Антон Чехов - Рассказы. Повести. 1894-1897

• Название: Рассказы. Повести. 1894-1897
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

(Рассказ художника)

---

Таким образом, рассказы – как и прежде – оставались мерилом для оценки Чехова-художника: одни (преимущественно либерально настроенные критики), не видя идейной ценности в рассказах, старались отвлечь от них Чехова к более крупным повествовательным жанрам, другие (в основном реакционные критики), встречая враждебно прогрессивное содержание крупных произведений Чехова и не понимая их художественной новизны, укоряли его за «измену» своему природному дару.

Между тем, Чехов не бросал писать рассказы и в эти годы. «Супруга», «Белолобый», «Печенег» и др. по объему почти не превосходят рассказов 1880-х гг. Тем не менее когда Чехов обращался в рассказах к прежним новеллистическим концовкам, критика это осуждала – см. отзывы Ю. Николаева (Ю. Н. Говорухи-Отрока) о «Супруге» и «Анне на шее».

От внимания критики, явно растерявшейся в оценке повествовательных принципов Чехова в больших и малых жанрах, ускользала их общая важная особенность – связь между сохранившимся прежним пристрастием писателя к короткому рассказу и своеобразием формы его крупной повести (тяготеющей не к растянутому рассказу, как думало большинство критиков, а к компактному роману). Именно эта связь в высшей степени характеризует искусство Чехова-прозаика середины 90-х гг. Не случайно он так настойчиво возвращался в эти годы к размышлениям о краткости как определенном эстетическом понятии. В советах молодым – независимо от того, шла ли речь о работе над рассказом или романом – звучал, как и прежде, призыв к лаконичности как необходимому элементу художественного совершенствования произведения (см., например, письма к Л. А. Авиловой 15 февраля 1895 г. и 3 ноября 1897 г., Е. М. Шавровой 17 мая 1895 г. и 20 ноября 1896 г. и др.).

Было, однако, среди критиков и несколько защитников крупной повествовательной формы Чехова. Так, Я. В. Абрамов в статье «Наша жизнь в произведениях Чехова» («Книжки Недели», 1898, № 6) высказал уверенность, что Чехов «способен к широкой концепции», о чем свидетельствуют, по его мнению, повести «Моя жизнь» и «Мужики», хотя они и являются лишь подготовительной ступенью к «синтетическому» труду.

Опираясь на эти две повести, Д. Н. Овсянико-Куликовский («Журнал для всех», 1899, № 2) также отстаивал право художника на свой особый – экспериментаторский метод, позволяющий отбирать из хаоса явлений наиболее характерные. Такая позиция была ближе к пониманию своеобразия художественного мышления Чехова, чем утвердившееся до этого в критике мнение (с наибольшей резкостью выраженное в статьях Н. К. Михайловского начала 1890-х гг.), что Чехов бесстрастно изображает все, что ему попадается на глаза. Впоследствии точку зрения Михайловского еще более основательно оспорил М. Горький в статье о повести «В овраге» («Нижегородский листок», 1900, № 29, 30 января). Отрицание бесстрастной «всеядности» Чехова-художника, лишь объективно противостоявшее в работах Абрамова и Овсянико-Куликовского утверждениям народнической критики, привело Горького к более радикальным выводам и публичному признанию у Чехова «высшей точки зрения», освещающей многообразные явления жизни.

* * *

Тексты и варианты к ним подготовили: Т. И. Орнатская (1894–1896) и А. Л. Гришунин (1897). Примечания написали: Э. А. Полоцкая (вступительная статья, 1894–1896) и А. Л. Гришунин (1897). Отрывок «Шульц» подготовлен к печати и прокомментирован Э. А. Полоцкой.

Три года

Впервые – «Русская мысль», 1895, № 1, стр. 1–53 (главы I–IX); № 2, стр. 115–156 (главы X–XVIII). Подзаголовок: Рассказ. Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается но тексту. Чехов, т. VIII, стр. 216–322.

Первая фраза повести: «Было еще темно, но кое-где в домах уже засветились огни и в конце улицы из-за казармы стала подниматься бледная луна» вызвала еще при жизни Чехова замечание о неточности (анонимная рецензия в «Литературном обозрении»), 1895, № 13, 26 марта). В наше время Г. В. Иванов в статье «Заметки филолога. Узаконенная „описка“ Чехова. (О первой фразе повести Чехова „Три года“)» («Вестник ЛГУ», 1965, № 20, серия истории, языка и литературы. Выпуск 4, стр. 145–146) также предлагал считать слово «темно» опиской – вместо «светло»; ср.: С. А. Рейсер. Палеография и текстология нового времени. М., 1970, стр. 170. Возможно однако, что это не описка. Контекст первой главы, начиная с этой фразы, не позволяет внести изменение в авторский текст. О темноте в этой главе говорится и позже: «темные, неподвижные деревья», «темные фигуры», «темно в гостиной» (луна ярко светит лишь в конце главы). Не исключено, что в этой фразе Чехов хотел противопоставить темноту летнего вечера уже появляющимся редким источникам света – огням в окнах и бледной, только восходящей луне.

