Анатолий Лысенко - Хомуня

• Название: Хомуня
• Автор: Анатолий Лысенко
• Издательство: Кавказская библиотека
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1991

---

Так и стали жить.

Много времени прошло с тех пор. Но вот из-за гор и далеких морей пришли посланцы Иисуса Христа и уговорили людей забыть старых богов. Крепкими веревками связал наши души Христос. И чтить священное дерево нельзя. Жену иметь без его позволения — тоже нельзя. В зимние дни мы едим мясо своего скота и того зверя, что в лесу добудем. Но в пост — и на мясо запрет налагается. За малейший проступок Христос грозит жестокой карой. Я уже был вождем рода в тот год, когда в наших долинах и рожь не уродила, и фруктов не было. К весне дети наши стали умирать от голода. И разрешил я, несмотря на великий пост, взять луки и добыть мясо. Поели досыта люди, и улыбка появилась на их лицах. Даже Сахира, жена моя, умиравшая от голода, поправилась и захотела родить мне сына. И тогда жестокий Иисус решил покарать нас, сбросил с гор лавину на наше селение. Похоронил и мужчин, и женщин, и детей. И грешных, и тех, кто еще не успел согрешить.

Уцелело лишь несколько семей, сакли которых стояли ниже по течению реки. По другую сторону селения тоже сохранился один дом. Там жил старый больной охотник Мадай, отчим Сахиры, со своей младшей дочерью Аримасой. Но мы не знали об этом. Еще не опустилась на землю снежная пыль, поднятая лавиной, мы бежали прочь с того страшного места.

Теперь живем здесь. А Иисуса Христа оставили там, где похоронил он невинных людей. С тех пор снова почитаем богов своих предков. И, как видишь, построили на новом месте дома, обзавелись скотом. Это значит, что боги, которых мы поменяли на Иисуса Христа и забывать стали, не таят на нас зла. Мои сыновья и дочери родились уже здесь. Кроме Саурона. Саурон — внук Мадая; он появился на свет в том, уцелевшем, доме в верхней части старого селения.

Сахира принесла Бабахану молока. Он выпил.

— Идемте, дети мои, помолимся Хырт-Хурону.

В стороне от домов, на большом плоском камне разгорался костер. Широким кругом стояли жители селения и ждали вождя. Бабахан вошел в середину, взял у Баубека длинную сосновую палку с обгоревшим концом, воткнул ее в угли. Мальчишки подбросили тонких сучьев — и жаркое пламя шумно взметнулось в темноту. Звезд не стало видно, только искры поднимались в самую высь и медленно исчезали в бездне. За ними устремлялись новые, и казалось, что небо с мерцающими угольками вплотную приблизилось к людям.

Бабахан, рукой закрывая бороду от пылающего костра, вытащил горящую палку, высоко поднял ее над головой и отступил от огня. Три раза он молча, не выходя из плотного круга своих сородичей, обошел костер. Затем остановился и со всего маху кинул полуобгоревшую палку в огонь — он тут же взорвался мелкими звездами и теплым пеплом опустился на восторженные лица людей.

Борода Бабахана разметалась в стороны, глаза остро заиграли молодым блеском и дикий, необузданно веселый азарт ярко искривил его тонкие губы, огненной тенью пробежал по щекам. Худые, оголенные руки с широко растопыренными пальцами медленно выдвигались откуда-то из-под бороды и простирались высоко вверх, к извергающему искры, беспокойно мятущемуся пламени. И никто не заметил, как спали на землю одежды Бабахана, и он стоял обнаженный перед ярким огнем, с поднятыми вверх руками, на широко расставленных, согнутых в коленях ногах, неистовый и страшный, как демон.

Зачарованная толпа ахнула и опустилась на колени.

Тело Бабахана мелко дрожало, а руки, тонкие, как сухие, искривленные сучья засохшей сосны, казалось, все поднимались и поднимались вверх. И вот он, выпрямившись, застыл перед пламенем. Потом медленно опустился на колени.

— Благослови нас, великий Хырт-Хурон, повелитель солнца и огня, источник всех благ и радостей! — молил Бабахан.

— Хырт-Хурон, благослови! — следом выдохнула толпа.

— Хырт-Хурон, избавь от несчастий.

— Дай нам дорогу счастливую.

— Наполни крупным зерном наши хранилища в саклях.

— Дай нам благо, Хырт-Хурон!

Все разом вскинули руки и тут же опустили, сложив их на животе, в полном молчании склонили головы перед костром.

Только голос Бабахана продолжал звучать размеренно и тихо.

Кто чтит великого Хырт-Хурона,
Тот всегда будет богатым и счастливым.
Кто не чтит его,
Пусть полагается только на себя.
Аминь.

— Аминь, — воскликнули люди и снова опустили головы.

Саурон и Сахира подошли к Бабахану, набросили на него халат и, обессиленного, повели в саклю.

Молча, будто боялись потревожить задремавшего бога, расходились люди по своим домам.

