Андрей Осипович-Новодворский - Эпизод из жизни ни павы, ни вороны

• Название: Эпизод из жизни ни павы, ни вороны
• Автор: Андрей Осипович-Новодворский
• Издательство: «НАУКА»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Новодворский Андрей Осипович — русский писатель. Публиковался под псевдонимом А. Осипович. Происходил из обедневшей польской дворянской семьи. Умер в 29 лет от туберкулеза. Печатался в "Отечественных записках". Творчество писателя относят к щедринской школе.

---

Я заинтересовался этой оригинальной обстановкой и стал в тени, под защитою комнаты m-lle Бруст, с наблюдательною целью.

Тетушка сидела боком ко мне, наклонив голову и подперев щеку правою рукою; левая свободно висела вдоль туловища и держала носовой платок. На фоне занавески резко обрисовывался ее профиль. Большой лицевой угол, низенький выпуклый лоб, прямой заостренный нос и выдавшийся вперед подбородок; рот, напротив того, несколько уходил назад и представлял тонкую черту с опущенными углами. Густые темные волосы, с легким серебряным налетом, низко спускались на ухо, переходили в солидную косу на затылке и поддерживали высокий-высокий, как у английских гувернанток, черепаховый гребешок. Лицо было худо, морщинисто, бледно и казалось очень печальным. Длинные опущенные ресницы образовывали под впалыми глазами густую тень. На вид ей было лет пятьдесят, но тем не менее корсет чопорно стягивал ее прямой, сухощавый стан с плоскою грудью, светло-лиловое платье облекало ее по правилам последней моды, по кружевному воротничку шла нитка жемчуга, к лифу был приколот красный цветок, сухая и тонкая рука украшалась массивным золотым браслетом, а на крупной сережке блестели бриллианты.

Со двора вдруг донесся протяжный пьяный крик. Тетушка вздрогнула, раскрыла глаза и осмотрелась кругом, как бы что-то вспоминая, затем быстро поднялась со стула и заходила по комнате. En face лицо ее имело добродушно-суровое выражение, между бровями лежала глубокая вертикальная морщина, большие черные глаза глядели растерянно и робко, веки несколько припухли и покраснели. Она, очевидно, недавно плакала. Ее небольшая фигура выглядела смешновато в роскошном и неудобном платье; длинный шлейф отказывался от повиновения, и она откидывала его при поворотах неловким, непривычным жестом. Тонкий запах духов распространялся от обшитого кружевом носового платка.

Добрых четверть часа продолжалась эта прогулка. Тетушка разводила руками и что-то бормотала. Наконец она остановилась посреди комнаты, тихо засмеялась, потом подошла к комоду и выдвинула верхний ящик. Лицо ее повеселело и светилось замысловатой улыбкой. Она вынула небольшой фотографический портрет в дубовых рамках и поставила между свечами; потом развернула из бумаги два маленьких букета белых живых цветов, поместила по обеим сторонам портрета и отступила на шаг, любуясь этим украшением. Одна свеча оказалась ближе другой; тетушка передвинула ее, затем достала кусок широкой розовой ленты и разложила вдоль рамки сверху, тщательно расправив концы, чтоб не закрывали цветов. Окончив это убранство, она снова засмеялась, отошла назад, не спуская глаз с портрета, нагнулась, вытянула шею, уперлась руками в колени и произнесла нервным, дрожащим голосом:

— Ау!..

Слабое эхо весело подхватило это восклицание. Коридор на минуту ожил. Тетушка несколько раз повторила такой маневр с необыкновенною живостью движений: приседая, забегая из стороны в сторону, то приближаясь, то отходя от портрета и ни на одну минуту не спуская с него лихорадочно блестевших глаз. Но вот что-то вдруг стукнуло, на столе задрожал самовар, на пол упал и разбился вдребезги стакан с блюдечком: тетушка нечаянно задела его рукою и толкнула стол, приходившийся у ней за спиною. Она задрожала и испуганно посмотрела на осколки; потом окинула недоумевающим взглядом комнату, портрет, словно только что заметила его, и провела рукой по лбу. Лицо ее болезненно перекосилось; она тяжело опустилась на диван, снова толкнула самовар, согнулась так, что почти касалась носом коленей, и разразилась глухими рыданиями. Она то закрывала руками глаза, то сильно сжимала виски, причем тонкие пальцы, украшенные перстнями, дрожали, а всё тело подергивалось судорогой.

— Женечка!.. О Же-не-чка!.. — слышались по временам сдавленные возгласы.

Женечка улыбалась ей из-под ленты тою восхитительною улыбкой, которая составляет неизбежную прелесть всех женских портретов в мире, «но было всё пусто и глухо кругом», и только разгоряченному воображению тетушки могло казаться, что ее зовут, откликаются. Она выпрямилась и с минуту напряженно прислушивалась, повернув к двери голову: то ветер застонал в трубе да тараканы шуршали по обоям. Тетушка глубоко вздохнула и в изнеможении откинулась на спинку дивана. Силы, казалось, оставили ее; она имела вид восковой фигуры, с полузакрытыми, потухшими глазами.

