Джудит Тарр - Господин двух царств

• Название: Господин двух царств
• Автор: Джудит Тарр
• Издательство: Крон-пресс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-232-00151-5

IV век до нашей эры. Египет завоеван персами. Последний властелин страны Нектанебо терпит поражение в битве с Дарием и погибает. Его дочь, царевна Мериамон, наделенная даром прорицания и исцеления, отправляется в опасное путешествие ко двору Александра Македонского, чтобы любыми средствами заставить его повернуть войска на Египет. Вместе с загадочной египтянкой читатель погружается в сложный клубок интриг, в которых участвуют приближенные великого полководца — знаменитая гетера Таис Афинская и красавец-телохранитель Нико. Сможет ли Мериамон, пользуясь своими колдовскими способностями, добиться осуществления своего замысла?

---

— Я… я не отказалась бы что-нибудь съесть.

— Это видно, — сказал врач. Он повысил голос: — Клеомен!

Тут же появился мальчик, тараща сонные глаза, но уже готовый действовать. Мериамон вспомнила его: он приносил ей все, что нужно, когда она лечила Николаоса. Ее восхитила тогда его дисциплинированность.

— Да, господин?

— Отведи этого… — грек слегка запнулся, — мальчика и проследи, чтобы его накормили. Устрой ему постель в палатке учеников. Если кто-нибудь будет к нему приставать, надавай дураку как следует. Жду вас обоих утром.

Это было согласие. Мериамон решила принять его. Николаос спал, а может, притворялся. Сехмет исчезла. Врач наклонился, чтобы осмотреть воина. Вполне удовлетворенная, Мериамон вышла вслед за своим проводником в удивительную тишину ночи.

За те часы, когда она занималась полевой хирургией, лагерь погрузился в сон. Изредка еще доносилось пьяное пение, негромкие разговоры воинов, возвращавшихся из погони или сменившихся с постов во вражеском лагере. Они говорили, что их царь там, спит один в постели труса. Они уже не удивлялись этому, как прежде, говорили, что он всегда бывает странным в ночь после битвы.

Мериамон не пришлось идти далеко. В палатке-кухне мальчик разбудил сонного повара, взял у него хлеба, сыра и бурдюк с вином и сам бодро съел большую часть этого. Хлеб был ячменный, свежеиспеченный и очень вкусный. Сыр был превосходный. Вино, даже разбавленное, одурманило своей сладостью.

Мальчик болтал, не обращая внимания на ее молчание; наверное, он так понимал вежливость. Он избавил ее от необходимости говорить, дал ей, согревшейся и сытой, погрузиться в дремоту. Мериамон очнулась, когда мальчик поднял ее на руки.

— Вы, македонцы, — отчетливо сказала она, все такие большие.

— Вы, египтяне, — ответил Клеомен, — все такие крошечные. — И широко улыбнулся ей. У них у всех такие отличные зубы. Отчего бы это? — Иди спать, маленький египтянин. Я присмотрю за тобой.

Наверное, ей не следовало бы доверять ему. Но ее тень была спокойна, а она так устала. Она положила голову на его широкое костлявое плечо, вздохнула и погрузилась в сон.

2

Мериамон пришла в палатку врачей еще до того, как взошло солнце. Она съела еще прекрасного ячменного хлеба и выпила пару глотков скверного вина. К тому же она была чистой: настолько чистой, насколько этого можно было добиться, не вызывая неодобрения. Когда с водой трудности, эллины не моются. Они натираются маслом и потом соскребают его. Разглядывая беспокойное серое море, она вздрогнула, но все-таки это была вода, которая ей была так нужна, хотя от нее немели руки и стучали зубы.

В палатке было тепло от множества тел. Запах стал еще хуже, но его еще можно было терпеть. В очаге жгли что-то с резким и странно сладким запахом, наверное, чтобы освежить воздух. Ей вспомнились храмы, бездонный голубой купол небес и всегда ясное солнце.

Мериамон несколько раз сглотнула, до боли в горле. Здесь у нее была цель. Разве не сами боги распорядились так? Если ей приходится страдать в чужой земле, среди варваров, это всего лишь ее долг.

Она прошла сквозь зловоние, узнала, что надо делать, сделала. Сехмет, маленькая бродяжка, снова была здесь, у стенки, возле Николаоса. Он лежал и гладил шелковистые рыжие бока. Сехмет перекатилась на спину и замахала хвостом.

Он принял приглашение. Он почесал мягкое брюшко и вдруг охнул.

Через довольно долгое время Мериамон проходила мимо. Кошка мирно спала, привалившись к его бедру. Ее урчание было похоже на отдаленный гром.

— Это только ласки, — сказала Мериамон, осмотрев следы когтей. — Даже до кости не достала.

— Проклятая кошка, — пробормотал Николаос. Мериамон громко рассмеялась, но ему было вовсе не до смеха. Она откинула одеяло, похожее на солдатский плащ, наверное, так оно и было. Раненый не смутился, как на его месте сделал бы перс, но Николаос был явно не в восторге, что она назначила себя его лечащим врачом. Мериамон отметила про себя, что он хорошо сложен, широкоплеч, с крупными руками и ногами. Казалось, что он еще не вырос окончательно. Сколько ему могло быть лет? Восемнадцать? Двадцать?