Костер догорал. Пламя исчезло. И только угли золотым кругом сияли на священном камне.

Хомуня, пораженный силой веры и страстью Бабахана, последним отправился в саклю.

Ужинали молча и быстро. Напоследок выпили молоко и начали укладываться спать. Хомуне выделили место между Айтой и Ораком. Рядом с Ораком легла его жена, Ашказа, потом — их дети. А далее — Савкат с Аргитой и сыновьями, Баубек, Саурон с Емис, и Бабахан с Сахирой. Гайтара Емис положила у стены, возле своей головы. Так безопаснее, никто в темноте не наступит.

Намаявшись за день, Хомуня сразу уснул. Ночью, то ли от того, что через дверной проем в глаза ему заглянула луна, то ли слишком громко фыркнула лошадь, но он проснулся.

В сакле, переполненной людьми и скотом, было жарко. Айта, сонная, придвинулась к нему вплотную, раскрылась и разбросала руки.

Она лежала на спине и небольшие крутые бугорки ее грудей, ярко выбеленные луной, четко рисовались на фоне темной сакли. Дышала она спокойно, размеренно, только посапывала носом да чуть вздрагивала во сне. Хомуня улыбнулся, довольный. Дочь Саурона пошла на поправку.

Снова фыркнула лошадь и переступила ногами. Орака рядом с Хомуней уже не было, он отодвинулся куда-то далеко в тень, ближе к Ашказе. Хомуня хотел потихоньку повернуться спиной к Айте и дать ей больше места, но тут же услышал, как Орак несдержанно задышал, прерывисто застонала Ашказа, наполненная любовью. Хомуня не шевелился, боялся спугнуть ее счастье. «Будет у Бабахана еще один внук, — подумал Хомуня. — Богатырем вырастет».

Потом долго размышлял над тем, что ему делать дальше, с чего начинать новую жизнь, как добыть коня и добраться до Руси.

Так и уснул, ничего не решив.

* * *

С восходом солнца селение опустело. Мужчины верхом, вооруженные саблями, луками, с колчанами, полными стрел, женщины на арбах отправились убирать рожь.

— Зачем им столько оружия? — спросил Хомуня у Бабахана, когда проводили людей за ворота у въезда в селение, поставленные на узком карнизе отвесной скалы, — можно подумать, что на войну собрались.

— А мы постоянно воюем с соседними селениями, убиваем мужчин друг у друга. — Бабахан сорвал длинный стебель овсяницы, поковырялся в зубах. — Когда-то, особенно при царе Дургулеле — длинноволосом, — Алания была сильной державой. Даже Грузия обращалась к ней за помощью. Теперь же — каждый род сам по себе, каждый вождь — сам себе царь. И если бы не покровительство Грузии да неприступные горы, давно покорили бы нас чужеземцы.

— Соседи могут напасть прямо во время работы?

Бабахан пожал плечами.

— Всяко бывает. Но я спокоен, там Саурон. Он и работник хороший, и воин храбрый, расчетливый. Ему покровительствует бог воинов, путников и всех мужчин Уастырджи, — Бабахан улыбнулся, зять ему, видно, был по душе. — Жалко, что старому Мадаю не довелось увидеть внука. Порадовался бы за Аримасу, дочь свою, что такого богатыря родила от одноногого русича.

— От русича? — Хомуня, пораженный, остановился и растерянно посмотрел на вождя. — От русича? — переспросил он. — Я тоже русич, Бабахан. Рабом был. Сбежал от своего хозяина. Как звали того русича?

Бабахан задумался.

— Не помню, Хомуня. Мы всегда звали его просто — русичем, думали, что имя у него такое. Он и сейчас жив, весной мы навещали его с Сауроном, — Бабахан радостно вскинул голову. — Вспомнил имя — отец Лука! Так его зовут монахи, русич там у них за главного.

— Настоятель монастыря? — удивился Хомуня и вспомнил, что перед побегом приносил в монастырь вьюк с тканью, а настоятель, отец Лука, не принял его, велел передать товар ключнику. — Как давно я не слышал русской речи, Бабахан. Нет горше доли — быть оторванным от своего племени.

— Что ж, управимся с рожью — поедем в Аланополис вместе с Сауроном, — сказал Бабахан и зашагал к своей сакле. Затем обернулся, подождал Хомуню. — Если хочешь, давай завтра утром отправимся в Нижнюю долину.

Хомуня согласился.

Наверное, Бабахану захотелось утешить своего гостя, он заглянул ему в глаза и сказал:

— У меня есть еще один сын — Хурдуда. Десять лет назад его схватили в лесу, увезли в Аланополис и продали в рабство.

Хомуня сочувственно вздохнул.

— Но Уастырджи смилостивился над ним. Он сделал так, что Хурдуду купил мой хороший кунак. Я не стал забирать Хурдуду обратно. Уговорился с кунаком, что мой сын будет жить у него и воспитываться до тех пор, пока надумает жениться.