Само собою разумеется, что эта дама вовсе не приходилась мне настоящей тетушкой, да едва ли приходилась так и кому бы то ни было, кроме Женечки; но есть особы, преимущественно из пожилых девиц, которых никто иначе не называет. Они как будто не имеют имени. Всеобщие тетушки. Так к ней обращалась и Верочка. Но это было после.

Минут через пять она заметно успокоилась, вынула из кармана скомканное письмо и принялась за чтение, отставив бумагу на всю длину руки, за свечку, и откинув назад голову. Это, однако, оказалось не совсем удобным, и тетушка принуждена была вооружиться очками, хранившимися тоже в кармане, в истертом футляре. Очки, стальные, были нового фасона, с загнутыми боковыми полосками, но она все-таки ухитрилась прикрепить к ним тесемочку. Несмотря на эту предосторожность, они немедленно съехали ей на самый кончик носа. Она ближе придвинулась к столу, разложила письмо и начала водить пальцем по строкам, часто останавливаясь и как бы углубляясь в смысл прочитанного. По временам она улыбалась, покачивала головою, иногда хмурила брови, два раза подносила письмо к губам и целовала бумагу. Тогда глаза ее поднимались кверху, как у молящейся, по лицу пробегало выражение нежности и страдания, а на ресницах дрожали слезы.

То, конечно, были строки Женечки. Там, без сомнения, не было недостатка в остроумии и веселости, потому что иначе зачем бы тетушке улыбаться? Невзначай проскальзывало какое-нибудь неутешительное известие, но преобладающее место занимали слова любви, ласки, трогательные эпитеты…

Тетушка дочитала письмо и пересела к ломберному столу. Возле лампы лежала какая-то сложенная вчетверо бумага. Она развернула ее, положила рядом с письмом и принялась внимательно рассматривать. Это была географическая карта. Тетушка вела по ней вынутою из волос шпилькой медленную черту по направлению на северо-восток и вполголоса произносила названия мест. Движение черты несколько раз приостанавливалось. Тетушка придерживала намеченный пункт и поворачивала голову к письму, как бы обращаясь за справкой. Она имела тогда вид озабоченного, поглощенного занятиями бухгалтера.

В это время внизу хлопнула выходная дверь, послышались чьи-то легкие шаги, и через минуту мимо меня быстро прошла стройная фигура молодой девушки, среднего роста, в коротеньком пальто с заячьей опушкой на воротнике, рукавах и карманах, в белом вязаном платке сверх котиковой шапочки и с муфтой через плечо. На ее щеках горел густой румянец, а от платья пахнуло холодом. Девушка остановилась на пороге тетушкиной комнаты, бросила кругом беглый взгляд и затем на цыпочках, как у больной, приблизилась к хозяйке.

— Здравствуйте, тетушка! — Она видимо сдерживала звонкий голос и старалась говорить тихим, участливым тоном. — Что это вы делаете?

— А?

Тетушка сидела к вошедшей почти спиною и не отрывала глаз от карты. Она или не замечала присутствия постороннего человека и переспросила машинально, или считала это присутствие вполне в порядке вещей.

— Делаете что?

— Да, да, голубушка, делаю, делаю… Вот тут… Теперь она как раз в этом месте… Пермь, Томск… Что это написано? Никак не разберу…

Тетушка указала пальцем, повернулась к девушке и посмотрела на нее поверх очков.

— А, Верочка!.. Здравствуй, милая!.. Спасибо, что зашла. Я ведь теперь одна, совсем одна… Садись сюда, вот так.

Она поспешно поднялась с места, поцеловала гостью, усадила на диван, с трудом придвинула неуклюжий красный стул с клеенчатым сиденьем и села сама, сложив на коленях руки, и несколько нагнулась вперед, с видом предупредительной и любезной хозяйки.

— Так как же ты?… Что это я хотела сказать?… Да! Ты не едешь?

— Нет, тетушка, никуда не еду.

— А?

— Не еду никуда. Я и не собиралась.

— Так, так… Не едешь… Ну что ж!.. А она уехала… Да!.. Так что это я хотела?… Отчего ты не раздеваешься? Дай я тебе помогу… Дорогая моя, красавица!..

Тетушка порывисто обняла девушку за шею и начала осыпать поцелуями ее щеки, глаза, лоб, шею. Красавица, с вздернутым носиком, добрыми, круглыми глазами, темневшими в ободке рыжеватых ресниц, и широким подбородком, с подобающим тактом приняла эти ласки и комплимент и поспешила раздеться. Она была в простом сером платье. Отложные мужские воротнички и черный галстук. На плечи падали прямые пряди подстриженных белокурых волос.