Антон Чехов - Рассказы. Повести. 1894-1897

• Название: Рассказы. Повести. 1894-1897
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

(Рассказ художника)

---

Фабульные связи между этими героями располагаются приблизительно так: Ольга Ивановна – вдова, имеющая детей (она читает молитву, сочиненную товарищем ее покойного мужа, и в молитве говорится «обо всем, что нужно: и о счастье, и о детях…»). У нее, как уже отмечалось, есть брат. Алеша, возможно, ее сын. Ивашин – друг Алеши. Он богат, выезжает в шубе и фраке делать светские визиты, влюблен в Надю Вишневскую. Можно предположить, что Надя – сестра Алеши: вместе с матерью и сестрой Алеши Ивашин возвращается после театра к ним домой, и Алеша радуется, что сможет с ним долго разговаривать. У Ивашина есть еще друг – Я.; с ним Ивашин делится впечатлениями о визите к Наде Вишневской.

Осенью 1891 г. Чехов оставил в стороне историю Ольги Ивановны, Алеши и Ивашина (отсюда его слова об «оставленной повести») и лишь некоторые мотивы ее использовал в повести «Три года». Слова: «Ах, какой у меня сюжет для повести! <…> Листов на пять» (письмо к А. С. Суворину 16 октября 1891 г.) могли относиться именно к этому, еще не расчлененному, богатому разными фабульными ответвлениями замыслу (см. обоснование: «В творческой лаборатории Чехова». М., 1974, стр. 14).

Почти через год Чехов сообщал Суворину же: «Пишу вещь, в которой сотня действующих лиц, лето, осень – и всё это у меня обрывается, путается, забывается…» (8 декабря 1892 г.). Очевидно, к этому времени Чехов уже начал писать повесть, но писал урывками и едва ли написал много.

Каково соотношение между героями «оставленной повести» в повести «Три года»?

От Алеши и Ивашина к Алексею Лаптеву перешли рассуждения о любви и браке, о богатстве и смерти, а также связь с «инсипидкой»,[66] т. е. будущей Рассудиной (в первой записи она названа вдовой доктора – см. Зап. кн. I, стр. 9; в повести это жена педагога, ушедшая от мужа); к переживаниям Ивашина восходит то ощущение неполноценности, которое испытывает Лаптев, встречая любимую девушку. От Иванова в повести осталось лишь имя его слуги: Петр. К Ярцеву отнесена – в измененном виде – мысль Ивашина: «Какое наслаждение уважать людей! Мне [нет де]‹ла›, когда я вижу книги, нет дела до того, как авторы любили…» и т. д. (запись на обороте письма Бибикова).

Некоторые черты Ольги Ивановны, в частности, ее наивно-поэтическое восприятие церковных обрядов, использованы в образе Юлии Белавиной. Трудясь в конце 1891 г. над рассказом «Попрыгунья» (к нему в записных книжках нет ни одной записи), Чехов назвал героиню тоже Ольгой Ивановной – значит, уже тогда он оставил работу над повестью в начатом направлении.

Среди последних заметок к повести есть две, связанные с ее содержанием, но не использованные непосредственно в тексте: 1) «Спальня. Лунный свет бьет в окно, так что видны даже пуговки на сорочке» (стр. 41). В журнальном тексте о лунном свете говорилось сходным образом: «Луна светила так ярко, что можно было разглядеть на земле каждую соломинку…» – ср. стр. 15, строки 28–29. 2) «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой» (стр. 41). В печатном тексте XVII главы появились иные слова – см. стр. 90, строки 17–22.

Всего осталось не использовано около 50 записей, которые, очевидно, были предназначены для повести. Некоторые Чехов обвел чернилами (большинство их было сделано карандашом), бо́льшую часть зачеркнул, переписал в Записную книжку IV (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений) – как заготовки на будущее.

Слова Чехова: «все мы народ и всё то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (Зап. кн. I. стр. 7) находятся в логической связи с предыдущей записью – словами Ярцева для X главы о неравенстве людей в обществе: «Вследствие разницы климатов, умов, энергий, вкусов, возрастов, зрений равенство среди людей никогда невозможно. Неравенство поэтому следует считать непреложным законом природы. Но мы можем сделать неравенство незаметным…» и т. д. (Зап. кн. I, стр. 6; ср. со стр. 56 наст. тома).

Среди неиспользованных записей некоторые имеют сюжетное значение: самая главная из них – образ «спирита», который любил читать чужие письма и которого Костя называл «пустой бутылкой» (стр. 28, 29, 33). От спирита в повести осталась только мысль Лаптева о мешанине понятий у суеверных людей в главе IX журнальной публикации (см. варианты, стр. 377). Этот образ, со всеми внешними и внутренними особенностями, перешел в рассказ «Ариадна».

Мотив возможного поворота в отношениях между героями в финале был задуман иначе. «Она боялась, что влюбилась в Ярцева, и крестилась под одеялом» – так было в Зап. кн. I (стр. 35); в тексте «Русской мысли» этих слов нет, зато вместо них звучит предположение Лаптева в конце повести: «что́, если Ярцев полюбит его жену?»

