Юрий Хазанович - Свое имя

• Название: Свое имя
• Автор: Юрий Хазанович
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1962

«В воскресный солнечный полдень жители Горноуральска наблюдали такую картину. По центральной улице шел солдат, а рядом вразвалку шагал светловолосый коренастый парнишка в распахнутом пиджачке поверх синей рубашки.

Вряд ли они привлекли бы к себе внимание, если бы шли, как все люди, по тротуару. Но они шествовали по мостовой. И, хотя солдат был без винтовки и шел не в затылок пареньку, а рядом, все понимали, что он конвоирует его…»

Так бесславно закончился побег Алеши Белоногова на фронт. А сколько надежд было связано с этим! Хотелось совершить какой-нибудь необыкновенный подвиг, чтобы о тебе узнала и заговорила вся страна.

Но за героическими делами, оказывается, не надо далеко ездить. Митя Черепанов, школьный приятель Алеши, пошел в депо и стал кочегаром, заменив ушедшего на фронт отца. Он полюбил паровоз, дальние поездки по таежной стране. В один из таких рейсов Митя совершает настоящий подвиг.

«Свое имя» — это повесть о рабочей гордости, об ответственности за свои дела перед собой и коллективом, о дружбе, любви и честности.

---

Страшным бесконечным сном казалась и эта поездка, и эта ночь, и все, что было после. Сон как будто продолжался и когда она сидела в госпитале, возле матери, неузнаваемо постаревшей, неподвижной, и слушала рассказ о той ночи.

Проснулась она, в сущности, только через несколько дней: пришла утром в госпиталь, и дежурная сестра, отведя глаза, сказала, что Василевская на рассвете скончалась — газовая гангрена…

Сослуживец отца хотел взять Тоню в свою семью, но она ушла в детский дом. В сорок втором, закончив девять классов, поступила на работу в депо и переселилась в общежитие…

— Вот и все, — вздохнула Тоня. — Потом пыталась в летную школу попасть — медкомиссия завернула: нервы. И я решила: все равно, каким способом уничтожать их, фашистов. Конечно, напильником и гаечным ключом не так романтично, ну так что ж…

Мите казалось, будто есть две Тони: одна — веселая, озорная, порой грубоватая, и другая — задумчивая, тихая и грустная, та, что была сейчас рядом с ним. И эту, другую Тоню, было жаль до слез. Поэтому он долго не мог выговорить ни слова.

— Нагнала на тебя тоску смертную — больше не пойдешь меня провожать, — грустно улыбнулась Тоня.

Ему стало досадно, что она неправильно поняла его молчание.

— Это уж ты зря, — сказал он тихо. — Кто-кто, а я-то могу понять…

— Так я и думала. Не часто и не со всеми я делюсь… — Она заглянула Мите в лицо, помолчала с минуту, словно колеблясь. — А ведь сначала я считала, что ты совсем другой…

— Какой же?

— Ну, в общем, другой… Этакий благополучный, аккуратненький маменькин сын. Учиться не хочет и не может, забрали из школы, пристроили на транспорте, от армии забронировали. Мне даже казалось, что тебя каждое утро мама в депо провожает…

Митя смеялся. Мороз тотчас же превращал запутавшиеся в его ресницах слезы в ледышки.

— Не выношу благополучных людей, — тихо, но страстно проговорила Тоня. — Нет, я совсем не хочу, чтоб у всех было горе. Но есть люди, у них все так хорошо, они так полны своим благополучием, что даже посочувствовать не умеют. Таких ненавижу. Наверное, это плохо, что я такая, но ничего с собой не могу сделать…

— Выходит, и я угодил в эту компанию? — смеялся Митя, осторожно отдирая с ресниц ледышки.

— А ты решил: вот это пантера! Скажи, правда?

Мите захотелось ответить откровенностью на откровенность.

— Про пантеру почему-то не думал, — признался он весело.

— Про кого же?

— Все больше гадюку вспоминал…

— Какая гадость! Что ж, спасибо, — с шутливой обидой отозвалась Тоня. — Лучше бы уже сравнил… даже не знаю с кем… хотя бы с гиеной…

— Гиена всякую падаль жрет, а ты на живых кидаешься.

Теперь смеялась Тоня.

— Уморил ты меня!.. Вот я и дома. Видишь, какое у нас неважное соседство. — Она кивнула на другую сторону улицы. Там, на холме, в лесочке, за каменной оградой, было городское кладбище.

Мите вспомнилось, как Алешка «проверял» здесь свои нервы, и не смог сдержать улыбку. Давно, очень давно это было, и как будто совсем в другой жизни, безоблачной, постыдно легкой и, по правде говоря, пустой…

Когда Тоня скрылась в подъезде, он поглядел на двухэтажное здание общежития, подумал, что сейчас засветится одно из темных окон. И вдруг услышал за спиной голос Ковальчука:

— Кого я бачу! Не инакше свиданка у хлопця…

Хотя, перед тем как проститься, Митя балагурил с Тоней о всякой всячине, он все еще был под впечатлением рассказа о ее судьбе. Поэтому не обрадовался встрече с Ковальчуком.

— Я только что из депо, — сухо ответил он. — Почти две смены отмахал…

— Кого же поджидаешь? — Ковальчук с веселым вниманием приглядывался к нему. — Чи не Тонечку Василевскую, вона ж тут живет?

Митя сказал, что работал вместе с Тоней и проводил ее.

