Николай Шундик - Белый шаман

• Название: Белый шаман
• Автор: Николай Шундик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

 Николай Шундик семь лет работал учителем на Чукотке, жил в глубоком кочевье. Он хорошо знает жизнь и обычаи народов Севера. В своем новом романе писатель рассказывает о непростой судьбе чукчи-охотника, человека незаурядного, мудреца, правдоискателя. Не сразу и непросто принимает он новую жизнь, которую принесла Советская власть, перемены, происходящие в жизни его народа.

Автор поэтично описывает жизнь гордого, мудрого чукотского народа, природу заполярного Севера.

---

— Какую?

Вапыскат почесался, вобрав руки в рукава кухлянки, сказал таинственно:

— Кровь твоя будет искупительной жертвой. Я должен буду при свете луны, когда обращу к ней на шесте мертвую голову белого оленя с черными ушами, отрубить тебе средний палец левой руки…

Пойгин медленно поднес руку к глазам, пошевелил пальцами, сказал нерешительно:

— При солнце дам отрубить себе палец. При луне ни за что.

— Нет, при луне! — воскликнул Вапыскат. — При луне, у мертвой головы белого оленя с черными ушами!

— При солнце! — упрямо повторил Пойгин.

Вапыскат долго смотрел на него, часто мигая красными веками, потом резко повернулся и пошел к своей упряжке.

— При луне! — выкрикнул он и помчался в свое стойбище, кочевавшее неподалеку в одном из горных распадков.

В эту ночь Пойгин не уходил пасти оленей: не его был черед. Залез в полог мрачный, неразговорчивый. Кайти осторожно спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Нет, нет, — постарался он успокоить жену. — Позови Гатле.

— Мумкыль злится, что мы впускаем на ночь Гатле. Говорит, что его место с собаками в шатре яранги.

— Там ее место! — взорвался Пойгин. — Позови Гатле. Я не могу спокойно спать, когда он дрожит на холоде.

Гатле на зов Кайти просунул голову в полог, смущенно улыбнулся.

— Вас будут ругать за меня, — тихо сказал он и зашелся в удушающем кашле. — Мне бы только маленький кусочек мяса. Сегодня почти ничего не ел.

Пойгин мучительно поморщился, страдая за этого несчастного человека, решительно повторил:

— Лезь в полог. Если будут ругать — вместе уйдем отсюда.

— Нельзя. Убьют.

— Да, здесь это могут, — думая о чем-то другом, как бы только самому себе сказал Пойгин.

Гатле все-таки несмело забрался в полог, снова закашлялся. Приняв кусок мяса из рук Кайти, начал жадно жевать, поглядывая на чоургын, закрывающий вход в полог: боялся появления Эттыкая или Мумкыль. Тело его тряслось в ознобе.

— На, попей чаю, согрейся, — сказал Пойгин, протягивая Гатле железную кружку.

Зубы Гатле зацокали о край кружки. Измученное лицо его ничего, кроме обреченности, не выражало. Он не привык к людскому участию, слезы благодарности наполняли его печальные глаза.

— Меня еще никто здесь не принимал за человека, — скороговоркой сказал он, боясь, что кто-нибудь помешает ему выразить его боль. — Только вы напомнили мне, что я человек. Иногда мне кажется, что я должен был появиться в этом мире собакой, но случилась какая-то ошибка, и я вот пребываю здесь в человеческом облике.

— Кто тебя заставил надеть женскую одежду, отрастить косы? — спросил Пойгин.

Гатле жалко улыбнулся, развел руками:

— С детства меня стали одевать в керкер. Мой отец был пастухом у Эттыкая. Почему-то Эттыкай его очень не любил. Мы почти не ели мяса. Жили на одном рыль-кэпате. Пришла большая болезнь, многие люди в стойбище умерли, отец и мать умерли. Мне совсем стало плохо. Эттыкай сказал: ты хилый, мужчина из тебя не получится, будешь женщиной. Вот тебе керкер. Если хоть раз наденешь штаны — выгоню в тундру и скажу, чтобы никто тебя не подбирал. Холод выморозит твою кровь из жил, или волки съедят тебя. Так и живу с тех пор.

Вдруг чоургын поднялся, показалась голова Эттыкая.

— Вы опять его впустили? — тоненьким голоском, словно бы даже миролюбиво, спросил Эттыкай. — Что ж, Пойгин, если тебе нравится эта моя жена, я готов поменять ее на Кайти.

Гатле отложил в сторону недопитую кружку чая и поспешил выбраться из полога со смущенной, жалкой улыбкой. А Эттыкай забрался в полог, сел возле светильника. Кайти подала ему чашку чая.

— Ну, ну, я пошутил, — сказал Эттыкай, разглядывая удрученное лицо Пойгина. — Ты хороший пастух. Но не только хороший пастух. Ты и отважный мужчина. А потому у нас будут с тобой еще очень важные дела, — многозначительно поднял палец, — очень важные. Скоро ты поедешь к морю.

Эттыкай ушел, оставив Пойгина и Кайти в тяжелых размышлениях.

— Зачем он тебя посылает на морской берег? — тревожно спросила Кайти.

— Не знаю, — не сразу ответил Пойгин.