1

Самые ранние из сохранившихся записей к повести сделаны на автографе письма В. И. Бибикова к Чехову 1 февраля 1891 г. (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений). Здесь упоминаются персонажи первоначального замысла: тет‹ушка›, Жд., Ив., мать, «девы», которые «дурачат тетушку», офицер, Лиза, Я. (будущий Ярцев). Зафиксирована также мысль, характерная для будущего центрального героя повести – Лаптева: «Чтобы решать вопросы о богатстве, смерти и пр., нужно сначала ставить эти вопросы правильно, а для этого нужна продолжительная умственная и душенная работа». Среди записей есть фраза, вошедшая в окончательный текст: «Москва – город, которому придется много страдать». «Три года» – произведение, к которому в записной книжке сделано наибольшее количество заметок (около 200). Заметки, использованные в повести, расположены на стр. 5–7, 11, 12, 17–40 Записной книжки I и среди записей на отдельных листах. Они могли быть сделаны приблизительно в период с марта 1891 г. по декабрь 1894 г. Одновременно Чехов обдумывал и другие сюжеты. Среди заметок к повести «Три года» имеются записи к произведениям: «Страх», «Остров Сахалин», «Соседи», «Жена», «По делам службы», «Ариадна», «Чайка», «Белолобый».

Прежде чем возникли образы Лаптева, размышляющего о богатстве и смерти, и Ярцева, думающего об исторической судьбе Москвы, Чехов сделал ряд записей, заметно отличающихся от окончательно сложившегося сюжета повести. В записной книжке, которую он начал вести, уезжая за границу в марте 1891 г. (Записная книжка I, 1891–1904 – ГБЛ; см. т. XVII Сочинений), уже в самом начале также упоминаются персонажи, отсутствующие в повести: Иван, Софья, Ивашин, О. И., брат О. И., Алеша, мать Алеши.

От этого неосуществленного замысла среди бумаг Чехова сохранились записи, к которым он хотел вернуться в 1897 г. В письме из Ниццы 17 декабря 1897 г. он просил сестру найти у него в столе и прислать ему «вырезки писчей бумаги с кусочками начатой, но оставленной повести»: «…действующие лица, помнится, называются Алеша, Маша, мать; есть описание комнаты, в которую со всего дома снесена симпатичная мебель». Имеются в виду следующие отрывки: 1) «… лучом благодати твоей просвети мою душу…» и т. д. (Гос. Литературно-мемориальный музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове; в ПССП опубликовано под заглавием [Отрывки из повести] – т. XII, стр. 326). За этими последними словами молитвы, которую читает Ольга Ивановна, следует абзац, посвященный ей: «Она читала молитву, написанную на листке почтовой бумаги и сочиненную одним стариком…». Второй абзац отрывка посвящен Алеше («Алеше не хотелось спать…» и т. д.). Здесь говорится также о матери Алеши и его сестре, которые приехали из театра и привезли с собой Ивашина. 2) «К старым отживающим креслам, стульям и кушеткам Ольга Ивановна относилась…» и т. д. (ЦГАЛИ; в ПССП опубликовано в разделе: [Записи на отдельных листах], л. 5 – т. XII, стр. 301). В этом отрывке о комнате Ольги Ивановны говорится, что она была «чем-то вроде богадельни для мебели». 3) «то, что тетушка страдает и не морщится, производило на него впечатление фокуса» и т. д. (ЦГАЛИ; [Записи на отдельных листах], л. 8 – ПССП, т. XII, стр. 302). Здесь упоминается Алеша, с его мыслями о женитьбе, и О. И., о которой говорится, что она «была в постоянном движении; такие ж‹енщин›ы, как пчелы, разносят оплодотворяющую цветочную пыль…»

В бумагах, имеющих отношение к первоначальному замыслу, есть еще имена: Иванов (со слугой Петром), Надя Вишневская, Вишневские (Виш., В.). Из этих имен в окончательный текст вошло лишь имя главного героя (Алеша) и его слуги (Петр). Начиная со стр. 18 Записной книжки I и на л. 12 [Записей на отдельных листах] герои называются только как в повести: Костя, Киш, Я. (или Ярцев), Ф. (или Федор), Л. (или Лаптев) и др.

Фабульные связи между этими героями располагаются приблизительно так: Ольга Ивановна – вдова, имеющая детей (она читает молитву, сочиненную товарищем ее покойного мужа, и в молитве говорится «обо всем, что нужно: и о счастье, и о детях…»). У нее, как уже отмечалось, есть брат. Алеша, возможно, ее сын. Ивашин – друг Алеши. Он богат, выезжает в шубе и фраке делать светские визиты, влюблен в Надю Вишневскую. Можно предположить, что Надя – сестра Алеши: вместе с матерью и сестрой Алеши Ивашин возвращается после театра к ним домой, и Алеша радуется, что сможет с ним долго разговаривать. У Ивашина есть еще друг – Я.; с ним Ивашин делится впечатлениями о визите к Наде Вишневской.