— Жалуешься, що достается от нее, а провожать ходишь… — с лукавинкой заметил Ваня.

— Ты знаешь, за кого она меня приняла? — И Митя рассказал ему то, что услыхал от Тони.

Ковальчук остановился, крепко сжал и затряс Митины локти:

— Ой, Дмитро, Дмитро, ты, я бачу, ще новичок не только в слесарном деле…

— При чем тут это?

— Ты ж ей нравишься, лихоманка!

Резким движением Митя высвободил свои руки:

— Что-то у тебя сегодня язык заплетается.

— Вона ж у меня допытывалась, що ты за человек. Но раз ты мне не веришь, спытай у нашей нормировщицы, у Зои Копыловой. Девчата про тебя разговор вели, и Тоня сама ей призналась…

Митя старался разглядеть Ванины глаза, но едва различал только узкие темные щелочки.

— Я по-серьезному с тобой делился, — обиженно проговорил Митя, — а ты разыгрываешь…

Ковальчук всплеснул руками:

— Та нехай я провалюся на этом самом месте, если брешу! Дурна твоя голова. Все ж як дважды два. У нее до тебя расположение, а показать не хочет и маскируется, шпигует тебя. А ты ничегосеньки не кумекаешь, дуешься, фырчишь…

Придя домой, Митя умылся и, воспользовавшись тем, что семья была на кухне, взял с тумбочки круглое зеркальце Лены и быстро пошел в свою комнату.

Никогда еще так внимательно, изучающе и вместе с тем критически он не смотрел в зеркало. Он нравится! Удивительно, что могло понравиться в нем? Этот ежик, похожий на щетку? Эти брови, несуразно длинные, широкие и к тому же срастающиеся? Может быть, эта длинная, как у гусака, шея? Или, может, эта никому не нужная ямка на подбородке? Но ведь Ковальчук не мог придумать такое?

И вдруг он с неодобрением, даже со злостью взглянул на себя, отложил зеркальце. Подумаешь, какая-то девчонка что-то сказала кому-то, а он уж расплылся, как масло на горячей сковородке! Счастье великое — он понравился Тоне Василевской! А вот она ему не понравилась. Совсем не понравилась, да, да. И хватит думать об этом!

В человеке, однако, может понравиться не только ежик, не только зубы и глаза, а, скажем, ум, характер, — одним словом, содержание. Но для этого надо хорошо знать человека, а Тоня разве знает его?

Митя так засмотрелся на себя в зеркало, что заметил Егорку, лишь когда тот, в упор глядя на него ясными голубыми глазами, серьезно спросил:

— Мить, а у тебя тоже седые волосы?

Он хотел было спрятать зеркальце, но понял, что это бессмысленно.

— Мама говорит, что седые волосы бывают от переживания. А у тебя тоже есть переживания?

— Ничего у меня нет, — недовольно сказал Митя. — Прыщ как будто рядится на самом видном месте…

Провокация

Вера вдруг увидела, что Митя переменился, хотя вряд ли сумела бы объяснить, в чем заключалась перемена. Может, это его необычная замкнутость, может, рассеянный взгляд? Может быть, то, что он избегал встречаться с ней глазами? Она вспомнила, что два или три дня кряду Митя не ждал их по утрам на углу Комсомольской, не заходил к ней в нарядческую во время обеденного перерыва. Тогда она не придала этому значения, а сейчас отнесла за счет той же перемены в Мите.

Кутаясь в шаль, Вера молчала. И, если бы Алешка не затеял разговор, дошла бы, наверное, до самого депо, не сказав ни слова.

— Ну как, справились со срочной работой? — спросил Алешка.

Чтобы Вера поняла, о чем идет речь, Митя рассказал о паровозе, который пришлось срочно ремонтировать, и о том, что его, Митю, оставили на вторую смену.

Вера слушала, не поворачивая головы. Она ждала, что он скажет сейчас о Тоне, об их совместной работе. Но Митя спросил у Алешки, был ли новый материал в школе, и стал договариваться о встрече.

— А у тебя отношения с «гадюкой» как будто наладились? — Алешка вдруг вспомнил вчерашнее сияющее лицо Мити, когда он сообщил, что его оставляют на вторую смену.

Возможно, и не следовало говорить об этом при Вере, но ему не терпелось рассчитаться за нравоучения и нападки, не терпелось показать Мите, что сам он не такой уж безгрешный, хотя берется учить других.

Встретив удивленный взгляд Мити, Алеша спокойно пояснил:

— Кажется, ты так окрестил Василевскую?

Вера быстро обернулась.

— А сейчас не сказал бы так. — Митя зло уставился на Алешу. — Легче всего обозвать человека.

— Ой, меня осенило! — Алешка шлепнул себя по лбу варежкой. — А ты свою академию не ради нее устроил? Чтоб в ее группу попасть? — И он расхохотался, видя, что достиг цели: Митя приостановился, испуганно посмотрел на него, переметнул взгляд на Веру.

«Что это? — лихорадочно думал Митя. — Друг! Да это… это провокация! Чистейшая провокация!»

— По всем приметам — угадал, — смеясь, воскликнул Алешка.

— Дурак ты! — севшим голосом выдавил Митя.

В течение всей этой перепалки Вера следила за Митей, и то, что она заметила, еще сильнее взволновало ее.

— Холодно что-то, — сказала она, поправляя шаль. — А мы плетемся, как после сытного обеда!.. — И зашагала энергично и быстро, оставив мальчишек позади.