотом-рыбаком ездил в слободу и распорол себе руку. Федот говорит, весло сломалось, и ты щепкой разрезал, а не багром вовсе!..

Николай с изумлением смотрел на брата, и лицо его начало озаряться надеждою.

— Брат, ты волшебник! — воскликнул он, но Яков остановил его.

— Подожди! Ведь это было восемь часов. Ну, в половине десятого вы вернулись. Допустим, что ты пошел прямо домой и поспел к двенадцати. Но кто тебя здесь видел?..

— Брат! — вдруг воскликнул Николай, быстро вставая со стула. — До самой калитки меня провожала нищая с ребенком. Я даже боялся, что она хочет подбросить тебе ребенка, и, войдя в калитку, несколько раз оглянулся. Было темно, но я видел ее фигуру, и она, вероятно, видела меня! Найди ее!

Яков радостно хлопнул по столу.

— Вот след! — сказал он. — Я говорил, что человек не может быть не замечен и затеряться, как игла. Я обойду все трущобы, я найду ее! Будь покоен. Ну, а теперь пора. Тебе ничего не нужно?

Николай нахмурился.

— Если ты можешь, узнай: верит она, что я убил, или нет?

Яков крепко обнял брата.

— Хорошо! Я сам принесу тебе от нее ответ. Ну, до свиданья! А что еще?

— Пока ничего. Скучно, не читается, не пишется…

— А ты попробуй!

Яков поцеловал его еще раз и пошел домой. Что Николай невинен и он докажет это, Яков не сомневался, но все-таки тяжело ему было на душе не только: от того, что подозрения легли на его брата, но что они поколебали даже его сердце. И при всей любви своей к Николаю его честная душа не могла не упрекать его.

Придя в контору, он сел к своему столу и стал пересматривать еще не вскрытые письма. Одно из них, видимо, поразило его, и он отложил его в сторону.

В это время звякнул дверной звонок, и в комнату ввалился купец Пеливанов, местный кабатчик и лесоторговец. Это был огромный мужчина с багровым лицом, толстым пузом, одетый в длиннополый сюртук и в сапогах бутылками.

— Уф! — запыхтел он, вытирая красным платком вспотевшее лицо. — И жарища же! Якову Петровичу мое почтение!

Он протянул Долинину широкую руку с короткими, как обрубки, пальцами и, сев подле стола, стал снова вытираться платком и пыхтеть.

— Беда с этой жары, — заговорил он, — вода чуть не неделей раньше спала. Плоты, того и гляди, не дойдут. Убытки одни, прости Господи!

Долинин смутно почувствовал цель его прихода и, не поддерживая разговора о погоде, прямо спросил его:

— С чем пришли, Евграф Семенович?

— Дельце есть к тебе, Яков Петрович, видишь ли… — Поливанов замялся и снова прибегнул к платку. Вытираясь им, он заговорил: — Ты уж не обидься, я по душе, значит, с тобою. Бумаги-то свои, дела то исть, хочу к Лукьянову перевести, потому как это с твоим братом… оно и не того. Ты уж, Бога ради…

Долинин перебил его.

— Я сам думаю закрыть контору, — сказал он спокойно, — и вы только предупредили меня. Документы я велю ваши приготовить и передам, а книги будут у старшего нотариуса.

— Ну, вот, вот! А как братнино-то дело? Сидит?

— Сидит! — ответил нехотя Яков.

— Ох! — вздохнул Пеливанов. — Все мы под Богом ходим. Истинно говорится: от сумы да от тюрьмы не отрекайся! Ну, прощения просим! — он тяжело поднялся, протянул свою лапу и, пыхтя, пошел к выходу.

Долинин с грустной усмешкой посмотрел ему вслед.

Он уже предвидел это. Ему ли не знать нравов города, где он родился, вырос и возмужал… И все-таки жалко расставаться с делом, с которым он сжился.