…На следующем совете, когда собрались все самые главные люди тундры, Эттыкай сказал Пойгину:

— Мы все много думали и пришли к такому согласию: ты нам очень нужен… Ты больше нас знаешь пришельцев. К тому же один из них осквернил твой очаг железным Ивмэнтуном и сунул в костер голову главного хранителя очага. Я думаю, ты должен ненавидеть осквернителя.

Пойгин промолчал, как бы прислушиваясь к самому себе: точно ли он ненавидит русского торгового человека?

— Так вот, мы хотим знать… думаешь ли ты простить свою обиду осквернителю?

Пойгин долго разглядывал Эттыкая отсутствующим взглядом и наконец ответил:

— Я посмотрю, как он будет жить у нас дальше. Я не могу забыть, что он честно торгующий. Никто так с нами не торговал, как торгует он.

— Ты сам ему продаешься! — вскричал доселе молчавший Вапыскат.

— Я не продаюсь ни ему, ни вам.

— Нет, ты должен выбрать… или пришельцы, или мы! — воскликнул Рырка и сначала ткнул пальцем куда-то выше головы Пойгина, затем себе в грудь. — Ты слышал, что говорит Вапыскат о Рыжебородом? Этот пришелец вселяет в наших детей безумие. Какой же ты белый шаман, если намерен прощать такое страшное зло?

— Да, я белый шаман. Я не прощаю зло. Но я должен сам убедиться в правоте слов Вапыската…

— Вот и хорошо. Ты поедешь к Рыжебородому, — сказал Эттыкай, с тревогой поглядывая на черного шамана: ему казалось, что Вапыскат опять вот-вот взорвется.

— Ты поедешь и убьешь его! — сказал Рырка, сделав движение, будто он вскидывает винчестер.

— Я ничего не делаю по чужому наказу. Если я пойму, что Рыжебородого надо убить… я сделаю это без вашего повеления.

— Хватит! Мне надоело слушать этого нищего анкалина! — вскричал Вапыскат. — Его надо выгнать из наших мест. Пусть подохнет с голода в тундре. А жену его заберу я. Мне мало уже моей старухи.

Пойгин какое-то время с негодованием смотрел на черного шамана и вдруг расхохотался:

— Тебе мало твоей старухи?

— Да, мало! Мы изгоним тебя. Ты трус. Я сам накажу Рыжебородого. Я нашлю на него порчу. Он умрет от язв, которые будут куда пострашнее, чем мои язвы.

Вапыскат считал, что какой-то другой шаман наслал на него порчу, оттого он покрылся болячками; и если до сих пор не пришла к нему смерть, то лишь потому, что он сильнее своего тайного противника и поэтому способен, несмотря ни на что, поддерживать в себе жизненную силу.

— Да, я заставлю Рыжебородого умереть в мучениях от язв. Мне нужно заполучить хоть малую часть его ногтя, хоть один волос из его бороды.

На лицах главных людей тундры было откровенное раздражение.

— Ждать, когда Рыжебородый умрет от язв, — слишком долго, — сказал Рырка. — Пусть лучше умрет побыстрее от пули Пойгина.

— Неужели вы думаете, что на такое способен этот трус? — Вапыскат ткнул пальцем в сторону Пойгина.

— Я не трус. Я завтра же поеду на морской берег и посмотрю на Рыжебородого. Я это сделаю не потому, что вы велите, а потому, что сам хочу понять, с чем он к нам пришел. И горе будет ему, если он принес зло…

— Я не верю, что Пойгин трус, он отважный мужчина, — сказал льстиво Эттыкай. — Пусть едет на берег, пусть поступает по велению собственного разума. А мы подождем…

4

К Моржовому мысу Пойгин выехал на собаках. Три перегона занял у него этот путь. Две ночи провел в снегу. Мороз, казалось, превратил в стекло даже воздух, так что при дыхании он ранил горло. Встреча утренней зари с вечерней по всему кольцу горизонта была, как всегда, быстротечной; многоцветные краски гасли в мглистой морозной дымке, едва успев возникнуть. Потом наступало время бесчисленных звезд; они смутно просматривались сквозь морозную мглу и, казалось, дрожали в ознобе от стужи.

На реках, встречавшихся в пути, дымился мглистый пар. Из выпученных стужей огромных ледяных шатров растекалась вода, затвердевавшая на морозе подобно вулканической лаве. Время от времени раздавался оглушительный грохот: это мороз взрывал в другом месте лед, образуя такой же дымящийся шатер.

По голубоватому снегу то там, то здесь тянулись узоры звериных следов. Синие горы с огромными темными клиньями теней манили к себе обманчивой близостью. На некоторых из них Пойгин смутно различал столбы каменных великанов. Что-то настороженное, тревожное чудилось Пойгину в их облике. Можно было подумать, что молчаливые великаны вышли откуда-то из-за гор, чтобы проследить за человеком, у которого так смутно на душе. Пойгин вглядывался в молчаливых великанов, и ему порой чудилось, что иные из них как бы зазывно качали головой, мол, иди сюда к нам, дадим тебе самый мудрый совет, и ты найдешь выход.

На одном из перевалов Пойгин проехал через огромное стойбище таких великанов. Возле некоторых из них приостанавливался. Но никто из великанов так и не смог преодолеть проклятье своей неизреченности; и Пойгин снова пускал собак в путь, так и не получив мудрого совета. Все дальше оставались позади молчаливые великаны, задумчивые и даже скорбные, словно понимали, что так и не смогли помочь человеку, который вступил на тропу нелегких раздумий.