В процессе писания повести Чехов отказался от ряда намеченных мотивов, сосредоточив внимание на основном психологическом конфликте и переживаниях Лаптева. Характер изменений, внесенных Чеховым в первоначальный замысел, связан с постепенным сужением рамок задуманного романа. Подробнее см.: Полоцкая Э. А. «Три года». От романа к повести. – В кн.: В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.

2

Еще собирая материал к повести, Чехов думал отдать ее в «Ниву». В начале января 1894 г. И. Н. Потапенко предложил А. Ф. Марксу для «Нивы» «роман» Чехова (письмо неизвестно). Маркс отвечал Потапенко 12 января 1894 г., ссылаясь на издательские правила: «…чтобы роман А. П. Чехова мог быть помещен в „Ниве“ в 1895 г., я должен получить всю рукопись не позже начала сентября сего года. Между тем А. П. Чехов предполагает окончить роман только в декабре, и я мог бы поместить его в „Ниве“ только через два года – в 1896 г. – срок, согласитесь, слишком долгий» (ГБЛ). 10 января 1894 г. Чехов писал Суворину: «Осенью засяду писать роман тысяч на пять…» «У меня скопилось много сюжетов для повестей и рассказов», – признавался он в те же дни М. О. Меньшикову, добавляя, что приступить к ним сможет только после июня (15 января 1894 г.). Весной и летом были написаны: «Студент», «Учитель словесности» (вторая глава), «В усадьбе». И лишь 29 сентября уже из Милана Чехов сообщал сестре: «Если увидишь Гольцева, то передай ему, что для „Русской мысли“ я пишу роман из московской жизни <…> Но пусть Гольцев и Лавров не ждут раньше декабря, ибо роман большой, листов в 6–8»; 6 октября из Ниццы – самому В. А. Гольцеву: «…пишу для „Русской мысли“ повесть из московской жизни. Повесть не маленькая, да и не особенно большая. Работаю кропотливо и потому едва ли кончу раньше декабря»; 2 ноября уже из Мелихова – Суворину («Пишу длинную повесть») и 8 ноября И. И. Ясинскому («Пишу повесть для „Русской мысли“…»).

В конце ноября Чехов передал в редакцию, возможно, устно через Марию Павловну, что успеет кончить повесть к январской книжке журнала. Во всяком случае 28 ноября он писал Н. М. Ежову, уже зная, что повесть пойдет в январском номере. 5 декабря Чехов подтвердил свое обещание в письме к В. М. Лаврову, на что тот ответил 7 декабря: «Место для твоей повести в январской книжке найдется, только нам желательно было бы заранее знать ее название…» (ГБЛ). Чехов послал Лаврову заглавие повести: «Три года (Сцены из семейной жизни)» (11–13 декабря), добавив: «Если слово „сцены“ не нравится, то просто оставь „из семейной жизни“ или просто „рассказ“».

Рукопись была послана, очевидно, в те же дни, вслед за письмом. Непосредственное писание повести, таким образом, заняло около трех месяцев – от конца сентября до середины декабря 1894 г. 5 января 1895 г. Чехов сообщил Н. В. Арабажину: «…в конце года я успел написать небольшую повесть…»

Оканчивая повесть, Чехов, как обычно, выражал свою неудовлетворенность результатами: «Тороплюсь, выходит скучновато и вяло» (Ежову, 28 ноября 1891 г.); «Замысел был один, а вышло что-то другое, довольно вялое и не шелковое, как я хотел, а батистовое» (Е. М. Шавровой, 11 декабря).

18 декабря Чехов приехал в Москву читать корректуру.

Выход первой книжки «Русской мысли» был задержан цензурой из-за редакционного «Внутреннего обозрения» и статьи Гольцева «1894 год в политическом отношении». Разрешен был выпуск журнала лишь 13 января 1895 г. (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 6, ед. хр. 361). Сообщая 19 января 1895 г. Суворину о задержке журнала, Чехов писал, что из его рассказа «цензура выкинула строки, относящиеся к религии».

Ввиду отсутствия цензурного экземпляра установить исключенные строки о религии невозможно. Но материал записных книжек в сопоставлении с опубликованным текстом позволяет сделать предположение, что это могли быть, в частности, следующие места: 1) «Я теперь бы устроил ночлежный дом, но боюсь, что он попадет и руки ханжей, которые будут заставлять ночлежников петь акафисты и станут собирать с них на икону» (Зап. кн. I. стр. 27). В журнале вторая часть фразы читается иначе, с ослабленным антиклерикальным пафосом (гл. I – см. варианты, стр. 352). 2) «Для такой торговли, как ваша, нужны приказчики обезличенные, обездоленные, а веру вы воспитываете в детях, заставляя ходить в церковь и кланяться в ноги» (стр. 25). В журнале подобных слов нет, но Суворин почувствовал в гл. V раздражение молодых купцов против религии (см. ниже).