Ребенок, и от этого такой обидчивый. Он хорошо переносил боль, это точно: повязку нелегко было снять, но он сжал зубы и двигался только когда она его об этом просила и издал единственный звук — глубоко вздохнул, когда бинт наконец отделился от раны.

— У тебя ко всему прочему еще и ребро сломано. Но, как я вижу, заживает хорошо. Я наложу повязку и сделаю перевязь для руки.

— Тогда я смогу встать?

— Нет.

Его глаза гневно блеснули.

— Нет, — повторила она. — Пока нельзя. Я должна убедиться, что все идет как надо.

— Сколько еще?

Мериамон задумалась.

— Еще день, может быть, два. Там видно будет.

— Целый день?! У меня всего лишь рука сломана!

— Ну, не только. И я сказала, два дня. Может быть. Если ребро только треснуло, а не сломано. И рука не омертвеет. Что ты с ней сделал?

Раненый нахмурился и отвечал сердито:

— Мой конь споткнулся и сбросил меня. Мчалась колесница, и я не успел убраться с дороги. Попал под колесо.

— Какой-то бог, видно, любит тебя, — сказала Мериамон.

Он пожал одним плечом.

— Шел дождь, земля была мягкая. Я сразу вскочил и ринулся в бой.

«Наверное, не сразу, — подумала Мериамон. — Наверное, у него был шок». Теперь же у него сильный жар, даже после всех снадобий, которые она дала. Но он не обращал на это внимания, он все еще упорствовал.

— В этой руке я держу только щит. Я вполне могу стоять в карауле. Щит можно повесить на плечо.

— С этим придется подождать, — сказала Мериамон.

Он свирепо посмотрел на нее.

— Тиранка. Она улыбнулась.

— Уж так я привыкла, честно говоря. Мой отец был царем.

Это остановило его. С этой мыслью об услышанном Николаос и остался, и еще с кошкой, которая, по-видимому, приняла его.

Мериамон кормила жидкой кашей раненого, получившего удар копьем в лицо, и с тоской вспоминала о ячменной соломе и ящиках, полных лекарств, в храме Имхотепа в Мемфисе, когда движение у входа в палатку привлекло ее внимание. Люди часто входили и выходили, приходили воины с небольшими ранами, которые не давали им спать, другие искали среди раненых своих друзей, а те, кому уже успели оказать помощь, беспечно покидали лазарет. Их было много: молодых, чисто выбритых людей в македонских плащах — пурпурных с золотой каймой — и просто в пурпурных туниках. Не все македонцы были очень крупными людьми, но все они держались гордо и смотрели вокруг, как львы. Молодые львы, возвращающиеся с охоты, сытые и царственные.

Среди них был один, чей плащ был иной — без золотой каймы. Если бы не это, Мериамон не заметила бы его. Он был не так высок, как другие. Правда, в стране Кемет он все равно был бы высоким. Волосы его цветом и формой напоминали гриву льва. Он сказал что-то стоявшему рядом человеку, почти самому высокому из всех, с волосами цвета красноватой бронзы, как у большинства. Лицо высокого человека казалось высеченным из мрамора; таким тонким оно было для македонских лиц и таким спокойным. Когда он смеялся, то выглядел неукротимым мальчишкой.

Другой был не просто неукротим. Даже когда он стоял неподвижно, казалось, что он весь вспыхивает и гаснет, мерцая, как пламя во тьме. Он шагнул в сторону от высокого человека и попал в полосу света, падавшего через открытый полог палатки. Его волосы вспыхнули под солнцем. В палатке раздалось бормотание, перешедшее в рев:

— Александр!

Мериамон узнала его раньше, чем услышала имя. Его присутствие обжигало ей кожу. Хотя боли и тени окружали ее, но взгляд ее прояснился, стал острее, и за обликом царя она увидела человека.

Он поднял руку. Шум стих. Александр заговорил, легко, словно с усмешкой. Голос у него был высокий и довольно резкий. «Над ним стоило бы поработать, — подумала Мериамон, — но в шуме битвы его легко услышать».

Она продолжала свою работу. Раненый ни на что не обращал внимания. Его глаза были устремлены на царя. Его царя.

Все они такие. Даже Николаос. Они его любят. Они умрут за него.

Александр знал, что делает. Мериамон видела его насквозь: ей это было дано от рождения и отточено обучением. Действие его опережало мысль. Он был тем, чем был. Он был горяч, как пламя в горне, но сейчас спокоен, добр и бесконечно терпелив, держа за руку раненого, которому уже не дожить до утра, и слушая, как тот рассказывает, как прикончил перса, убившего его друга. Он задал еще пару вопросов, перекинулся шуткой с седым ветераном, вытер слезы мальчика краем своего плаща. Казалось, что он присутствует одновременно всюду, говорит одновременно со всеми, но каждый был уверен, что царь говорит именно с ним.

— Он великолепен, разве нет?

Клеомен ходил вслед за Мериамон повсюду, приносил и подавал, помогал, когда было нужно. Он знал, что она женщина, и по-видимому это его не огорчало. Он подал сверток бинта, не отрывая глаз от Александра.